Родной флот
Родной флот
Ощущение дружбы, взаимной связанности общими делами и интересами пришло к нам давно. Так же давно пришло к нам и чувство привязанности к Северному флоту, ставшему для нас родным и близким. Это не пустые слова и не красивая фраза. Тот, кто прослужил здесь несколько лет, акклиматизировался, оценил своеобразную прелесть сурового края, тот не чувствует себя залетным гастролером. Того не тяготит многомесячный холод, не давит полярная ночь. К этому привыкаешь, как к чему-то обыденному. А вот к чему нельзя привыкнуть, что всегда волнует и радует — это сознание своей причастности к росту и развитию флота. Как всякий молодой организм, Северный флот рос и мужал быстро. Это возмужание происходило на наших глазах и при
[93]
нашем участии. Такое чувство сродни отцовскому, и его из сердца не вырвешь.
Как часто я вспоминаю такой бесконечно далекий и такой близкий 33-й год! Кронштадт. Май. Зеленый пушок на древних липах Петровского парка. Освободившийся ото льда Финский залив. И острая грусть расставания с милыми, давно знакомыми местами, с Балтикой, где мы чувствовали себя как дома… Нам, участникам экспедиции особого назначения — ЭОН-1, предстоит распрощаться со всем этим надолго, может быть навсегда. Впереди — хмурый, неизведанный Север. Скорая встреча с ним и волнует своей необычностью и тревожит — как-то на новом месте пойдет служба, сумеем ли мы там быстро обжиться?
Все мы хорошо понимали, как нужен Северу настоящий, боеспособный флот. Там — широкие морские ворота страны, незамерзающий порт Мурманска со свободным выходом в океан. Там — правый, ничем не прикрытый фланг Родины. Там — величайшие природные богатства. И обнаглевшие иностранцы тянут к ним жадные руки: ловят рыбу в наших водах, высаживаются даже на наши берега. И некому дать им по рукам.
Государственные интересы требовали все более глубокого проникновения на Север, надежного освоения его. Северу нужен был флот. Это поняли не в 33-м году, не вдруг. Задача была уяснена и поставлена давно. Но сначала нечего было посылать в полярные моря, не хватало кораблей. Потом возникли дипломатические препоны: западные державы не хотели пропускать наши боевые корабли из Балтики в Северное море. И тогда родилась идея простая и мудрая: построить Беломорско-Балтийский канал. Это вполне отвечало возможностям окрепшей страны. И за двадцать месяцев канал в основном был создан.
18 мая 1933 года ЭОН-1 двинулась в путь. В состав экспедиции входили подводные лодки «Д-1» и «Д-2», эсминцы «Куйбышев» и «Урицкий», сторожевые корабли «Ураган» и «Смерч». Во главе экспедиции стоял начальник штаба Краснознаменного Балтийского флота Иван Степанович Исаков (ныне Адмирал Флота Советского Союза).
Вечером мы совершили свой первый переход — из Кронштадта в Ленинград. А в ночь на девятнадцатое,
[94]
когда в городе развели мосты, снялись с якоря и пошли вверх по Неве, В ту майскую ночь многие из нас, может быть впервые, по-настоящему оценили всю прелесть прекрасного Ленинграда, которую как-то не замечали раньше.
Я шел на «Д-1» командиром торпедной группы. Комсостав «декабриста» в основном был молодой. Все мы, командиры групп и боевых частей, кончали училище примерно в одно и то же время. Командиры БЧ выпускались годом раньше нас, командиров групп.
Наш штурман, Витя Котельников, например, пришел на флот по путевке комсомола и был направлен в военно-морское подготовительное училище. Оттуда он попал в училище имени Фрунзе, которое и окончил в 1931 году. Потом он плавал год штурманом на «барсе», а затем получил назначение на «Д-1». Хороший он человек: прямой, открытый, честный. Службе отдается весь, до конца. И, несмотря на свою командирскую молодость, штурманскую специальность успел освоить как следует. С таким товарищем и служить вместе приятно и дружить хорошо. Пожалуй, в ту пору и начала по-настоящему крепнуть наша дружба.
Старшее поколение подводников на лодке представлено прежде всего ее командиром — Борисом Александровичем Секуновым и комиссаром — Николаем Дмитриевичем Ралько. Нашего командира глубоко уважают на всей бригаде. За его плечами солидный и морской и житейский опыт. Служить на кораблях он начал еще до революции, участвовал в гражданской войне, сражаясь на Балтике. Много лет он командовал «барсами», потом стал первым командиром «декабриста».
Борис Александрович сдержан и невозмутим, с людьми приветлив и внимателен. Он не кипит и не выходит из себя, когда кто-то допускает оплошность. Но его спокойные замечания заставляют краснеть и переживать куда сильнее, чем шумный разнос, уснащенный крепкими словами. Таким же спокойным бывал он и во время учебных торпедных атак.
Помню, летом 1932 года на флотских учениях наша лодка атаковала линейный корабль «Марат», который шел под флагом Народного комиссара обороны. Секунов выстрелил одной торпедой и «поразил» самую жизненную часть линкора. Все мы тогда радовались благодар-
[95]
ности, которую Борис Александрович получил от наркома. И все мы, молодежь, всегда и во всем хотели быть похожими на него — он был для нас образцом командира-подводника.
Помощник командира, или, как принято называть его, старпом, — Михаил Николаевич Попов был суров на вид, немногословен и очень требователен. Мы уважали в нем хорошего моряка и, признаться, побаивались его. Уже тогда он считался кандидатом на должность командира лодки. И действительно, осенью Попов стал командиром «Д-3»…
Пройдя Неву и Ладогу, наша экспедиция вошла в порожистую, необузданную Свирь. Здесь начинались хорошо знакомые мне места — до военной службы я много раз проходил по Мариинской водной системе от Рыбинска до Ленинграда. Не удержавшись, похвастался этим перед товарищами. Еще бы, Свирь — река особая. Здесь плавание настолько сложное, что если идет буксир с баржей, то лоцмана надо брать и на буксир и на баржу. Проведут они суда по своему участку, на которые природа разбила реку, и уступают место другим лоцманам.
Первая большая стоянка была у нас в протоке реки, недалеко от поселка Свирицы. Здесь лодки ошвартовались у заранее приготовленной деревянной баржи. Вечером я заступил дежурным по кораблю.
Сдав через сутки дежурство, мы прогуливались по нежно зеленевшему берегу с Сережей Людвигом — моим однокурсником по училищу и коллегой по службе: он на «Д-2» в той же должности, что и я.
— Ну, как ваш «старик»? — спрашиваю я его.
— Как всегда, — машет рукой Сережа. — Злится, нервничает, чуть что — «фитили» раздает.
Такие отзывы о командире «Д-2» Льве Михайловиче Рейснере не были для меня новостью. Человек он был необщительный, раздражался по пустякам. Служить с таким нелегко, и я сочувствовал Сергею. Но при всем при том подводник он был отличный, в море, в сложной обстановке владел своими нервами куда лучше, чем на берегу. Умный, образованный интеллигент, свободно говоривший и по-немецки и по-английски, он очень много работал и приучал к этому же подчиненных. И они спустя много лет вспоминали его за это добрым словом.
[96]
— А как тебе нравится наше путешествие, — продолжаю я, — и, главное, то, что будет вслед за ним?
В ответ Сергей разражается целой тирадой:
— Знаешь, жалко мне и Кронштадт покидать и с Питером прощаться — места-то родные. И в то же время радостно: вот идем мы куда-то в новое, незнакомое, и ждет нас там что-то большое и значительное. Ведь и жизнь у нас там будет интереснее, и плавания посерьезнее, чем на Балтике. Только вообразишь себе всю эту суровость и трудности — и они уже зовут, манят к себе. И, веришь, я от этого все время душевный подъем ощущаю и гордость. Честное слово!
Я молча киваю головой. И у меня такие же чувства, только сказать о них так красиво, как Сережа, я не умею.
Хороший парень Сергей Людвиг — серьезный, вдумчивый, обаятельный. И быть бы ему отличным командиром лодки, если бы в 1938 году он не был арестован по чьему-то злобному навету. Лишь в 1954 году его освободили из заключения и полностью реабилитировали…
Наша стоянка оказалась весьма продолжительной. На канале еще не были завершены все работы. Не были готовы и доки, в которых кораблям предстояло следовать через свирские пороги. Времени мы даром не теряли: проводились занятия по специальности и изучению лодки, тренировки на боевых постах, политзанятия, физподготовка.
Но вот наконец лодка введена в специально приспособленный док. С его кормы в воду уходит стометровая цепь — чтобы не рыскал он на поворотах и порогах. Прибыл лоцман — бородатый старик, проплававший тут лет сорок. С ним — помощник, или, как здесь называют, лоцманский ученик. Ученик этот, конечно, значительно моложе, но бородища у него тоже хоть куда.
Подошли четыре буксира, подали нам стальные тросы, и мы продолжили наш путь. На Онежском озере корабли вышли из доков. Здесь оборвались наши, уже ставшие символическими, связи с Балтикой — командующий флотом Лев Михайлович Галлер прибыл, чтобы окончательно проститься с нами, пожелать счастливого плавания по каналу и успешной службы на новом месте.
Вот и Повенец, о котором раньше ходила поговорка: «Повенец — свету конец». Теперь она потеряла свой смысл: отсюда, из Повенецкого залива, начинался Бело-
[97]
морский канал. Здесь у нас снова была долгая стоянка в ожидании, когда канал будет готов принять корабли. И вот 20 июля к вечеру корабли продолжили путь.
Когда, поднявшись по нескольким шлюзам, мы глянули назад, то замерли от удивления и восторга. Онежское озеро виднелось где-то внизу, словно осталось под большой горой. А на плесах торчали из воды, дополняя необычность обстановки, макушки деревьев.
21 июля корабли ЭОН-1, миновав последний, девятнадцатый шлюз, вошли в Сороку (ныне г. Беломорск). Мы оказались в Белом море и с этого момента, можно сказать, стали настоящими североморцами.
Началась подготовка к переходу в Мурманск.
Переход этот прошел на редкость спокойно. Баренцево море словно приветствовало своих новых хозяев штилевой погодой. Вокруг кораблей резвились игривые косатки, провожая нас до самого Кольского залива. В замечательном настроении, волнуясь и радуясь, подходили мы к своему новому дому — Мурманску. Как-то он встретит нас?!
Хотя никто не сомневался, что нас ожидают немалые трудности, большинство было настроено на долгую, продолжительную службу в этих местах. И поэтому поминутно возникали разговоры, свойственные новоселам: а где будет база подводников — на берегу или на корабле? А дадут ли комнаты командирам и сверхсрочникам? А когда можно будет привезти сюда семьи? Людям не терпелось поскорее и всерьез обосноваться здесь.
Мы ошвартовались у причалов Мурманского порта 5 августа 1933 года. В тот же день всему личному составу экспедиции было объявлено, что решением Правительства здесь создана Северная военная флотилия. Командующим флотилией назначен Захар Александрович Закупнев, начальником политотдела — Петр Порфирьевич Байрачный.
Встречать наши корабли вышел весь город. О том, какой была эта встреча, рассказала в своей передовой статье «Полярная правда».
«Вчера на рейд Мурманского порта прибыла флотилия военных судов. Корабли прибыли для практической учебы в водах Кольского залива и Баренцева моря. Тысячи трудящихся нашего заполярного города организованными отрядами вышли встречать краснофлотцев…
[98]
В горячих приветствиях от рабочих и колхозников, от всех организаций Мурманска, от горняков и обогатителей Хибиногорска была выражена любовь трудящихся Заполярья к защитникам советских границ, лучшим сынам рабочего класса — краснофлотцам…
Приход военной флотилии в мурманские воды имеет огромное политическое значение. Задача всех организаций и трудящихся Мурманска — окружить краснофлотцев заботой и вниманием».
К приходу наших кораблей в Мурманск там уже стоял прибывший из Кронштадта «Комсомолец», до сих пор учебный, а теперь штабной корабль. На нем разместились командование и штаб флотилии. Нам, подводникам, Совторгфлот выделил плавбазу — небольшой транспорт «Умба».
Вскоре корабли приступили к боевой подготовке, основное содержащие которой составляло изучение нового для нас театра.
Так начала свое существование Северная военная флотилия, впоследствии преобразованная в Северный флот.
Через месяц после нас в Мурманск прибыла ЭОН-2. В ее состав входили эскадренный миноносец «Карл Либкнехт», сторожевой корабль «Гроза» и подводная лодка «Д-3» под командованием опытного подводника Константина Николаевича Грибоедова.
Три наших «декабриста» и «Умба» были сведены в ОДПЛ — отдельный дивизион подводных лодок. Командовал им недолгое время Максим Петрович Скриганов — осенью этот старейший подводник получил назначение на Тихоокеанский флот, и его место занял Грибоедов.
В ту пору пришел служить к нам дивизионным артиллеристом выпускник Черноморского военно-морского училища береговой обороны имени ЛКСМУ Михаил Петрович Августинович. Подводная служба увлекла его, и он начал старательно готовить себя к командирской работе, часто выходил в море, учился править ходовой вахтой. Со временем Августинович стал командиром лодки, комдивом, начальником штаба бригады и, наконец, как уже знает читатель, по собственному желанию был назначен командовать подводным крейсером «К-1».
Мурманск был нашей временной базой. В год нашего прихода на Север в Полярном началось строительство
[99]
главной базы флота. Там с утра до ночи не умолкал грохот взрывов, дробящих скалистую почву, стук топоров. Строители возводили жилые дома и служебные помещения, сооружали пирсы. Темпы работ были небывалыми.
A мы в том же высоком темпе старались освоить новый морской театр, изучить повадки Ледовитого океана. Условия учебы здесь резко отличались от привычных. Климат, с одной стороны, был неизмеримо суровее, чем на Балтике. Но с другой стороны, море здесь не замерзало круглый год. В Кронштадте боевая подготовка в море проходила с мая по октябрь, когда Финский залив был свободен ото льда. А тут мы могли плавать без каких-либо перерывов по вине природы. И мы постепенно привыкали к неспокойному морю, многобалльным штормам, густым туманам и долгой полярной ночи.
Наши «декабристы» оказались достаточно хорошо приспособленными к местным условиям. Хорошо зарекомендовали себя и эсминцы типа «Новик» — когда-то лучшие представители своего класса кораблей. «Урицкий» — бывший «Забияка» — вступил в строй еще в годы первой мировой войны и имел славное боевое и революционное прошлое. Осенью 1917 года он участвовал в Моонзундском сражении, потом, вместе с «Авророй» стоял на Неве, поддерживая Октябрьское вооруженное восстание, в марте 1918 года совершил плавание из Гельсингфорса в Кронштадт во время знаменитого Ледового похода балтийских кораблей. «Куйбышев» и «Карл Либкнехт» достраивались уже при Советской власти и вступили в строй в 1927 году.
И уж если корабли оказались вполне пригодными для постоянного плавания на Севере, то о наших чудесных людях и говорить не приходится.
В начале 1935 года к нам прибыл новый командующий — Константин Иванович Душенов. При нем строительство флотилии на Севере пошло активнее и с большим размахом. И вот осенью, перед октябрьскими праздниками, состоялось наше перебазирование в Полярное. О том, как оно прошло, стоит сказать особо.
Корабли, штаб, политотдел, семьи моряков — все перебрались к новому месту за один день. На берегу Екатерининской гавани, среди гор и скал, где когда-то ютился небольшой рыбачий поселок Александровск-на-Мурмане, нашим глазам открылся прямо-таки чудесный
[100]
город. Здесь выросли большие красивые дома. В них имелось и паровое отопление и электрический свет. Мало того, когда семьи моряков вошли в отведенные для них квартиры, то были поражены приятным сюрпризом: в комнатах были столы, стулья, диваны, шкафы, кровати с матрацами и все остальное, необходимое для житья. А на кухне, в печках, лежали дрова — оставалось лишь зажечь их. Это было типичное для нашего командующего проявление заботы о людях.
Полярное представляло собой благоустроенную базу, образцовый для северных условий военный городок. Подводники, например, получили жилье для краснофлотцев и старшин, столовую, лазарет, служебные помещения, баню, прачечную, котельную и электростанцию, которая, кстати сказать, освещала весь город. К услугам наших лодок были готовы причалы и пирсы, зарядовая станция, мастерские.
В новой базе моряки зажили еще дружнее и сплоченнее. Все здесь знали друг друга. Подводники постоянно общались с моряками эсминцев и сторожевиков. Командиры плавсостава были частыми гостями у воинов береговой обороны и у морских авиаторов. Североморцы взаимно обогащались опытом. А в свободное время командиры вместе с семьями, нередко с командующим во главе, отправлялись на лыжные прогулки.
Частенько, особенно в первый год жизни в Полярном, все дружно выходили на субботники и воскресники, заваливая землей и камнем большой овраг, на месте которого появился самый северный в стране стадион. И со всеми наравне трудился Константин Иванович Душенов — наш замечательный командующий.
Едва ли возможно переоценить вклад Душенова в становление молодого флота. Командующий появлялся всюду, где шла стройка, — в порту, у причалов, на местах будущих аэродромов и береговых батарей. Случалась где-нибудь заминка — и он своим вмешательством быстро налаживал дело. Но иногда его власти и организаторских способностей оказывалось недостаточно. Не хватало средств, дефицитных материалов, не все его планы относительно дальнейшего развития флота и сухопутной обороны Севера встречали поддержку «в верхах». И тогда Константин Иванович, не боясь навлечь на себя неприятности, ехал в столицу: просить, требовать, доби-
[101]
ваться нужных решений. Не уставая доказывать, как велико значение надежной обороны Севера, он был уверен в своей правоте и в том, что поставленные им вопросы будут решаться правильно, по-партийному.
И Душенов не ошибался в этом. Его советы, пожелания, выкладки способствовали ускорению строительства не только флота, но и сухопутной обороны и пограничных заслонов в Заполярье.
Под руководством командующего были оборудованы в различных местах стоянки для кораблей, флотские судоремонтные мастерские, различные базы и склады. Это при нем прибыла с Балтики плавучая мастерская «Красный горн», о которой уже было рассказано читателю.
Деловая строгость и жесткая требовательность Душенова органично сочетались с его демократизмом во внеслужебных отношениях с людьми, доступностью, доброжелательностью — то есть он обладал всеми теми качествами, которые по справедливости называют партийными. В ту пору ему едва исполнилось сорок. Но он уже окончательно сформировался как крупный военачальник, руководитель большого масштаба, политический деятель. Да это и было естественным для человека с таким жизненным путем, как у него.
Октябрьскую революцию он встретил двадцатидвухлетним матросом, секретарем судового комитета «Авроры». В день взятия Зимнего обеспечивал связь моряков со Смольным, потом возглавил охрану только что взятого штурмом дворца. Это было важным партийным заданием — сохранить для народа бесценные сокровища Эрмитажа. И Душенов с отрядом моряков выполнил его с честью.
В годы гражданской войны он в составе морского отряда защищал Петроград от белогвардейцев, потом сражался на кораблях Волжской военной флотилии. После войны Константин Душенов, в боях показавший свою стойкость и преданность революции, был назначен командиром и комиссаром сначала Севастопольского, а потом Бакинского порта. То было время, когда на ответственную руководящую работу выдвигались люди пусть не очень образованные, но кристально честные, способные и по-настоящему партийные. К их числу и принадлежал Душенов.
[102]
Он остро испытывал потребность в учебе. И его, человека в общем-то малограмотного, если считать число оконченных классов, послали учиться, да не куда-нибудь, а в военно-морскую академию. Понятно, что ему было невероятно трудно заниматься наравне с остальными слушателями, имевшими за плечами среднюю школу. Но Душенов с его железной настойчивостью, с чувством долга, измеряемого высшей, партийной мерой, сумел такое, что поверг многих в изумление: академию он окончил с отличием.
Потом он плавал в командных должностях на Балтике, возглавлял академию — ту самую, в которой учился, и сумел значительно улучшить ее учебно-теоретическую работу, стоял во главе штаба Черноморского флота. И там он тоже оставил после себя добрый след.
С такой подготовкой, с таким жизненным опытом Константин Иванович и пришел на Север. При нем флотилия в начале 1938 года стала флотом. А сам он стал флагманом 1 ранга. Это не убавило в нем ни неугомонности, ни простоты. Командующего можно было увидеть в гостях у мичмана и на мостике корабля в многодневном походе, на вечере художественной самодеятельности и на трибуне перед моряками или жителями Мурманска. Константин Иванович хорошо знал великую силу партийно-политической работы и считал своим долгом принимать в ней самое живое участие.
Мне хорошо запомнилось, как осенью 1936 года две лодки — «Д-1» и «Д-2» — ходили под флагом командующего в автономное плавание. Для нас это плавание было связано со специально запланированным учением. Мы заглянули тогда в Карское море через пролив Маточкин шар, посетили Русскую гавань на Новой Земле. Душенов тогда пробыл на лодках в море две недели.
Популярность Константина Ивановича и на флоте и в Мурманской области была необычайной. Его избрали депутатом Верховного Совета СССР первого созыва. Но вскоре после этого случилось непоправимое: по злодейскому навету он был арестован и приговорен к расстрелу.
Это была одна из самых тяжелых для нашего флота утрат. За три остававшихся до войны года Душенов, несомненно, успел бы сделать еще очень многое для укрепления его боеспособности.
[103]
Но, несмотря ни на какие потрясения, флот продолжал расти и укрепляться во всех своих звеньях. Он пополнялся эсминцами новых, советских проектов, сторожевиками, тральщиками, охотниками за подводными лодками, торпедными катерами. Из отдельного дивизиона подводных лодок выросла бригада, где основную силу составляли «щуки» и «малютки», а перед войной начали появляться и «катюши».
И все это тесно переплеталось с нашими личными судьбами. Мы, старые и уже опытные североморцы, продвигались по службе, росли в должностях и званиях. Я, покомандовав группой и боевой частью на «Д-1», уехал на командирские курсы в Ленинград, откуда вернулся на ту же лодку под начало Вячеслава Петровича Карпунина и плавал на ней старпомом. Затем командовал «щукой» и снова, уже командиром, возвратился на «Д-1». С этой должности осенью, 1938 года меня и назначили командиром дивизиона «щук».
Похожими оказались судьбы и многих других комадиров, пришедших на Север в 1933 году.
Ну можно ли было не привязаться к этому краю, не ощутить себя связанным с ним крепчайшими узами?!
Сбылось все то, о чем говорил во время стоянки у Свирицы Сергей Людвиг: наша работа была интересной, большой и значительной; романтика, став буднями, не утратила своих прекрасных черт; Студеное море покорилось нам, океан сделался нашим верным союзником.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.