Третья военная

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Третья военная

Над центральной Россией стояла хмурая, слезливая осень, словно все слезы вдов и сирот отдавала она земле. А у нас на Севере уже наступила зима. Третья по счету военная зима. Но в тот год неизбывное горе людей, потерявших родных и любимых, все чаще смягчалось улыбкой. То был год великого и окончательного перелома в ходе войны. И каждому было ясно, что успехи эти прочные и необратимые, что вот оно, очищение родной земли, идет! И на весах человеческих чувств радость от этого перевешивала каменный груз всякого личного горя.

[269]

С таким настроением и встретили мы ноябрьские праздники, на которые Север отпускает куцый-прекуцый день и вьюжный ветер.

На бригаде не прекращалась обычная боевая работа. Зима есть зима: она помогает подводникам в достижении скрытности, но и затрудняет поиск врага, требует удвоенных сил для борьбы с осатаневшей стихией.

Тихоокеанцы (впрочем, слово это все реже и реже употреблялось в нашем лексиконе) встречали первую боевую полярную зиму. Встречали по-разному. Экипажу «Л-15» она обернулась радостью новых побед.

В ноябрьском походе эта лодка использовалась в торпедном варианте. И днем двадцать второго числа она удачно атаковала надводный минный заградитель, идущий в сопровождении миноносца и двух сторожевиков. Из шести вылущенных по минзагу торпед попала одна, но и этого оказалось достаточно.

А через два дня, следуя в надводном положении, лодка встретилась с тремя тральщиками. Комаров вышел в атаку прямо под дизелями и трехторпедным залпом потопил тральщик. Что ж, это неплохо. Но могло быть и лучше, если б командир перешел на электромоторы, заполнил главный балласт и стрелял из позиционного положения. При таком способе действий можно было бы потопить один за другим все три тральщика. И хоть, как говорится, победителей не судят, на разборе был сделан большой упор на эту промашку Комарова.

А вот «С-55» не вернулась. Каких-нибудь восемь месяцев назад начал свою боевую деятельность Лев Сушкин, и начал отлично, первым из тихоокеанцев открыв счет. Это он одним залпом потопил два транспорта, положив начало своего рода тихоокеанской традиции. По всеобщему признанию, он был одним из искуснейших командиров. И очень не верилось, что Лев Михайлович не нашел выхода из какого-то — неизвестно какого — безвыходного положения, что «С-55» не войдет больше в Екатерининскую гавань с победным салютом. Ждали его до самого Нового года, и даже, когда был отдан приказ о гибели лодки, некоторые надеялись, что еще не все потеряно, что это просто непредвиденная задержка. Но надежды не сбылись. Лодка действительно погибла, и, как почти всегда, при неизвестных обстоятельствах.

[270]

С наступлением зимы лодки отправлялись на позиции исключительно в одиночку, а не парами, как это частенько делалось весной и летом. Использование их по принципу: одна лодка ведет поиск у побережья, вторая — заряжает батареи вне видимости берегов, потом они меняются местами — вполне оправдывало себя. Правда, применять такой метод удавалось не всегда. Он требовал большого количества лодок, готовых одновременно выйти на позиции. А их временами не хватало. Сказывались и потери и слабость ремонтной базы.

Ремонт же иногда выходил за рамки устранения боевых повреждений и «лечения» изношенных механизмов. Например, гвардейскую Краснознаменную «М-171» поставили в завод, чтобы переделать в минный заградитель. Других подобных экспериментов с «малютками» известно не было, и инженерам пришлось идти по непроторенному пути. Эксперимент в конце концов удался. К корпусу «малютки» приварили бортовые були — вместилища мин. При взгляде сверху стоявшая у пирса «М-171» выглядела крайне непривычно, этакой круглобокой камбалой. Впоследствии со своими новыми задачами модернизированная лодка справлялась вполне успешно…

Итак, лодки отправлялись на позиции в одиночку. Зимой не было нужды уходить на зарядку подальше в море — ее производили, практически не прекращая поиска, который велся в надводном положении под покровом темноты. А мы уже думали о том, как организовать комбинированные удары по конвоям с применением различных родов сил. Авиация флота теперь была могучей. Торпедоносцы часто посылались в крейсерство над морем, на «свободную охоту». Вместе с бомбардировщиками производили они и нацеленные удары по морскому противнику.

Прибавилось у нас и торпедных катеров, в частности за счет американских и английских, полученных по ленд-лизу. Катера свели в бригаду, командовать которой стал капитан 1 ранга Александр Васильевич Кузьмин — старый, опытный катерник, убежденный приверженец своего класса кораблей. В районе Варангер-фиорда на ближних коммуникациях катера теперь начинали конкурировать с «малютками».

Надо сказать, в 1943 году мы уже пытались наносить

[271]

совместные удары. Но таких попыток было совсем немного — две или три, а главное, они не были четко согласованы по времени и месту. Организовать их пытались с ходу, когда вдруг вырисовывалась благоприятная ситуация. Тщательной же, централизованной и заблаговременной разработки таких действий не велось. Сказывалось отсутствие специально поставленной для этих целей авиационной разведки, а также нехватка торпедных катеров — ведь прибавление в их семействе произошло в самом конце года. Все это делало совместные удары не столь эффективными, как того можно было ожидать. В конце марта, например, лодки и самолеты в течение одного дня наносили удары по трем конвоям и потопили в общей сложности семь транспортов. А ведь будь такие атаки организованы более четко, вполне удалось бы уничтожить целиком все три конвоя.

Конец года ознаменовался очередным пополнением нашей бригады. В ноябре — декабре промышленность передала нам четыре «эски»: «С-14», «С-15», «С-103» и «С-104» и две двухвальные «малютки»: «М-200» и «М-201». Двухсотая «малютка» носила грозное и необычное имя «Месть». Имя это имело свою историю.

* * *

Начало войны, столь внезапное для нас, оказалось еще более неожиданным для наших детей. В тот июньский день, когда зенитные батареи Мурманска и Полярного открыли боевую стрельбу по фашистским бомбардировщикам, дети многих военных моряков и вольнонаемных работников Северного флота находились в летнем лагере, или, как у нас принято было называть, в колонии, на станции Сиверская, Ленинградской области. Отсюда под бомбежкой и выбирались они, но не домой, на Север, а в эвакуацию. Отправили их в деревню Большие Вогульцы, Кировской области, — в место, куда, по всем предположениям, не могла дотянуться кровавая лапа войны.

Начальником детской колонии была жена полкового комиссара Василия Макаровича Лободенко — Любовь Михайловна.

Я хорошо знал Василия Макаровича. Осенью 1940 года он временно исполнял обязанности комиссара нашей бригады. Местом же его постоянной работы было по-

[272]

литуправление флота, где он возглавлял оргинструкторский отдел. Помню, на бригаде очень жалели, что Лободанко пришел к нам лишь на время: все мы быстро успели привыкнуть к нему и привязаться, И когда он вернулся на свое место, в политуправление, между ним и многими подводниками продолжали сохраняться близкие, товарищеские отношения.

В начале июля Василий Макарович принял личное участие в десанте моряков, который помог задержать первое наступление врага на Мурманск. Но боевой путь комиссара оборвался, увы, слишком быстро. 20 июля он погиб на эсминце «Стремительный», который был потоплен фашистской авиацией на рейде Екатерининской гавани.

В Большие Вогульцы почтальон принес горькое письмо, отозвавшееся нестерпимой болью в двух сердцах: Любовь Михайловна потеряла мужа, а ее одиннадцатилетний сын Вилен — отца.

И вот в те тревожные дни, когда враг подошел к волжским берегам, Любовь Михайловна предложила работницам колонии — таким же, как и она, женам североморцев — начать собирать деньги на строительство подводной лодки. Она же первой сделала вклад, внеся две тысячи пятисот рублей, с великим трудом сэкономленных из скромной зарплаты и пенсии на сына. Женщины горячо поддержали этот почин. И вскоре в госбанк были положены первые двадцать тысяч рублей.

Лободенко обратилась с просьбой к Правительству о постройке на средства жен моряков подводной лодки с именем «Месть». Одновременно призвала она и всех женщин, чьи мужья служили на флоте, собирать деньги на строительство подводного корабля. В госбанк начали поступать взносы и от вдов, и от тех, кто испытывал неизбывную тревогу за мужей.

Такова предыстория «Мести», вошедшей в состав нашей бригады в начале декабря. Первым ее командиром был назначен капитан 3 ранга Василий Андрианович Тураев, недавно прибывший к нам с Балтики.

Тураев начал командовать лодкой еще за несколько лет до войны. Уже одно это говорило о его опыте. На Балтике ему пришлось участвовать в долгих и сложных боевых походах.

Это может показаться парадоксальным, но балтий-

[273]

ским подводникам на их стесненном, сравнительно небольшом театре приходилось совершать более продолжительные, чем нам, плавания. Дело же было в том, что самым трудным этапом похода там оказывалось форсирование немецкого противолодочного барража в Финском заливе. Поэтому прорвавшиеся в Балтику лодки плавали там сколько было возможно, почти на полную автономность.

В первую военную осень, например, «С-12» под командованием Тураева пробыла в боевом походе шестьдесят одни сутки. Прорывая барраж, лодка попадала в сети, подвергалась бомбежке и много раз касалась минрепов. За ней охотились самолеты и катера, надводные корабли вели по ней артиллерийский огонь. Но, несмотря на все преграды, «эска» достигла открытого моря и за месяц плавания потопила два транспорта, а третий повредила так, что он выбросился на мель.

Перевод на «малютку», разумеется, не был для Тураева повышением. Явился он результатом какого-то не очень крупного прегрешения. А поскольку на Севере Василий Андрианович показал себя только с лучшей стороны, то уже в феврале он был возвращен в прежнее качество — назначен командиром сто четвертой «эски».

Командовать «Местью», еще не успевшей открыть боевого счета, пришел капитан-лейтенант Владимир Львович Гладков — помощник и воспитанник Григория Ивановича Щедрина, участник всех боевых походов «С-56».

Что касается остальных новых лодок, то две из них — «С-15» и «С-103» — успели совершить в декабре по одному боевому походу. Но ничем примечательным эти походы ознаменованы не были.

К концу года на бригаде произошли некоторые изменения. В связи с тем что мы понесли потери в «малютках» — три из них погибли, да еще одна — «М-171» — переделывалась в минзаг и потом была передана первому дивизиону, — пришлось упразднить шестой дивизион. Четвертый дивизион пополнился и остался под командованием Николая Ивановича Морозова. А Израиля Ильича Фисановича отправили в заграничную командировку, в Англию. Отправились туда и другие подводни-

[274]

ки, чтобы принять у англичан передаваемые нам лодки.

Вопрос о передаче нам кораблей из состава английского флота возник в результате событий, развернувшихся вдалеке от нас, на юге Европейского континента. 3 сентября в Италии пал режим Муссолини, и пришедшее ему на смену правительство подписало перемирие со странами антигитлеровской коалиции. Немцы начали захват итальянской территории. На пути их встали высадившиеся, близ Неаполя англо-американские войска.

События эти решили судьбу итальянского флота. Была достигнута договоренность о разделе его между странами-союзницами. В счет этого раздела Англия обязалась заимообразно передать Советскому Союзу свои корабли, которые нам были нужны именно сейчас и именно на Севере. В число этих кораблей входили и подводные лодки. Для их приемки и были скомплектованы команды из моряков разных флотов. Одну из таких команд возглавил Израиль Ильич.

Командиром первого дивизиона вместо Хомякова, навсегда оставшегося в море на «К-1», пришел Николай Александрович Лунин. Лодку он сдал своему старпому капитану 3 ранга Зармаиру Мамиконовичу Арванову — тому самому, который два года назад предложил Гаджиеву отсалютовать из пушки в честь победы и тем самым был причастен к рождению одной из самых популярных на флоте традиций. Помощником на «К-21» стал капитан-лейтенант Владимир Леонардович Ужаровский.

Не везет первому дивизиону! С начала войны на нем меняется четвертый командир. А вот на четвертом дивизионе — своего рода цифровой каламбур! — продолжает оставаться один несменяемый комдив. И это несмотря на то, что в море Морозов выходит чаще других командиров дивизионов. Да, много на войне бывает случайностей, неподвластных никаким законам.

У нас в штабе, например, состав офицеров очень стабилен. Почти все они находятся на своих должностях или с самого начала или с первых месяцев войны. И только заместители начальника штаба подвержены какой-то странной «текучести». Первый из них капитан 3 ранга Фридман в начале нынешнего года ушел к новому месту службы. Его сменил капитан 2 ранга Петров.

[275]

Оказался он опытным подводником и человеком разносторонней боевой биографии. В знаменитой обороне Одессы Алексей Петров принимал активное участие и сыграл не последнюю роль. Но недолго пробыл он в нашем штабе на своей «тихой» должности. Его первый поход на гвардейской «М-174» оказался последним. Петрова сменил капитан 3 ранга Чекуров. Но его пребывание на бригаде было совсем коротким. Поскольку в прошлом был он не только подводником, но и катерником, то его назначили начальником штаба на создаваемую бригаду торпедных катеров. На его место пришел капитан 2 ранга Куприянов.

Плохо для дела, когда часто меняется заместитель начальника штаба. Но он все-таки заместитель. Куда хуже, когда нет постоянства на посту начальника политотдела. Перемены здесь гораздо ощутимее.

После гибели Радуна на этом месте сменились капитаны 2 ранга Болдырев и Елсуков. И только осенью с назначением капитана 2 ранга Чернышева почувствовалось, что пришел он всерьез и, по-видимому, надолго.

Федор Иванович Чернышев начинал службу на флоте в 1922 году, по первому комсомольскому набору. Через четыре года он уволился в запас и занялся комсомольской, а потом партийной работой. Перед войной он был уже секретарем обкома партии Якутской АССР, депутатом Верховного Совета. Как только началась война, Чернышев начал проситься на фронт. В конце концов просьбу его удовлетворили, и Федор Иванович попал служить к морским пехотинцам Северного флота. Оттуда его и направили к нам.

За дело Чернышев взялся умело, с большим тактом. Отлично понимая, что партийно-политическая работа не терпит руководства «вообще», он сразу же принялся изучать подводные лодки и особенности службы на них. Все мы ему охотно в этом помогали. И все мы чувствовали, что к решению любой задачи подходит он основательно и вдумчиво, не останавливаясь на полпути. Моряки сразу же потянулись к нему.

То была нелегкая для политработы на лодках пора. В июле на всех подводных кораблях отменили должность заместителя командира по политчасти. Правда, ввели заместителей на дивизионах. Но все это требовало серьезной перестройки в стиле и в методах работы.

[276]

Командиры лодок привыкли к тому, что в море большинство задач политического и воинского воспитания решал специально отвечающий за это и притом постоянный человек. При новой же структуре политаппарата заместитель комдива не мог, понятно, одновременно быть на всех лодках своего дивизиона, находившихся в море. В помощь командирам посылали инструкторов политотдела. Им пришлось плавать с еще большей интенсивностью. Зато меньше оставалось народу в политотделе и труднее было вести работу на берегу.

Чернышев сумел поставить дело так, что не страдала работа ни в море, ни в базе. Он, например, ввел в систему совещания коммунистов лодок перед каждым боевым походом. Проводил он их накоротке, очень по-деловому, и коммунисты, уходя с них, знали, какие конкретные задачи стоят перед ними, в чем именно должна выражаться их помощь командиру. Уже одно это помогало легче переносить отсутствие заместителей по политчасти.

Регулярнее и лучше стала проводиться на бригаде марксистско-ленинская учеба офицеров. В качестве руководителя Чернышев, как правило, выступал сам. Заботился новый начальник политотдела и об организации досуга моряков во время стоянок в базе. Полного расцвета при нем достигла художественная самодеятельность бригады. Много внимания отдавал он и «Боевому курсу» — нашей многотиражной газете.

Судьбы же тех, кто служил на лодках заместителями командиров по политчасти, сложились по-разному. Большинство из них остались на политработе здесь же, на Севере. Но были и такие, что переменили профессию. Помню, как двое еще не получивших нового назначения замполитов как-то обратились ко мне:

— Товарищ комбриг, привыкли мы к лодкам, не хочется расставаться с ними насовсем. А у политработника известно какая судьба: сегодня ты на лодке, а завтра тебя на эсминец пошлют. Нельзя ли нам остаться подводниками, по командной линии пойти? Мы бы охотно подучиться поехали…

Оба — Лев Герасимов и Сергей Лысов — не один год плавали на лодках, хорошо знали и корабли и организацию службы на них. Из этих офицеров после небольшой подготовки действительно могли вырасти толковые

[277]

командиры. И просьбу их удовлетворили. Осенью они, а с ними еще и третий политработник — Иван Папылев отправились на подводные командирские классы. Вернулись все трое к нам же на бригаду через год, помощниками командиров лодок.

Этой же осенью в ноябре месяце распрощался с нами и Николай Игнатьевич Виноградов, помощь которого на первых порах командования бригадой дала мне так много. Назначили его в Москву, в управление подводного плавания. Сменил его Вячеслав Петрович Карпунин. Пробыв в Москве меньше года, он вернулся на Север, где прошла большая часть его флотской службы.

* * *

1943 год принес дальнейшее изменение обстановки на Севере в нашу пользу. Плачевно для врага окончилась его попытка послать на разгром очередного союзного конвоя линкор «Шарнгорст».

Этот крупнейший после «Бисмарка» и «Тирпица» линкор появился на Севере и обосновался в Альтен-фиорде в марте. С тех пор он лишь дважды выходил в море. Его декабрьский рейд был, как и многие другие морские операции немцев на Севере, чистейшей воды авантюрой. Авантюристичным было решение командовавшего группой немецких кораблей контр-адмирала Бея отослать в базу эсминцы, после того как оказалось, что в море гуляет очень крупная волна. В результате «Шарнгорст», выйдя из Альтен-фиорда 25 декабря, последовал на перехват конвоя, возвращавшегося из Архангельска и Мурманска в Англию, в одиночку, без всякого сопровождения. Это был шаг, лишенный элементарной военной мудрости.

Авантюристичным было и решение проводить такую вылазку без тщательной разведки. Будь разведка на высоте, немцы не могли бы не знать, что в Полярном побывали группа линейных сил в составе линкора «Дюк оф Йорк», крейсера «Ямайка» и четырех миноносцев под флагом командующего британским флотом метрополии адмирала Фрэзера и крейсерская группа англичан, в которую входили крейсера «Норфолк», «Белфаст» и «Шеффилд». Эти группы сопровождали конвой на пути его следования к нам и, проведя несколько дней в Кольском заливе, вышли прикрывать его возвращение.

[278]

По-видимому, англичане были в курсе намерений противника и не сомневались, что «Шарнгорст» клюнет на такую приманку, как практически безоружные транспорты, идущие (то мнению немцев) без сколь-либо мощного охранения. Во всяком случае, все получилось так, как и ожидали англичане.

26 декабря в полярном мраке «Шарнгорст» столкнулся с крейсерской группой в 70 милях к юго-востоку от Медвежьего. Но в налетевшем снежном заряде корабли потеряли друг друга, так и не успев ничего предпринять. Через несколько часов контакт был восстановлен — верный себе «Шарнгорст» шел в сторону конвоя. Завязался артиллерийский бой. Получил попадание и был вынужден сбавить ход «Шеффилд». Но и англичане не остались в долгу. Как потом выяснилось, один из снарядов, посланных крейсерами, «ослепил» линкор, выведя из строя радиолокатор.

Потому-то такой неожиданностью для немцев было появление «Дюк оф Йорка» и сопровождавших его кораблей. Мощные залпы заставили «Шарнгорста» сбавить ход и отвернуть в сторону. Но в дело вступили эсминцы, и восемь торпед, попавших в борт линкора, довершили дело: он затонул. Из двух тысяч двадцати девяти человек команды, находившейся на фашистском линкоре, было подобрано тридцать восемь. Среди них не оказалось ни одного офицера. Как показали пленные, контр-адмирал Бей и командир линкора капитан цур зее (капитан 1 ранта) Хинтц застрелились. Англичане в этом бою потеряли всего двадцать шесть человек.

Так закончилась последняя крупная морская авантюра немцев на Севере.

Лапландская группировка сидела весь этот год смирно, вгрызшись в склоны сопок и скал и не помышляя о наступлении. Видно, недалек день, когда мы начнем вышибать ее с насиженных мест. А пока она поддерживает свое существование благодаря конвоям, которые по морю доставляют ей припасы и пополнения.

Против этих конвоев и тех, что вывозят из Норвегии и Финляндии никель и медь для «великого рейха», и направляли мы свои удары в течение всего 1943 года. Трудности, стоящие перед нами, возросли. Все мощнее и мощнее становится охранение конвоев. Все чаще докладывают командиры лодок о противном скрежете мин-

[279]

репов о корпус — судя по всему, немцы выставляют новые заграждения и регулярно подновляют старые. Улучшилась у них и гидроакустика: они чаще обнаруживают наши лодки и точнее бомбят.

И все-таки наши успехи не снижаются. Так и должно быть. Мы-то тоже стали и сильнее и опытнее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.