Павел Иванович Пестель (1792–1826)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Павел Иванович Пестель

(1792–1826)

Отец его был сибирский генерал-губернатор, прославившийся азиатским самовластием, покрыванием взяточничества и противозаконных действий сибирского чиновничества. Впрочем, сам Пестель-отец, по-видимому, во взяточничестве не был повинен и в 1821 г. оставил службу, имея двести тысяч рублей долгу, который выплачивал до смерти. После отставки он жил в смоленском имении своей жены. Сын его до двенадцати лет воспитывался дома, потом три года жил с воспитателем в Дрездене, в 1810 г. поступил в Пажеский корпус, в следующем году выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Литовский полк. Участвовал в кампании 1812 г., в Бородинской битве был ранен пулей в ногу с раздроблением костей и повреждением сухожилий, получил золотую шпагу с надписью «за храбрость». Через девять месяцев, с еще незажившей раной, из которой продолжали выходить косточки, отправился в армию графа Витгенштейна. Вскоре он был назначен к нему адъютантом, при нем проделал кампанию 1813–1814 гг., участвовал во многих сражениях, получил ряд орденов. Потом служил в кавалергардском полку, в армейских гусарских. В 1821 г., в чине полковника, был назначен командиром Вятского пехотного полка, стоявшего на юге, в расположении 2-й армии, которой командовал тот же Витгенштейн.

Пестель был членом и «Союза спасения», и «Союза благоденствия», и образовавшегося на его развалинах Тайного общества. Он был одним из директоров Южного тайного общества, самым деятельным и энергичным его членом. «Мне казалось, – писал Пестель в своих показаниях, – что главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между массами народными и аристокрациями всякого рода, как на богатстве, так и на правах наследственных основанными… Я сделался в душе республиканцем и ни в чем не видел большего благоденствия и высшего блаженства для России, как в республиканском правлении. Когда с прочими членами рассуждал я о сем предмете, входили мы в такое восхищение и, сказать можно, восторг, что готовы были предложить все то, что содействовать бы могло к полному введению и совершенному укреплению сего порядка вещей». В Тайном обществе Пестель занимал наиболее левую позицию. Он стоял за республику, за уничтожение царской фамилии, за отмену крепостного права и полную отмену всяких сословных привилегий, за уравнение в правах всех граждан, частичную национализацию земли, прирезку крестьянских наделов; но оставлял частную собственность на землю и представлял себе будущее благоденствие России основанным на крепком, цветущем хозяйстве крестьянина-фермера.

Путь к достижению цели Пестель видел в военном перевороте и, подобно всем декабристам, очень опасался гражданской войны и вмешательства в борьбу самих народных масс. «Мы обращали, – писал он, – большое внимание на устранение и предупреждение всякого безначалия, беспорядка и междоусобия, коих я всегда показывал себя самым ревностнейшим врагом».

Пестель был невысокого роста, брюнет, черноглазый, с толстыми губами. Был он человек большой образованности, огромного ума и стальной воли. Его начальник граф Витгенштейн, главнокомандующий 2-й армией, отзывался о нем: «Пестель на все годится: дай ему командовать армией или сделай его каким хочешь министром, он везде будет на своем месте». И корпусный командир Пестеля говорил: «Удивляюсь, как Пестель занимается шагистикой, когда этой умной голове только и быть министром, посланником!» Работоспособность его была огромна: энергично руководя важнейшими делами Тайного общества, он в то же время легко, как бы спустя рукава, держал свой полк на высоте самых строгих тогдашних требований. Знавшие Пестеля удивлялись его памяти, его начитанности, – чего он только не прочел! – его уму, прямому и острому, как шпага. Павлов-Сильванский так характеризует свойство ума Пестеля: «Вера в силу логики, в математическую точность логических заключений, вера в силу разума составляли отличительные свойства его ума. Истинный сын своего времени, великой революционной эпохи, он, подобно якобинцам и родственному им по духу Наполеону, верил в торжество идеи и в возможность осуществления своего идеала резким, насильственным путем, вопреки каким бы то ни было условиям времени и места». Холодный, несокрушимо-логический ум соединялся у Пестеля с фанатически горящей душой. Умом своим, глубокой убежденностью, не знающей колебаний волей он оказывал на людей влияние неодолимое. Они часто подчинялись ему против желания, почти гипнотически. Слабые люди обвиняли Пестеля в надменной властности, в желании играть первую роль, в честолюбии, в требовании слепого повиновения, – обычные обвинения против революционных вождей, стремящихся к единству и целеустремленной деятельности партии.

Пестель был арестован 13 декабря 1825 г., накануне петербургского восстания, по доносу одного из ротных командиров его полка, капитана Майбороды, неосторожно принятого Пестелем в общество. Пестель закованным был отвезен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость. На допросах он решительно отрицал все возводимые на него обвинения. Священник Мысловский, назначенный увещать арестованных декабристов, пишет о Пестеле в своих воспоминаниях: «Сей преступник есть отличнейший в сонме заговорщиков как по данному ему воспитанию, так и по твердости духа. Быстр, решителен, красноречив в высшей степени; математик глубокий, тактик военный превосходный. Никто из подсудимых не был спрашиван в комиссии более его, никто не выдерживал столько очных ставок, как опять он же; везде и всегда был равен себе самому. Ничто не колебало твердости его. В комиссии всегда отвечал он с видною гордостью и с каким-то самомнением». Однако до конца не выдержал и Пестель. Когда из предъявляемых вопросов он убедился, что полностью выдан товарищами, он стал откровенно отвечать на все вопросы, а когда ему дано было понять, что чистосердечным раскаянием он может заслужить прощение и свободу, Пестель через генерала Левашова написал Николаю униженное письмо, где молил его о милости и сострадании и клялся каждый миг своей жизни посвятить признательности и безграничной преданности его священной особе и его августейшей фамилии. М. Н. Покровский склонен думать, что это письмо было со стороны Пестеля только маневром: как тридцать лет спустя Бакунин, Пестель думал перехитрить царя и получить свободу для возможности дальнейшей деятельности. 13 июля 1826 г. Пестель с четырьмя другими главарями заговора был повешен. Вноябре того же года агент по тайным государственным делам Станкевич доносил начальству: «Все нижние чины и офицеры Вятского полка непримерно жалеют Пестеля, бывшего их командира, говоря, что им хорошо с ним было, да и еще чего-то лучшего ожидали; и стоит только вспомнить кому из военных Пестеля, то вдруг всякий со вздохом тяжким и слезами отвечает, что такого командира не было и не будет».

Пушкин познакомился с Пестелем в 1821 г. Весной этого года, будучи подполковником Мариупольского гусарского полка, Пестель был командирован штабом второй армии в Бессарабию, на границу Валахии, для собрания сведений о греческом восстании, его причинах и ходе. 9 мая 1821 г. Пушкин писал в дневнике: «Утро провел я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. «Мое сердце материалистично, – говорит он, – но ум мой от этого отказывается». Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Они виделись еще несколько раз. 26 мая, в день рождения Пушкина, Пестель посетил его вместе с П. С. Пущиным и Н. С. Алексеевым. В общем Пестель не возбудил к себе в Пушкине симпатии. Пушкин говорил Липранди, что Пестель ему не нравится и что, несмотря на его ум, никогда бы с ним не мог сблизиться. За обедом у М. Ф. Орлова Пушкин, как будто не зная, что Пестель сын сибирского генерал-губернатора, спросил его:

– Не родня ли вы сибирскому злодею?

Орлов улыбнулся и погрозил Пушкину пальцем.

Результатом поездки Пестеля в Бессарабию был его доклад императору с подробным и точным изображением причин и хода греческого восстания; в докладе он, между прочим, говорил, что гетерия играла в этом восстании такую же организующую роль, какую в Италии играют карбонарии. Это справедливое и чисто фактическое указание Пестеля дало впоследствии Пушкину повод написать в дневнике (24 декабря 1833 г.), что Пестель «предал гетерию, представя ее императору Александру отраслью карбонаризма».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.