Великий князь Михаил Павлович (1798–1840)

Великий князь Михаил Павлович

(1798–1840)

Младший сын императора Павла. В тридцатых годах состоял командиром гвардейского корпуса и главным начальником всех сухопутных военно-учебных заведений. Огромного роста, плотный, несколько сутуловатый, с большими, проницательными голубыми глазами, в высокой прическе, как ее тогда носили, рыжий (офицеры его называли «рыжий Мишка»). Говорил громко, отрывисто и повелительно. Был беспощадно строгий формалист, взыскивал с офицеров и солдат за малейшее нарушение формы и правил службы. Ежедневно, гуляя по улицам, ловил офицеров в калошах, солдат в расстегнутых мундирах и т. п. Был большой остряк и очень любил каламбуры. Острословие было любимейшим делом его жизни и величайшей его гордостью. По утрам, после докладов, ему передавали острые слова, ходящие по городу и приписываемые ему. Если острота была хороша, великий князь молча улыбался, если же была плоха, то говорил:

– Вздор, я этого не говорил!

Таким образом, остроумие всего гвардейского корпуса приписывалось ему. За острое слово он готов был простить все. Однажды он поймал на улице офицера, одетого не по форме, и велел ему сесть к себе в сани, чтобы увезти на гауптвахту. Офицер, садясь, задел великого князя шпагой. Михаил рассердился:

– Дурак, и садиться-то еще не умеет!

– Это оттого, ваше высочество, что не в свои сани не надобно садиться, – ответил офицер.

Великий князь пришел в восторг, рассмеялся и отпустил офицера.

Был он человек колоссально необразованный. В кабинете его каменноостровского дворца не было ни одной книги, кроме «Рекрутской школы», «Батальонного учения» и т. п. Читал только военную газету «Инвалид». Утром первым делом его было прочитать «Инвалид», и часто он восклицал:

– Ах, негодный этот Воейков (редактор «Инвалида»)! Поручик Иванов уже четыре дня, как приехал, а он сегодня только напечатал об этом!

Весной 1830 г. Михаил был в гостях у Елизаветы Михайловны Хитрово, увидел у нее портрет Пушкина и сказал:

– Знаете ли, что я никогда не видал Пушкина близко; у меня были против него большие предубеждения; но по всему, что до меня доходит, я весьма желаю его узнать и особенно желаю иметь с ним продолжительный разговор.

И взял у Хитрово прочесть «Полтаву».

В середине тридцатых годов Пушкин нередко виделся с великим князем. Имел ли с ним Михаил тот «продолжительный разговор», который собирался с ним вести, и о чем мог быть этот разговор, мы не знаем. Но разговаривали они часто. Однажды, например, они встретились утром в дворцовом саду. Великий князь спросил Пушкина:

– Что ты один здесь философствуешь?

– Гуляю.

– Пойдем вместе.

Разговорились о плешивых. Пушкин сказал:

– Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молодые оплешивливают.

– Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, – и волоса лезли… Нет ли новых каламбуров?

– Есть, да нехороши, не смею представить их вашему высочеству.

– У меня их тоже нет. Я замерз.

И они распростились.

Другой раз у Пушкина был большой разговор с великим князем о дворянстве. Пушкин говорил, что необходимо замкнутое и экономически крепкое дворянское сословие, что теперешнее разоренное старинное дворянство с его просвещением, с ненавистью против аристократии, с его притязаниями на власть и богатство представляет такую страшную стихию мятежей, какой нет и в Европе. Между прочим, он сказал великому князю:

– Вы весь в ваше семейство: все Романовы революционеры и нивелировщики.

– Спасибо! Так ты меня жалуешь в якобинцы! Благодарю. Вот репутация, которой мне недоставало.

«Разговор, – пишет Пушкин в дневнике, – обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай Бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра!»

Летом 1837 г., через полгода после смерти Пушкина, великий князь Михаил Павлович встретил в Бадене Дантеса, разжалованного за дуэль с Пушкиным в солдаты и высланного за границу. Великий князь на три дня расстроился от этой встречи. Придворная дама спросила:

– Воспоминание о Пушкине вас встревожило?

– О нет! Туда ему и дорога!

– Так что же?

– Да сам Дантес! Бедный! Подумайте, ведь он солдат!