Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой

Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой

27 января 1917 г. – м. Надворная.

Моя дорогая Наташечка,

Я страшно рад, что имею случай тебе писать, посылаю письмо с шт[абс]-рот[мистром] Плышевским, который служил до сих пор в штабе моего корпуса, а теперь поступает в Ник[олаевское] кавал[ерийское] уч[илище]. – Вот снова я здесь в армии, т. е. в Дармии (так в тесте. – В.Х.), хотя этот раз всего на несколько дней. На короткое время это не трудно, но оставаться здесь долго это очень тяжело. Контраст жизни здесь и в Петрограде громадный; как будто живешь в другой стране и отпадает все то, что так волнует умы в России вообще и, в частности, в обеих столицах в особенности. Слава Богу, настроение бодрое и дух прочный, все надеются на общее наступление весной. Я тебе передаю то, что здесь говорят, и то, что я тут вижу; то, что думаю я, то это не совсем так, ибо за последние года из оптимиста я превратился в пессимиста и смотрю на вещи довольно мрачно, всюду много плохого и надежды на улучшение нет, потому что для меня теперь слишком стало ясно, как все делается! – Мы приехали сюда третьего дня в 4? дня. Вчера был день отдыха, после длинного путешествия, а сегодня утром я сделал прощальный смотр четырем полкам, а завтра прощусь еще с двумя полками и конной артиллерией. Затем два дня перерыв, т. к. части будут производить смену с теми, которые находятся на позиции. Вторник будет последний смотр, после которого я рассчитываю уехать. Мне придется заехать на обратном пути в Каменец, чтобы проститься с [А.А.] Брусиловым. В Могилеве также задержусь дня на два, т. к. накопилось много разного рода вопросов связанных с моей новой должностью. К моему сожалению, моя поездка затянулась немного больше, нежели я рассчитывал, но этому главным образом причина запоздание поездов. Но я думаю, что ты без меня не соскучишься, а может быть, даже и отдохнешь. Я не хочу ничего неприятного этим сказать, но только то, что я чувствую и вижу. Да, я стал пессимистом во всем, иллюзий больше ни в чем нет, но я все-таки думал, что ты ко мне никогда не переменишься, но, увы, это уже произошло, и поэтому у меня больше нет в жизни того самого святого чувства, которое было раньше, я потерял самое главное – это твою любовь, и теперь мне все, все равно.

В Киеве я имел разговор с моей матерью об Абас-Тумане, и мне кажется, что все устроится к общему удовлетворению. Я обо всем переговорил с [Г.Д.] Шервашидзе, который и сам очень этому сочувствует, и он обещал об этом поговорить с Мама и поторопить ее в быстром решении этого вопроса. На обратном пути через Киев я окончательно все выясню; главное, это чтобы Уделы согласились приобрести Абас-Туман. – Вероятно, на этих днях окончательно решится вопрос о покупке дома Пистолькорса; дом симпатичный, но стоимость его, конечно, слишком большая. В данном случае лучше его все-таки купить, раз он тебе так нравится. – Вчера и сегодня погода солнечная, на солнце тает, а в тени порядочный мороз, по ночам около 17°. Мы находимся в предгорье лесистых Карпат. Сегодня мы съездили на нефтяные промыслы, завод в порядке и работает, при австрийцах завод давал доход 1 000 000 р. – Я очень сожалею, что от тебя не получу письма, мне было бы так интересно знать, как ты проводишь время. – Мысленно всегда бываю с тобой и скучаю, что еще не так скоро тебя увижу, боюсь, что раньше понедельника 6-го мне не удастся возвратиться в Гатчину. – Да благословит тебя Господь. Нежно тебя обнимаю и целую. – Целую также и детей.

Весь твой Миша.

ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 22. Л. 78–81 об. Автограф.