44

44

Студенты Петров, Баскетболист и две «заштукатуренные» студентки из той же группы сдали мне зачет с четвертой попытки. При этом я принял на душу грех. На некоторые вопросы они отвечали через пень-колоду, к тому же за них просили наши преподаватели. «Поставьте зачет, все равно же они не будут работать врачами», – обычный в подобных случаях аргумент. У нас уж, можно сказать, так принято. Все преподаватели знают друг друга и обращаются друг к другу с просьбой помочь тому или иному студенту без зазрения совести. А студентам, родители которых работают в университете, во всем – зеленый свет.

К примеру, проректором по постдипломному образованию у нас Яншин. У него сын Марсель на шестом курсе учился в разболтанной первой группе, которая была составлена из детей престижных родителей. Хуже нет вести такую группу, ибо в ней каждый студент, не имея чувства такта и тормозов, озвучивает свои глупые мысли. Марсель шел на красный диплом, но в течение года он посещал занятия из рук вон плохо. У него не было зачета практически ни по одному циклу. По нашей кафедре он был в числе неуспевающих студентов, и на него, в числе прочих, наша кафедра подала в деканат «телегу». Но деканат, конечно же, все это проигнорировал и допустил его до госэкзаменов.

Помимо Яншина, некоторые студенты также не получили у меня зачет, но все равно были допущены деканатом к госэкзаменам. У нас это в порядке вещей.

Как-то уже во время госэкзаменов я взял зачетку студентки, которая «проскочила» мимо меня, гляжу, напротив пульмонологии незнакомая роспись.

– Откуда взялась роспись? – спрашиваю студентку.

Она в слезы. Подхожу к заместителю декана, показываю зачетку.

– Да что уж из-за этого шум поднимать, – говорит он, – но, в принципе, мы ее можем наказать. Давайте поставим по терапии на госэкзамене ей тройку!

Подобное положение и на младших курсах. На кафедральном совещании доцент нашей кафедры Светлана Петровна Якупова как-то встала и говорит:

– У меня на пятом курсе по клинической фармакологии не сдают ежегодно зачет более дюжины студентов. Я прихожу в деканат и предъявляю список задолжников, но на мой список никто не обращает внимания.

А между тем по положению студент, имеющий текущую задолженность, не должен допускаться к курсовым и уж тем более к государственным экзаменам. Но это правило распространяется, и то не всегда, только на тех студентов, кто, как говорили раньше, социально не защищен, а теперь говорят – не имеет «крыши».

Чтобы получить зачет, некоторые студенты проявляют максимум изобретательности и такие актерские способности, до которых нашим современным артистам очень далеко.

Перед госэкзаменами заходит как-то ко мне высокий, здоровенный, кровь с молоком, очень представительный студент. Встретишь на улице такого парня и невольно подумаешь: «Вот один из президентов преуспевающей компании». На нем белая в серую полоску рубашка, модный с большим узлом яркий галстук, а по пульмонологии долг.

Я задаю ему один вопрос, задаю другой, а он ничего не знает. Я ему говорю:

– К сожалению, я вам зачет поставить не могу.

И вдруг, совершенно неожиданно, вместо того, чтобы отвечать, он заливается горькими слезами и не плачет, а навзрыд горько рыдает.

– Моя бедная мама при смерти, – сквозь рыдания слышу я, – если я не сдам зачет, и меня не допустят к госэкзаменам, то это ее совсем убьет.

– Так нужно учить!

– Но разве мама виновата, что у нее такой непутевый сын. Вы даже не представляете, как я от этого переживаю. У меня даже порой возникают мысли наложить на себя руки. Вы знаете, я не контролирую себя. От горя я открою окно и выпрыгну с девятого этажа.

В это время в доцентскую входят заведующий отделением и врач. При этом студент начинает рыдать пуще прежнего и смотрит на меня страдающими, полными слез глазами. И заведующий отделением, и врач просят меня войти в положение студента. Они наверняка думают, что я зверь, раз довожу студентов до такого состояния и, вместо того, чтобы должника спрашивать, я начинаю его успокаивать, подвожу к раковине и открываю кран.

В конечном итоге зачет студенту, под его честное слово, что он все к экзамену выучит, пришлось поставить.

– Век буду вас помнить, всю жизнь буду вспоминать вашу доброту, – говорит, прощаясь со мной, студент. Затем он умывается, утирает лицо полотенцем и, являя собой представительный вид, выходит из кабинета.

А когда он ушел, я все, что произошло, прокрутил в голове и подумал: «А ведь как он меня вокруг пальца обвел. Зря пропадает талант. Ему нужно было поступать не в медицинский, а в театральный».

В последней группе, с которой я занимался в этом году, запомнилась мне необычная студентка. Она смотрела на меня на занятии каким-то загадочным взглядом, что-то проницательно читающее видел я в ее выразительных зеленых глазах.

Ее взгляд меня притягивал и, объясняя тему, я постоянно смотрел на нее, не замечая других студентов.

– Мне нужно с вами поговорить по личному вопросу, – сказала она мне в конце второго занятия.

– Подойдите через четверть часа в кабинет, я буду свободен.

– Хорошо, – ответила она и как-то необычно посмотрела на меня.

Когда она вошла, то поразила меня достоинством своей осанки. Студентка была высокого роста, тонкая и изящная. Белый халат она сняла и была в нарядном светлом платье. Ее обнаженные руки красиво лежали вдоль стройного тела, красиво падали русые волосы на покатые плечи. Губы ее улыбались едва заметною улыбкой, какой-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица, и было впечатление, словно она пришла не ко мне по делу, а на свидание к парню. «Куда там до нее куклам, которые принимают участие в конкурсе красоты!» – подумал я.

– Вы знаете, – выдержав театральную паузу, сказала она с едва уловимой внутренней дрожью в голосе, – я, к сожалению, не смогу больше присутствовать на ваших занятиях. Мне нужно на несколько дней уехать из Казани.

Я проницательно смотрю на нее. В принципе, как педагог я должен выяснить конкретную причину, почему она не сможет присутствовать на занятии. А у нее в ожидании вопроса вдруг изменилось настроение, вокруг нежного рта задергались мелкие жилочки, увлажнились глаза. И я почувствовал, что девушка эта мне духовно близка. Помимо всего в ней было что-то нервическое, порывистое, что не могло всем нравиться.

«Тонкая художественная натура, – подумал я. – Знать, что-то случилось у нее глубоко личное».

– Конечно же, вы отличница, – говорю я.

– А вы откуда знаете?

– Вижу по вашим глазам. Глаза – это мозг, вывороченный наизнанку. Давайте зачетку. Вы и без меня все выучите. Готовьтесь спокойно к госэкзаменам.

Лицо ее изменилось, влажные глаза высохли и заблестели. Она улыбнулась милой улыбкой.

Студентка появилась на мгновение через неделю. Она положила мне на стол букет роз, сказала в ответ на мой вопросительный взгляд:

– Спасибо вам! У меня все хорошо, – и словно сказочная фея с крыльями за спиной, из моей жизни исчезла.

Теперь редко студенты дарят преподавателям букеты цветов. Это отчасти потому, что все дорого, к тому же к концу шестого курса у многих студентов – пессимизм к жизни. Но если мне попадается сильная, дружная группа, то в конце цикла студенты мне порой говорят: давайте вместе с вами на память сфотографируемся.

– А фотографию мне дадите?

– Дадим, в рамочке, – отвечают они и даже выполняют обещание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.