28

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

28

– Уважаемые коллеги, прошу не делать поспешных выводов, – встав со стула, не своим голосом сказал заместитель декана. Судя по всему, в борьбе за тройку у него открылось второе дыхание.

В этот момент по его лицу пробежала тень, лицо вытянулось, а губы сложились в нервную складку. Он страдал гипертонической болезнью и почувствовал, как боль началась с левого виска, затем разлилась по темени и затылку. Какая-то жилка сжалась над левой бровью и стала посылать во все стороны кольца тупой отчаянной боли. «Если бы они знали, какою ценой мне все достается», – подумал он, и ему стала жалко себя.

– Дело в том, – продолжил он, усилием воли превозмогая боль, – что мы, голосуя за оценку, нарушили положение о государственном экзамене.

– Это каким же образом? – спросила его Вера Семеновна. Она ни одно слово заместителя декана не воспринимала на веру.

– Согласно положению о государственном экзамене, в решении тех или иных спорных вопросов должны принимать участие только члены ГЭК. Для того комиссия и создана. У нас же в голосовании принимали участие экзаменаторы. В большинстве своем – доценты. Поэтому наше голосование не имеет юридической силы.

– Вы можете показать нам это положение?

– К сожалению, его у меня с собой нет. Но, в принципе, его можно отыскать в деканате. Поэтому если вы к нам придете, то мы его вам покажем.

– Коллеги, какую поставить оценку студентке, нам нужно решать сейчас, а не посылать кого-то в деканат. В решении этого вопроса мы уже полчаса топчемся на месте, – сказал председатель.

– Поступило предложение проголосовать повторно только с участием членов ГЭК. Так давайте же исполним это решение, – подал голос профессор-хирург.

При этом заместитель декана заметил, что на некоторых лицах преподавателей появились улыбочки, которые он отнес на свой счет, и сказал:

– Если некоторые думают, что я выгораживаю студентку, то они глубоко ошибаются. Мне все равно, получит Хабибуллина тройку или двойку. Главное, мы должны соблюсти положение о госэкзамене и принять объективное решение, а то проверяющие органы нам бросят упрек.

– То, что вам все равно, мы в этом давно убедились, – сказала ему Вера Семеновна. – Только у меня предложение. До деканата доехать отсюда не более пяти минут. А мы пока обсудим, какие оценки поставить студентам из других групп.

– Послать-то, конечно, гонца в деканат можно, только сейчас там секретарь, а она ничего не знает и то, что нам нужно, не найдет. Вы уж лучше, Вера Семеновна, приходите в деканат сегодня вечером.

Ответ заместителя декана вызвал оживление в зале.

– Зачем вы мне вечером назначаете в деканате свидание, если вопрос решается сейчас, – сказала Вера Семеновна и после паузы, обращаясь к преподавателям, продолжила: – Уважаемые коллеги! Я обычно поименно помню всех слабых студентов. Они ко мне по нескольку раз приходят, чтобы сдать зачет, а вот студентку Хабибуллину вспомнить не могу. Кто из преподавателей может сказать, как она занималась в течение года?

Возникла длительная пауза. То ли никто из преподавателей ничего не мог об этой студентке вспомнить, то ли не хотел говорить.

А в это время член ГЭК, профессор-окулист, дряхлеющая, преклонного возраста женщина, словно курочка, не знающая, где снести яичко, не находила себе места. Она каким-то образом была заинтересована в студентке и, с трудом передвигаясь, обходила профессоров.

– Вы знаете, – со скорбным выражением лица, словно речь шла о покойнике, закатывая глаза, говорила она. – Студентка-то бог с ней. Ее не жалко, жалко родителей.

– Родителей? А кто у нее родители? – интересовались профессора.

– Бывшие учителя, можно сказать наши коллеги. Сейчас на пенсии, едва сводят концы с концами, живут впроголодь, к тому же неизлечимо больные. Если их единственная дочка получит двойку, то они это не перенесут. Ну как тут не войти в их положение.

Профессора с нею соглашались, но при этом думали: «У нас все блатные студентки перед экзаменами то на сносях, а их родители то тяжелобольные, то нищие, то погорельцы».

– Уважаемые коллеги, – чувствуя, что заместитель декана ждет от него поддержки, вновь взял слово профессор-хирург. – Раз заместитель декана, а он все знает, говорит, что мы нарушили положение о госэкзамене, то так оно и есть. Надо же верить и доверять друг другу. Давайте не будем затягивать обсуждение. Сколько можно говорить об одной и той же студентке! Предлагаю членам ГЭК проголосовать и продолжить обсуждение оценок других студентов, – закончив говорить, профессор-хирург показал глазами заместителю декана на председателя.

Председатель почувствовал, как заместитель декана на этот раз рукою подтолкнул под столом его в мягкую часть тела, и сказал:

– Уважаемые коллеги, раз мы нарушили положение о госэкзамене, то нам следует проголосовать на этот раз только с участием профессоров, которые являются членами ГЭК и решить, какую оценку поставить студентке Хабибуллиной.

– Ну вот, хорошо, что в этом вопросе мы пришли к верному решению. Раз председатель об этом говорит, то не должно быть иных мнений, – сказал заместитель декана.

Он вдруг почувствовал, как жилка у левого виска, которая на время успокоилась, вдруг вновь все сильнее и сильнее стала посылать во все стороны кольца тугой отчаянной боли, и подумал: «Сейчас декан, который взял за правило не приходить на госэкзамены, сидит у себя на кафедре в кабинете и пьет с рассыпчатым печеньем чай, а может быть, даже по погоде укатил на дачу, а я… Нужно сразу же после экзамена подняться в терапию, натыкать от давления уколов, а то не дай бог получишь на этой работе на высоте гипертонического криза геморрагический инсульт! И никто, как помрешь, о тебе не вспомнит добрым словом».

Отбрасывая навязчивые мысли, заместитель декана тряхнул головой и громко, уверенно, превозмогая боль, провозгласил:

– Уважаемые коллеги, ставлю повторно вопрос на голосование. В голосовании, как мы договорились, экзаменаторы участие не принимают. Решение выносят только члены ГЭК.

Заместитель декана сделал паузу и пробежал по лицам преподавателей. Он уловил на многих лицах экзаменаторов легкую ироническую улыбку, на лицах же членов ГЭК, кто решил голосовать за тройку, была маска.

– Кто за то, чтобы студентке Хабибуллиной поставить итоговую оценку удовлетворительно, прошу поднять руки.

Многие профессора и на этот раз, стесняясь своего решения, неуверенно подняли руки только на уровне груди. Только профессор-окулист высоко подняла правую руку, придерживая ее за локоть левой рукой.

У большинства профессоров, поднявших руки, было желание услужить начальству, а принципов – никаких. Их объединяла общая тайная мысль, которую они друг другу не высказывали, не только потому, что хотели скрыть ее, но и потому, что подобные мысли гораздо лучше передаются молчанием.

– Не понимаю, что их толкает прилюдно поднимать руки, – сказал акушер-гинеколог, обращаясь к хирургу и ко мне.

– С одной стороны, заведующие кафедрами, члены ГЭК, в большей степени зависят от администрации, а с другой стороны – в конечном итоге у нас все вертится ради корысти на одном веретене, – сказал хирург, а акушер-гинеколог добавил:

– Кто-то из знаменитых, не помню только кто, недавно по телеку сказал: «Все человеческое слетело с людей, как чешуя с протухшей рыбы».

Я же про акушера-гинеколога подумал: «Тебе не удержаться в кресле заведующего кафедрой, у тебя нет чинопочитания, у тебя свобода мыслей». Впоследствии так оно и вышло. Ректор его от заведования кафедрой освободил. Его место заняла ничем не примечательная, не имеющая своего мнения личность. Поговоришь с таким человеком две минуты, и становится скучно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.