Глава 5 Это не сделано

Глава 5

Это не сделано

В Буллите было что-то – на деле, слишком многое – от его более богатого и менее удачливого ровесника, который стал коллективным портретом его современников: Гэтсби. Как написал о нем его ученик и протеже Джордж Кеннан, ставший ведущим дипломатом следующего поколения: «Глядя назад, я вижу в Билле Буллите члена замечательной группы молодых американцев, родившихся накануне нового века. Эта группа включала Кола Портера, Эрнеста Хемингуэя, Джона Рида и Джима Форрестола, и многие из этих людей были друзьями Буллита. Для всех них великим электрифицирующим опытом стала Первая мировая война. Они были изумительным поколением, полным таланта и блеска, который иногда казался излишним. Их целью было, если можно так выразиться, заново оживить жизнь. Они сумели оказать такое влияние на американскую культуру, которое останется и тогда, когда забудутся другие влияния. Но большинство этих людей в какой-то степени разделили судьбу, а может и характер Великого Гэтсби» [52].

Аскетичный Кеннан произвел блеск этого поколения из наследства мировой войны – пост-травматической, как сказали бы сегодня, психологии Гэтсби и его ровесников. Потом это военное поколение называли потерянным, но это неправда: на самом деле пережившие войну и заряженные ею люди были везде – в музыке, в литературе, в политике. На смену скорби пришло стремление вернуться к жизни, оживить себя и мир так, будто войны и не было. Длящееся влияние войны на мирную жизнь, которое хочется и нельзя преодолеть – центральная тема романа Фицджеральда. С этим влиянием самоотверженно борется Гэтсби, стремясь отмотать время назад, чтобы вернуть себе и любимой женщине довоенную невинность. Он сталкивается с безжалостной необратимостью времени, гибнет в этом столкновении и ни у кого, даже у любимой, не находит сочувствия. Сюжет убедительно показывает герою и читателю, сколь необратимо время: любимая больше не невинна, у нее есть дочь и ревнивый муж, и она готова на иные отношения, – интрижку, не любовь.

Как обычно, Кеннан тщательно выбирал слова: война не опустошила это поколение, но наоборот, электризовала. Европейская революция и несправедливый мир, которыми закончилась война, вдохновили этих американцев на свершения, которым позже уже не находилось места: в мирной цивилизации, свидетельствовал Кеннан, не было достаточно энергии, чтобы это поколение, «электризованное» войной в юности, могло реализоваться в зрелости. И конечно, не найдя применения самым важным из своих открытий военного времени – а открытия эти касались переустройства мирной жизни, – люди возвращались к воспоминаниям о Великой войне, скорбя о ее тяжких людских потерях и о тех идеях, которые тоже оказались погребенными этой войной. Такой опыт болезнен, но продуктивен. Все, кого перечислил здесь Кеннан, оказались способны на необычные культурные и политические свершения; и почти все в конце концов плохо кончили, включая самого Гэтсби.

Роман Буллита «Это не сделано» опубликован одновременно с «Великим Гэтсби» в 1925 году. Как ни странно, роман Буллита был тогда, по выходе в свет, успешнее знаменитого романа Фитцджеральда: «Гэтсби» продан первым тиражом в 20 000 экземпляров; «Это не сделано» сразу выдержало дюжину переизданий, было продано 150 000 копий. Роман Буллита совсем не похож на шедевр Фитцджеральда, который не сразу вписался в модернистские ожидания читателя. Прошли годы Депрессии, и Гэтсби вырос в сложный символический образ американского героя, по образцу которого Кеннан и миллионы других читателей будут понимать Америку, которую они потеряли. Однако и в более традиционном романе Буллита, показавшем развитие героя от привилегированного детства к разочарованной зрелости, было немало достоинств. Буллит детально, в классическом стиле литературного реализма, ориентированном на Диккенса или Бальзака, рассказывал об исторической жизни родной автору Филадельфии. На деле Америка после Первой Мировой войны больше походила на длительно и бурно менявшуюся, полную классовой борьбы и сексуальной жажды Филадельфию Буллита, чем на роскошный и трагический Лонг-Айленд Фитцджеральда, место для богатых и красивых, запечатленное в редкую минуту катарсиса и гибели.

Трагическая кульминация романа «Это не сделано» – гибель на фронте Первой мировой войны Раша, записавшегося добровольцем в Британскую армию еще до вступления Америки в войну. Он гибнет в конце ее лейтенантом действующей армии, когда его отец Корси, главный герой этого романа, служит майором разведки в Вашингтоне, обличая или, наоборот, выгораживая шпионов и шпионок, близких федеральному правительству. Зато Корси спасает от американской тюрьмы своего незаконного сына Рауля, который вырос без отца во Франции, а в Америку приехал социалистическим агитатором; его даже называют большевиком. Он оказывается за решеткой после того, как читает бастующим шахтерам лекцию о Советской конституции. Корси не разделяет его интересов, но к этому времени настолько разочарован в патриотических ценностях, что не задумывается о том, как это иронично, что единственный наследник аристократических Корси оказался коммунистом.

Родная Буллиту и очень узнаваемая Филадельфия запечатлена в романе под условным названием Честербридж. Десяток семей, слишком хорошо знающих друг друга, распоряжаются большим и цветущим городом. Герои живут в роскоши, обеспеченной унаследованными деньгами, черными слугами и не всегда честными сделками, в которых они часто проигрывают тем, кто не считает себя джентльменами. Отец главного героя врач, но он имеет городской дом и загородное поместье, а у детей собственные лошади; когда они подрастут, у каждого будет черный слуга. Влияние в этом мире не ограничивалось собственностью. Когда у сына начинаются неприятности в школе, отец вмешивается и увольняет учителя; когда мать находит проповеди в церкви слишком длинными, ей нужно лишь намекнуть, и священник делает их короче. В семье царствует жесткий кодекс чести: новую знакомую сына, дочь французского художника, можно накормить на кухне, но нельзя принять в гостиной. Если что и угрожает благополучию семьи, то только ее собственная филантропия: по доброте своей отец учредил бесплатную клинику для афроамериканцев, которых тогда еще называли неграми. И хотя филадельфийские аристократы озабочены внезапным появлением торгового класса, теснившего понятное им могущество старых денег, ничто в этой идиллии не предвещает войну и депрессию, которые несет наступивший уже век. Но все же Корси постоянно выражает недовольство новым веком: автомобилями, заменившими лошадей; супермаркетами, заменившими лавки; фильмами, заменившими театр; шантажом, заменившим дуэли… «Страна со страшной скоростью удаляется от собственных стандартов, от идеалов Вашингтона и Гамильтона и даже Джефферсона. И Уолта Уитмена тоже» [53].

«Честербридж абсурден, – говорит в романе шурин Корси, ставший тут губернатором: – Мы тут все просто колонисты, сделавшие много денег и построившие на этом наш собственный вид снобизма». Его представление о местной элите поучительно; это очень американское представление, отличное и от английской идеи аристократии, и от русской идеи интеллигенции: «Мы, из старых семей Честербриджа, вообще не знаем тех, кто живет в огромном городе, никого, кроме тех, кто живет вокруг нашей священной Площади. Никто из нас не примет у себя дома владельца фабрики, хоть мы все от них зависим. Мы тут все адвокаты, доктора, банкиры и брокеры этих фабрикантов. Может кто-нибудь объяснить мне, почему владеть шахтами или перепродавать уголь достойное занятие, а изготовлять пилы, или канаты, или линолеум, недостойное?».

Обязанные своим могуществом предкам, которым удалось выбрать счастливое для эмиграции место и время, эти нетитулованные аристократы верят в то, что их благополучие обеспечено образованием, выбором друзей, добродетельной жизнью. Но герои романа и из хороших, и из плохих семей влюбляются, женятся, заводят связи на стороне и разводятся; мало кто из них доволен жизнью, и менее всех успешный, но вечно неудовлетворенный герой, жена которого оставляет его для светских удовольствий, а сын для добровольной службы в Британской армии, закончившейся его гибелью в бою. И все же это мир, который исповедовал и практиковал ценности семьи, образования и конкуренции; мир, в котором результаты губернаторских выборов были неизвестны до их окончания; мир, в котором редактор газеты при необходимости мог получить аудиенцию у президента или освободить арестанта из городской тюрьмы; мир, в котором случалось, что люди из низов выигрывали конкурентные бои у выходцев из старых и хороших семей; мир, в котором светские люди, глупые и пустые, за столом обсуждают Вагнера и Шопенгауэра; мир, который не обеспечивал равенство женщинам, но преклонялся перед ними, и скучающие дамы находили себе занятия каждая на свой лад: кто пел в опере, кто писал книжные рецензии, кто ехал в Европу работать в военном госпитале, а кто вел светский салон и занимался шпионажем в пользу противника. Однако критический, даже сатирический взгляд на свою страну преобладает в этом романе. Вашингтонская администрация военного времени показана как сборище беспомощных проходимцев, которым верховодит развратная и остроумная красавица, немецкая шпионка. Когда Америка вступила в войну, на которой уже давно сражался его сын, взрослый Корси ненадолго стал поклонником Вудро Вильсона, и тот сказал ему при встрече со слезами на глазах: «Я ненавижу эту войну, я ненавижу войну как таковую, единственное, о чем я забочусь, это мир, который я заключу, когда окончу войну». Но Версальский трактат отталкивает Корси так же, как оттолкнул и самого Буллита.

Образование много значило в этом мире, и Буллит в своем романе не упускает случая сказать, кто из героев окончил Принстон, а кто Гарвард. Главный герой, Джон Корси, так же не закончил гарвардскую Школу права, как и сам Буллит; зато его дядя – президент местного университета, шестого по рейтингу среди американских университетов (каким, наверно, был университет Пенсильвании). Как и Буллит, Корси становится журналистом, потом главным редактором самой влиятельной газеты Честербриджа, потом послом в Италии (Буллит через десять лет после написания этого романа станет послом во Франции). Умный, богатый и удачливый, Корси несчастен, и автор представляет этот особенный вид несчастья главной проблемой его поколения и сословия, а возможно, даже и всей нации. Этот вид несчастья сочетал сексуальную неудовлетворенность в браке и верность моральным принципам с растущим сознанием их неадекватности современному миру, а в результате с беспомощной ностальгией по старому миру, в котором принципы работали и приносили удовлетворение. Беседуя в самом конце романа с дядей, президентом университета, разочарованный Корси говорит: «Мы тут сидим с тобой и осуждаем современную жизнь. Но современная жизнь не убила ни тебя, ни меня; нас убивают наши унаследованные идеи. Нас убивает Честербридж, тот старый Честербридж который мы оплакиваем».

Корси несчастен с двумя женщинами, к которым всю жизнь относится доверчиво и страстно: с европейской подругой юности, родившей ему внебрачного сына и уехавшей домой, и со своей американской женой, которая забеременела одновременно с подругой. Этим двойным несчастьем, а не успехами и заслугами, Корси заслуживает авторского и читательского интереса. Следуя за Корси в течение трех-четырех десятилетий, начиная с его чувствительного отрочества и кончая крушением надежд, изменой жены, попыткой самоубийства и отъездом в Италию в 1921-м, мы знакомимся со многими его эротическими увлечениями, которые он странным образом не доводит до осуществления. Его все время соблазняют женщины – светские красавицы, собственные секретарши, уличные проститутки. Иногда он и сам пытается добиться близости кого-то из них, но всегда уклоняется от нее в последний момент. Французская художница, любовь его юных лет, а потом желанная, хоть и всегда недовольная жена – лишь они оказываются его женщинами. Между тем мужчины вокруг – друзья, враги, даже любимый брат – предаются разврату: изменяют женам, покупают любовь, женятся вторым браком, например на оперных дивах, которые сходят с ума на глазах у читателя. Вовлеченный во множество интриг, не очень разборчивый в средствах и все более разочарованный в собственных «принципах», Корси был и остается сентиментален. В этом сочетании обычной неразборчивости в деловой жизни с необыкновенной, почти религиозной избирательностью в делах любви и секса Корси похож на Гэтсби.

Оба героя живут среди людей, окунающихся в немыслимые раньше формы разврата; но сами герои в них не участвуют, оставаясь верными привязанностям юности. Оба автора – Фитцджеральд и Буллит – строят романы на этом сочетании личной, не совсем понятной верности героя единственному женскому образу, и декоративного разврата, который герои и читатели принимают за саму современность. Куртуазная верность отсылает американского героя в далекое европейское прошлое, делая его чуждым «современности»; Корси часто говорит о себе как о человеке ХVIII века. Это не мешает ему (как не мешает и Гэтсби) участвовать в современной жизни, ее бизнесе и политике, но мешает участвовать в сексуальных развлечениях, которые он связывает с современностью. Корси больше всего боится уязвимости в той непонятной ему, нерешенной, недоделанной современностью части человеческой жизни, которая касается сексуальности. Его сын едет воевать в Европу, но Корси боится не войны, а заразы, которую сын может подхватить от нечистых европейских женщин. Боясь женщин, сексуальности и инфекции, Корси все намеревается поговорить об этом с сыном; но он не находит нужных слов, а сын гибнет на фронте.

Если кто и понимает, как устроен Честербридж и чем можно ему помочь, то это врачи – профессия любимого, но рано скончавшегося отца Корси. Его лучший друг тоже врач, и он видит страдания Корси, считает его соматические болезни проявлениями его сексуальной неудовлетворенности и ставит ему диагноз: «Ты никогда не сможешь чувствовать себя хорошо с девушкой, которую твоя мать не одобрила бы в качестве твоей невесты. И от этой девушки ты ждешь, что она будет девственной нимфоманкой. Но таких девушек, к сожалению, не бывает». Корси, действительно, сильно зависит от матери, и ее смерть в конце романа страшная потеря. Мать была уверена в том, что Корси никогда не напечатает в своей газете заведомую ложь и не займется шантажом по той простой причине, что он джентльмен из Честербриджа; но по ходу романа мы видим, что Корси не следует этим убеждениям его матери. Зато ее заветам на тему того, с какой девушкой можно чувствовать себя хорошо, он следует с религиозной буквальностью. Автор всецело сосредоточен на этой проблеме; он так упорно обличает своего героя в том, что его представления о сексуальности не соответствуют современной жизни, что читатель чувствует здесь нерешенную – «Это не сделано» – проблему самого автора.

Конечно, не только женщины несут угрозу фешенебельному миру Честербриджа, устроенному как джентльменский клуб. Выходец из лучшей семьи большого и все же провинциального города, Корси видит, как власть, богатство и влияние в нем захватывают беспринципные выскочки. Постоянный мотив романа – деловые неудачи людей из хороших семей, которые теряют старые деньги в отчаянной борьбе с бизнесом, потому что тот все чаще ведется еще более циничными, совсем бесцеремонными нуворишами с более широкими представлениями о мире. Корси консервативнее, чем его автор; например, Корси никак не может понять нового французского искусства, в котором упражняется его подруга. Случайный знакомый его юности, нищий сын спившегося сторожа, каким-то образом осуществляет мечту закончить колледж; и этот выскочка становится не только журналистом и бизнесменом, незаменимым заместителем Корси по деловой части его газеты, но потом и счастливым соперником в его борьбе за любовь собственной жены. Война всегда обостряет процесс смены поколений, и после Мировой войны новые люди, такие как Гэтсби, завладевали женщинами и деньгами старых людей, таких как Корси. А Буллит, по происхождению и симпатиям относившийся скорее к последним, с непреодолимой двойственностью, но и с подходящей случаю иронией живописал этот процесс «креативного разрушения», как назвал подобный же процесс, происходивший после Второй мировой войны, австро-американский экономист Джозеф Шумпетер, и сам немало походивший на Буллита и его Корси[2].

В конце романа Корси признается в том, что чувствует себя ближе к Гомеру, чем к новому поколению, вернувшемуся с войны. Дело не только в новых технологиях (кино, автомобили, телеграф проволочный и беспроволочный) и глобализации («Париж стал пригородом Нью-Йорка, туда же стремится и Лондон»). Дело во вкусах и ценностях. «Для тебя и меня счастье – это красота тихого загородного имения. А для них? Я даже не могу себе этого представить». Он говорит это своему дяде, президенту университета, пока они сидят в полицейском участке, пытаясь вызволить из-за решетки сына Корси, Рауля. Помогая ему как сыну, а не как коммунисту, Корси с осторожностью признает возможную правоту Рауля: «Весь мир перешел в новый век машин, а ты и я чужды ему, будто мы афиняне пятого века. И все, что мы имеем впереди – это мир Рауля. Коммунизм! Но кто к черту об этом знает».

И все же главная тема романа – неразрешенность проблем любви, семьи и секса в новом, послевоенном мире капитализма и кубизма: в мире модерна, с запозданием пришедшего в Америку. Это общая тема великой литературы конца XIX и начала XX века, тема Толстого и Фрейда, Джойса и Фицджеральда. Хоть между ними и легли полстолетия, Каренин и Корси нашли бы много тем для разговора; да и Анна почувствовала бы себя как дома в салонах Честербриджа и Вашингтона, как они описаны Буллитом. Он считал себя знатоком русской литературы, и Корси в одном из монологов даже ссылается на Некрасова: это некрасовский вопрос, говорит Корси: кому в Америке жить хорошо? (Русские фамилии тогда писали с двумя ф: Nekrasoff.) Но главная русская ссылка в этом романе – на самом заметном месте, в названии. «Это не сделано» – ответ Буллита на название хорошо знакомого в англоязычном мире романа Чернышевского «Что делать?», библии русских народников, радикалов и анархистов. Чернышевский показывал несправедливость старого общества и туманную возможность протеста, но как и Буллит, сосредоточивался не на классовом (то есть прежде всего экономическом) неравенстве между людьми, но на нерешенных проблемах брака, семьи и сексуальности, на невозможности развода, женском вопросе, проституции. Он предлагал очень туманные решения, такие как организация швейного кооператива для уличных девушек, или инсценировка самоубийства и эмиграция в Америку для несчастного мужа. Не этими рецептами, в которые мало кто верил, роман Чернышевского вошел в историю, но своим точно заданным вопросом: Что делать? Спустя полстолетия и из-за океана Буллит отвечал: It’s not done.