«Конокрад, кровопивец, горный бандит»

«Конокрад, кровопивец, горный бандит»

Посадили меня 8 марта 1951 года. Вызвали в район как будто на курсы трактористов — и арестовали. Полгода я просидел в одиночке в подвале МГБ Тюмени.

Днем спать не дают, в 10 часов отбой — и меня сразу тащат наверх. Если на третий этаж — я уже знаю, что буду у полковника Уралова, он долго держать не станет, но отправит в карцер. А другие допрашивают целую ночь. Следователь курит трубку, пускает дым в глаза и только одно спрашивает: «Как называлась организация?» И так часами. Прямо злость берет. Плюнул бы ему в рожу — но тогда меня к стенке… Били? Всяко бывало. Уралов в живот любил пинать. Старший лейтенант Быков и избивал, и все что хочешь. А такой Циолковский, бывало, смотрит на меня — и молча, чтобы снаружи не услышали, протягивает ломоть хлеба.

* * *

Один раз на допросе Уралов зовет автоматчиков: «Возьмите его и расстреляйте». У входа уже воронок ждет. Сажают, везут, везут… Привозят куда-то, ведут к стенке… Оказывается, меня повозили по городу, снова завезли в НКВД и ведут в мою камеру. А я откуда знаю? Увидел стенку — и сознание потерял.

* * *

Затащили меня в тот же кабинет. Говорят: «Садись возле стола». Смотрю — там газета, которую мы выпускали, мои письма. И почерка совпадают. Ну, куда мне деться? Все ясно. Вижу, рядом с газетой лежит ее перевод на русский. Якобы пишу я про Сталина: «конокрад, кровопивец, горный бандит». По сути, конечно, верно, только по-литовски я писал, что Сталин — «агент царской охранки». А по-русски они перевели так, что дрожь берет.

* * *

Бывало, меня оставляли у следователя на ночь, чтобы я не мог спать. А следователи все собираются в одном кабинете и давай рассказывать: как через окно к чужой жене лазили, как свою жену это самое… И я тут же сижу. Наговорились, накурились, устали, зовут охранников. Меня уводят, они по домам разъезжаются.

* * *

Судил нас военный трибунал. Четырем, в том числе и мне, дали расстрел, остальным — по 25 лет. И увезли в городскую тюрьму.

И знаете… Мы сидели в подвале, а сверху, со стороны улицы, было окно, которое закрывал железный лист с дырками. Мне казалось, что из этих дырок как иголки огня на меня летят. А потом от холода начало трясти. Только после я понял, что у меня была температура под 40.

* * *

Расстреливать вывозили ночью. Из-за двери слышишь: удары, и вроде волокут кого-то по коридору… А сам сидишь и не знаешь: когда за тобой придут, как? Приходит ночь — ждешь…

* * *

26 февраля меня вызвал начальник тюрьмы и прочитал, что коллегия верховного трибунала заменила мне расстрел на 25 лет. В 90-х, когда я увидел документы о реабилитации наших, прочел, что двух наших расстреляли в тот же день. Как я понял, казнили тех, кто был с высшим образованием и в возрасте. А помиловали молодых: пусть еще покопают уран.

* * *

Мне помогло что? Я верующий. Если бы я был виновен и заслужил этот расстрел — мне было бы тяжело. А так моя совесть была чиста, и хотелось молиться за тех, которые со мной это делают.

Хотя знаете, если бы я не был верующим, я бы забил бы двери тем, кто отправил нас в Сибирь, принес бы бензину, налил под окна и поджег.