Завершение постройки дома

Завершение постройки дома

Из дверей нашего дома, выходящих на северо-запад, открывался великолепный вид на пролив и на Западные горы. Прямо перед нами у самой двери находилось небольшое озеро, названное нами впоследствии Лошадиным. Слева от него простиралось другое ледяное поле, с осени покрывшееся снегом. В долгие темные месяцы оно служило местом прогулки для нас и манежем для лошадей. Пройти шесть раз взад и вперед по «Зеленому парку», как принято было называть это поле, – значило совершить примерно полуторакилометровую прогулку; здесь же до наступления зимней поры мы играли в хоккей и футбол. Слева от Зеленого парка между двумя утесами был пологий склон, ведущий к морю, оканчивающийся бухточкой, известной под названием залива «Дохлой лошади». По обе стороны этой долинки находились гнездовья пингвинов. Склоны здесь были все покрыты слоем гуано, и в апреле, когда температура была относительно высокая, с этих покинутых обиталищ пингвинов до нас доносилась отвратительная вонь.

Выйдя из дому, стоило только завернуть за угол постройки, чтобы увидеть во всей красе вулкан Эребус, находившийся как раз позади нас. Вершина его была приблизительно в 24 километрах от зимовки, но склоны его и холмы начинались уже в каком-нибудь километре от дома. Вид к востоку и юго-востоку загораживал небольшой хребет, расположенный у входа в долину, где стоял наш дом. Поднявшись на этот хребет, можно было видеть в юго-восточном направлении залив, где находился мыс Барни. Направо виднелся мыс Флагштока, а налево, над заливом, возвышались склоны Эребуса.

Здесь в окрестностях было немало мест, которые мы особенно полюбили для прогулок – они обозначены на прилагаемой карте. Когда ненадежность погоды уже удерживала нас от экскурсий в глубь материка, но мерцающий свет все еще позволял отходить на такое расстояние, обычной целью всякой прогулки стал песчаный берег, находившийся примерно в полутора километрах к северо-западу от дома. Здесь мы иногда прогуливали и лошадей, которые с удовольствием катались по мягкому песку. Берег состоял из черного вулканического песка, наметенного ветром с окрестных холмов. Позже спресованный лед, прижатый к берегу движением дрейфующего льда в южном направлении, также покрылся здесь наносами песка и пыли.

Береговая линия, начиная от мыса Флагштока и до залива Лошадиной подковы к северу от мыса Ройдса, была сильно изломана и прерывиста. В одних местах острые ледяные утесы, в других – голые скалы, выдававшиеся в море, чередовались с небольшими участками берега, состоявшего сплошь из вулканического песка. Окружающий ландшафт, хотя и не был особенно величествен, все же казался просторным при лунном освещении, когда зимние ночи стали удлиняться. Фантастические тени делали скалы выше, а долины глубже, чем на самом деле, налагая на все окружающее отпечаток чего-то нереального, чего днем и в помине не было. Ни одна из многочисленных остроконечных вулканических скал, видневшихся в окрестностях, не превышала 90 метров, но ландшафт все же был намного интереснее и живописнее мест в том же проливе Мак-Мёрдо, где зимовали экспедиции в 1901 и в 1904 годах.

Прогулки по холмам и в окрестностях замерзших озер доставляли нам много удовольствия, они были полезны и для здоровья. К тому же окрестности мыса Ройдс представляли значительно больший интерес для геологов и биологов, нежели окрестности мыса Хат. Самое крупное озеро, расположенное примерно в километре от нашего дома на северо-восток, мы называли Голубым озером за густой голубой цвет его льда. Это озеро особенно интересовало Моусона, который изучал свойства льда. Позади Голубого озера, к северу, располагалось Прозрачное озеро, самый глубокий внутренний водоем в окрестностях. Слева, по направлению к северу, у самого берега находился округлый водоем, названный нами Береговым озером. Когда мы прибыли, в нем купались и летали над ним сотни поморников. Двигаясь вдоль берега от этой точки обратно к дому, можно было встретить еще один водоем, названный нами Зеленым озером. В каждом из этих столь различных озер было много интересного в научном отношении. Несмотря на свои малые размеры, они играли большую роль в наших исследованиях, будучи постоянным источником интереснейших наблюдений во время нашего пребывания там.

Позади Голубого озера поднимались к востоку невысокие, покрытые льдом и снегом склоны, тянувшиеся к подножию Эребуса. Стоило перебраться через два небольших хребта, сложенных из вулканических пород, – и перед тобой простиралась обширная снежная равнина, по которой можно было путешествовать на санях без опасения попортить их полозья гравием. Склон, спускавшийся к Голубому озеру, оказался особенно удобен для лыжного спорта, и до наступления темной поры, нередко по окончании работ, кое-кто из членов экспедиции скатывался на лыжах с вершины склона высотой около 60 метров. В несколько секунд они достигали замерзшей поверхности озера, стрелой проносились по ней и взлетали на противоположный склон.

К северу от Прозрачного озера простирались холмы из вулканических горных пород, на протяжении примерно полутора километров, разделяемые долинами, более или менее занесенными снегом. Вдали находилось побережье, по правой стороне которого, к северу, был залив Лошадиной подковы – примерно в 6,5 км от нашей зимовки. Дальше, вправо от северной оконечности мыса Ройдс, тянулись склоны Эребуса. С северного берега открывался хороший вид на мыс Берд, а с возвышенности можно было видеть на юге скалу Замок, находившуюся на расстоянии примерно 29 км. Во время предыдущей экспедиции для нас самым обыкновенным делом была прогулка от мыса Хат к скале Замок. Эта скала казалась гораздо ближе, чем была на самом деле, так как в Антарктике вообще расстояния обманчивы благодаря разнообразным эффектам, возникающим от изменчивости света и от искажений, производимых миражем.

База экспедиции Шеклтона на мысе Ройдс

С течением времени эта местность все больше и больше нравилась нам, так как для каждого находилось много достаточно увлекательных занятий. Профессор Дэвид и Пристли видели здесь перед собой новую и чрезвычайно интересную главу исторической геологии. Вообще, повторяю – окрестности мыса Ройдс были гораздо удачнее в смысле возможности геологических исследований, нежели местность у мыса Хат. По склонам окрестных возвышенностей были разбросаны сотни валунов, и изучая их, геологи надеялись познакомиться с прошлым острова Росса. Неиссякаемый источник новых открытий представляли для Мёррея здешние озера. Кроме того, и залив с его постепенно падающими глубинами был богат морскими животными, виды которых изменялись в зависимости от глубины. Залив также представлял собой неисчерпаемый кладезь ценнейших находок для биолога. Не мог пожаловаться и наш метеоролог Адамс, так как в непосредственном соседстве с его метеорологической станцией поднимался величественный Эребус с облачком дыма на вершине. Этому соcедству мы в значительной степени обязаны интересными результатами в области метеорологии. Для нашего физика чрезвычайно обширное поле исследования представляла структура льда в различных озерах, разнообразные соли, содержащиеся в почве, магнитные особенности горных пород, хотя, надо сказать, что магнитные свойства пород являлись в то же время и большим препятствием для магнитных наблюдений: чувствительные инструменты нередко подпадали под влияние местных магнитных сил. Таким образом, со всех точек зрения надо было признать чрезвычайно удачной местность, избранную нами для зимовки из-за чисто случайной ледовой обстановки. Едва ли мы могли бы найти другое более благоприятное место для научной работы

Уже через 10 дней, проведенных на берегу, дом был в основном готов, хотя, надо сказать, что прошло больше месяца, прежде чем он превратился из пустой оболочки в окончательно оборудованное и обставленное жилье, когда каждый из нас устроился и разместил свои вещи. Жилище оказалось не слишком просторным для 15 человек, но зато в нашей тесной квартире было теплее, чем могло бы быть в большом доме. Самой холодной частью дома, когда мы в нем поселились, был пол, сделанный из однодюймовых фальцованных досок, настланных в один слой.

Под северо-западным углом дома имелось пустое пространство, примерно в 1,2 метра, на другом конце пол находился вровень с землей. Стало очевидно, что пока существует под полом свободное пространство, мы будем страдать от холода, поэтому решили преградить туда доступ холодному воздуху. Для этого было задумано поставить с юго-восточной и южной наветренной сторон стену из ящиков с провизией. Чтобы совершенно исключить проникновение воздуха с этих сторон, мы сначала поставили на небольшом расстоянии от стен дома два или три ряда ящиков. Пространство между ними засыпали вулканической землей вровень с ящиками так, чтобы не оставалось никаких щелей, а затем сверху нагромоздили остальные ящики на высоту в 1,8–2 метра. Этого хватило лишь на две смежные стороны дома.

По обеим сторонам крыльца постепенно были возведены еще две пристройки. Одну из них выстроили из сухарных ящиков, покрыв крышу войлоком и брезентом, – это была кладовая Уайлда, который заведовал выдачей провизии. Пристройка по другую сторону крыльца имела более высокое назначение – она должна была служить Моусону в качестве физической и химической лаборатории. К сожалению, в конце концов, ее также пришлось превратить в кладовую, так как температура в ней была не выше наружной, а из-за влажного и теплого воздуха, проникавшего туда из дома, все, что помещалось внутри нее, немедленно покрывалось самыми фантастическими узорами из крупных ледяных кристаллов.

Подветренная сторона дома, в конце концов, была превращена в одну из стен конюшни, так как мы решили держать лошадей зимой под кровлею. Во время метели 18 февраля и в течение следующих трех дней животные, хотя и пострадали, но главным образом из-за тех ран и ушибов, которые они получили на судне по дороге на юг. Мы сочли, что содержание лошадей в помещении, даже без отопления, будет для них полезнее, чем пребывание на открытом воздухе. К 9 марта[61]? постройка конюшни закончилась. Одна короткая стена конюшни была образована двумя рядами ящиков с маисом и имела в высоту 1,72?метра; другую, более длинную стену, сложили из мешков с лошадиным кормом. На другом конце врыли в землю широкую доску и к ней приспособили ворота. Над всем этим растянули брезент, который прежде служил крышей временной хижины и затем все это закрепили и защитили от ветра досками и планками. Таким образом, конюшня была готова. Внутри нее протянули вдоль стены дома проволочный трос, к которому привязывались недоуздки лошадей. В первую же ночь, когда лошадей поместили в конюшню, они не дали никому из нас ни минуты покоя – некоторые из них оторвались с привязи и убежали в долину, где мы держали их раньше. Как-то позже Гризи, одна из самых бойких лошадей, просунула свою голову прямо к нам в окно, так что нижнюю половину окон пришлось заколотить досками. При первом же сильном ветре крыша конюшни стала так трястись и рваться, что мы с минуты на минуту ожидали, что ее совсем унесет; поэтому после бури на крышу положили все сани, кроме тех, которые были в употреблении и протянули из конца в конец крепкую веревку. Как только пошел снег, он засыпал сани, и крыша получилась превосходная, в дальнейшем никакой ветер на нее не действовал. Позднее к этим наружным пристройкам прибавился еще один вид – конуры для тех собак, которые собирались щениться, и помещения эти никогда не пустовали.

С юго-восточной стороны дома была пристроена из ящиков еще одна кладовая с крышей, сшитой из парусиновых коек. Здесь мы хранили свой плотничий инструмент, сапожные принадлежности, которые требовались нам постоянно, и разные другие необходимые вещи. Впрочем, первая сильная буря порядочно потрепала эту постройку – крышу сорвало и унесло, стены разрушились, так что когда погода исправилась, нам пришлось посылать целый отряд на поиски повсюду разнесенного имущества – шарфов, вязаных шлемов и т.?п. Некоторые вещи были унесены более чем на милю. Я нашел один русский валенок весом в два килограмма в километре от плетеной корзины, в которой он до этого помещался. Видимо, все это расстояние он пролетел прямо по воздуху, так как на кожаной подшивке не было ни единой царапины; если б он катился по земле, ударяясь по дороге о скалы, кожу, конечно, поцарапало бы.

Труба на доме была железной, она выступала над крышей на 60–90 см, помещалась в ее юго-восточном углу, и была укреплена со всех сторон большим числом стальных канатов для защиты от ветра; сверху к ней был пристроен колпак. Благодаря этому мы избавились от тех неприятностей, какие не раз случались в большом доме, выстроенном экспедицией «Дискавери». Нашу трубу ни разу не снесло ветром и не засыпало снегом. Правда, вращающийся колпак был унесен при первой же сильной метели. То же самое случилось и при второй. Тогда мы просто-напросто сняли его, причем это нисколько не повлияло на исправную работу печи.

С правого края фото – тропинка к метеорологической станции. На заднем плане – склон Эребуса. На нижнем снимке – гараж Дэя с автомобилем

Собачьи конуры располагались вплотную к крыльцу, но в них мы держали постоянно на цепи лишь трех собак. Метеорологическая станция помещалась с наветренной стороны дома, наверху небольшого хребта, метров на шесть выше дома и в 12 метрах над уровнем моря. Туда вела естественная тропинка. Адамс устроил эту станцию и с 22 марта на ней начались регулярные метеорологические наблюдения. Фундаментом для метеорологической будки служил тяжелый деревянный ящик, поставленный на скалы и на три четверти наполненный камнями. Вокруг него навалили обломки кенита, а все промежутки между ними заполнили вулканической землей, которую облили водой. Конструкция получилась прочная, как камень. Внутрь ящика по обеим сторонам поставили и закрепили камнями и болтами два столба, к которым крепко привинтили болтами метеорологическую будку стандартного размера конструкции Стивенсона. Ввиду того что запись показаний инструментов приходилось делать через каждые два часа и днем и ночью, а в плохую погоду наблюдатель мог легко заблудиться и не найти дороги к будке, по пути туда поставили ряд столбов, укрепленных в почве льдом, и между ними протянули веревку, по которой можно было добраться до будки даже во время самой непроглядной метели.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.