Эпилог ОДНО БЕЗУМИЕ НА ВСЕХ

Эпилог

ОДНО БЕЗУМИЕ НА ВСЕХ

Более подробное описание ее состояния потребует дальнейшего, более тщательного обследования. Но в настоящее время мы вправе предположить, что она может страдать от состояния folie a famille, то есть от группового безумия, обусловленного ситуацией в конкретной группе.

Доктор Джоэл Хочман, психиатрический отчет о состоянии Сьюзен Аткинс

Я целый год жил рядом с Чарли и еще два года видел его время от времени. Я хорошо знаю Чарли. Я знаю его внутри и снаружи. Я уже сам стал Чарли. Чарли — это все, чем я некогда был. От меня самого уже ничего не осталось. И все эти люди в “Семье”, от них тоже ничего не осталось, они все превратились в Чарли.

Пол Уоткинс[205]

Мы такие, какими вы нас сделали. Мы росли, воспитываемые вашим телевидением. Мы взрослели, глядя “Дым из ствола”, “Есть оружие — готов путешествовать”, “ФБР”, “Поединок”. Моим любимым шоу как раз был “Поединок”. Я никогда его не пропускала.

Бренда [206]

Когда что-то требуется сделать, надо просто делать — и все. Если кого-то необходимо убить, ничего дурного в этом нет. Просто надо сделать это и продолжать жить. Потом ты берешь ребенка и везешь его в пустыню. Набираешь как можно больше детей и каждого, кто осмелится встать на пути, убиваешь. Это мы и есть.

Сэнди[207]

Если вы находите яблоко с маленьким пятнышком, то непременно вырезаете это пятнышко.

Пищалка

Лучше надейтесь, что я никогда отсюда не выйду.

Бобби Бьюсолейл

Одно безумие на всех

Мэнсон и девушки были осуждены, но судебные процессы, как и убийства, еще далеко не завершились.

За участие в попытке убийства свидетельницы обвинения Барбары Хойт четверо из пяти подсудимых провели в окружной тюрьме всего девяносто дней, тогда как еще одной участнице “Семьи” удалось вообще избежать наказания.

Я не был приписан к этому делу, но живо интересовался ходом следствия и суда. Считалось, что улики против подсудимых недостаточны, а доставка свидетелей с Гавайев самолетом обойдется недешево — и поэтому Офис окружного прокурора, ДПЛА и адвокаты защиты согласились “договориться”. Заручившись согласием подсудимых не оспаривать предъявленное им обвинение в сговоре с целью предотвращения дачи показаний свидетелем, обвинитель направил Суду просьбу переправить обвинение в уголовном преступлении на менее серьезное, мисдиминор[204]. Судья Стивен Стотерс удовлетворил просьбу и 16 апреля 1971 года приговорил четверых из пяти подсудимых — Линетту Фромм (тик Пищалка), Стива Грогана (тик Клем), Кэтрин Шер (тик Цыганка) и Денниса Райса — к девяноста суткам окружной тюрьмы. Поскольку пятнадцать суток они уже успели отсидеть, то вернулись на свободу уже через два с половиной месяца.

Пятая подсудимая, Рут Энн Мурхаус, тик Уич, — та самая девушка, что дала Барбаре Хойт напичканный ЛСД гамбургер, — вообще ушла от наказания. Когда пришло время подписывать приговор, она не явилась в суд. Немедленно был издан судебный приказ о ее аресте, но несмотря даже на то, что властям стало известно точное местонахождение Уич — Карсон-Сити, штат Невада, Офис окружного прокурора счел, что экстрадиция Уич обратно в Калифорнию не стоит усилий, которые будут на это затрачены.

Впоследствии трое из пятерых окажутся вовлечены в новые убийства: некоторые останутся лишь неудачными попытками, некоторые вполне им удадутся.

Чарльз “Текс” Уотсон предстал перед судом в августе 1971 года. Надо сказать, большую часть потраченного мною на подготовку времени я провел не в правовой секции библиотеки, а в медицинской: я уже был относительно твердо уверен, что Уотсон решил заявить о своей невиновности на почве невменяемости и что свидетели-психиатры подтвердят это.

Сам процесс, в моем представлении, должен был оказаться разбит на три отдельные фазы: слушания о виновности, о вменяемости и о назначении наказания; каждая из них представляла свои характерные проблемы.

Даже когда адвокат защиты Сэм Бубрик сказал мне, что Уотсон намерен сделать признание под присягой, я все равно знал, что должен буду представить неоспоримые улики в ходе слушаний о виновности Текса, поскольку долго гадать не приходилось: показания Уотсона наверняка подадут события в искаженном свете. Кроме того, мне нужно было доказать (уликами вроде совета, данного Линде Уотсоном: пойти и стянуть 5 тысяч долларов), что Текс испытывал, разумеется, сильное влияние Мэнсона, но был, однако, достаточно независим от него, чтобы нести всю полноту ответственности за свои действия. Затем, один из ключевых вопросов во время слушаний о виновности звучал так: страдал ли Уотсон от пониженной способности к мышлению во время совершения убийств? Если да и это умственное расстройство носило достаточно серьезный характер, чтобы не позволить Тексу совершать умышленные, обдуманные действия, тогда присяжным придется признать убийцу семи жертв Тейт — Лабианка виновным скорее в убийстве второй степени.

Если Текс окажется виновным в умышленном убийстве любого рода, начнутся слушания о его вменяемости, в ходе которых присяжным придется ответить на единственный вопрос: был ли Уотсон вменяем во время совершения убийств? Я предвидел, имея все на то основания, что защита вызовет немало признанных специалистов в области психиатрии (их было вызвано восемь), многие из которых заявят, что, по их мнению, Уотсон был невменяем. Значит, мне не только придется проводить с каждым из них изнурительный перекрестный допрос, но и представить многочисленные доказательства того, что Текс не испытывал никаких проблем умственного порядка во время совершения убийств, а также прекрасно сознавал, что в глазах общества совершаемые им действия преступны. Короче говоря, мне надо было доказать, что, с официальной точки зрения, он вовсе не был невменяем. Для меня, таким образом, особое значение приобрели такие детали, как перерезанные Тексом телефонные линии, отданный Линде приказ стереть отпечатки пальцев с ножей, манера его речи в разговоре с Рудольфом Вебером, как и использование им вымышленных имен при допросе властями в Долине Смерти через несколько недель после совершения убийств, — косвенные улики того, что Уотсон чувствовал вину и сознавал преступность совершаемых им действий.

Если Уотсон будет признан виновным в убийстве первой степени и при этом вменяемым, то присяжным придется ответить на последний вопрос: будет ли Тексу дарована жизнь или же он будет казнен? И это означало, что мне вновь пришлось бы столкнуться с проблемами, уже знакомыми по слушаниям о назначении наказания в предыдущем процессе.

Принципиально новой проблемой была манера Уотсона вести себя. Стараясь, очевидно, создать образ студента-отличника, Уотсон приходил на судебные заседания в очень консервативном костюме — рубашка с галстуком, пиджак, широкие брюки — и с короткой стрижкой. Но тем не менее Текс все равно выглядел странновато. Глаза его были мутными и, казалось, вообще не способными сфокусироваться. Текс никак не реагировал на чрезвычайно опасные для него показания таких свидетелей, как Линда Касабьян, Пол Уоткинс, Брукс Постон и Дайанна Лейк. Рот у Текса вечно был немного приоткрыт, поддерживая впечатление о его умственной отсталости.

Заняв свидетельское место и отвечая на вопросы защиты, Текс играл роль жалкого раба на подхвате у Мэнсона. Он признал, что лично стрелял и бил ножом шестерых из жертв Тейт — Лабианка, но отрицал, что хоть раз ударил ножом Шарон Тейт. Все, что могло говорить об умышленности, обдуманности его действий, Текс переложил на плечи Мэнсона или девушек.

Мой перекрестный допрос так потряс Текса, что он часто забывал о своей роли блаженно улыбающегося идиота. К тому времени как я закончил задавать вопросы, присяжным стало очевидно, что он прекрасно контролирует свои умственные способности и, вероятно, не терял этого контроля и ранее. Я также заставил его признать, что он ударил ножом и Шарон Тейт; что он думал о жертвах убийств не как о людях, а как о “простых пузырях, надутых воздухом”; что он рассказал доктору Джоэлу Форту, как люди бегали по усадьбе Тейт “кругами, словно цыплята с отрубленными головами”, и что сам он улыбался, произнося это. Я и камня на камне не оставил от его истории о бедном безмозглом зомби, запрограммированном Чарльзом Мэнсоном, заодно вселив в присяжных сомнения в правдивость его нынешнего заявления об испытываемых им сейчас сожалении и раскаянии.

Показания Уотсона тем не менее прояснили некоторые загадки.

Вопреки мнению эксперта по вещественным доказательствам ДПЛА Девэйна Вольфера, Уотсон указал на пару кусачек для проволоки с красными ручками, найденную в вездеходе Мэнсона, как на инструмент, использованный им в ту ночь для рассечения телефонных линий усадьбы Тейт.

Впервые также стали известны точные инструкции, данные Мэнсоном Уотсону в ночь убийств на Сиэло-драйв. Уотсон показал: Чарли отозвал меня в сторонку, за автомобиль… и передал мне револьвер и нож. Он сказал взять это и поехать туда, где раньше жил Терри Мельчер. Он сказал убить всех в доме настолько жестоко, насколько я смогу. По-моему, он говорил что-то о живущих там кинозвездах”.

Вдобавок, Уотсон признал, что уже был вооружен ножом, входя в дом Лабианка.

По ходу всего процесса по делу Уотсона более всего сложностей мне доставили не улики, не адвокаты защиты и не вызываемые ими свидетели, но сам судья, Адольф Александер, бывший близким другом адвоката Текса, Сэма Бубрика.

Александер не только постоянно потворствовал защите в своих решениях, но зашел куда дальше этого. Во время voir dire он заметил: “Многие из нас не приемлют смертной казни”. Когда давали свои показания свидетели обвинения, он не сводил с них недоверчивого, скептического взгляда; во время выступлений свидетелей защиты он, напротив, прилежно делал заметки. Все это происходило прямо на виду у присяжных. Нередко Александер лично проводил перекрестные допросы свидетелей обвинения. В итоге все это мне надоело, и, попросив разрешения подойти к судейскому столу, я напомнил Александеру, что он ведет суд с участием присяжных, и решение предстоит принять этим двенадцати, а не ему самому; далее, я выразил обеспокоенность тем, что, ведя допросы свидетелей, он дает присяжным понять, что не верит их показаниям — а поскольку судья в глазах присяжных предстает фигурой достаточно весомой, это может крайне скверно отразиться на интересах представляемого мною Народа. Я предложил Александеру записывать вопросы, ответы на которые он непременно захочет услышать, на бумаге и передавать их адвокатам защиты.

С этого момента Александер прекратил подвергать свидетелей обвинения перекрестным допросам. Впрочем, удивлять меня он не перестал. Когда присяжные удалились на совещание, судья не отсылал вещественные доказательства в зал совещаний (процессуальное действие, доведенное буквально до автоматизма), пока я во всеуслышание не потребовал сделать это. И однажды, в кулуарах и вне стенограммы, он назвал подсудимого “бедняжкой Тексом”.

В стенограмму не попало и замечание, сделанное мною уже в самом конце процесса: “Вы — единственное серьезное препятствие, мешавшее мне доказать виновность подсудимого в убийстве первой степени”.

Вопреки проблемам, воплотившимся в судье Александере, 12 октября 1971 года присяжные признали Уотсона виновным в семи убийствах первой степени и в участии в преступном сговоре с целью совершения убийства. То, что мне благополучно и эффективно удалось разрушить показания приглашенных защитой психиатров, видно уже по тому факту, что 19 октября присяжные совещались всего два с половиной часа, чтобы решить: Уотсон был вменяем. 21 октября, проведя за закрытыми дверями лишь шесть часов, они вернулись, вынеся Тексу приговор — смертная казнь.

Процесс длился два с половиной месяца и обошелся в четверть миллиона долларов. Кроме того, он добавил еще сорок томов (5916 страниц) к мини-библиотеке по делу об убийствах Тейт — Лабианка.

Судья Александер поблагодарил присяжных за выполненную ими нелегкую работу, но в день подписания приговора Уотсону заметил: “Если бы я слушал это дело не в суде присяжных, то, вполне вероятно, мой вердикт звучал бы несколько иначе”.

На другом, уже третьем, процессе Сьюзен Аткинс признала себя виновной в убийстве Гари Хинмана и была приговорена к пожизненному заключению. Подписывая приговор, судья Рэймонд Чоэйт назвал ее “опасной по меркам любого сообщества” и заметил, что Сьюзен “следует провести в заключении всю жизнь”.

Защита добилась отдельных процессов по комбинированному обвинению Чарльза Мэнсона, Брюса Дэвиса и Стива Грогана в убийствах Хинмана — Шиа. Вопреки тому, что тело Дональда “Коротышки” Шиа так и не было найдено (его не нашли и по сей день), обвинителям Барту Катцу, Энтони Манцелле и Стивену Кею удалось выполнить сложнейшую задачу и получить вердикты о виновности каждого из подсудимых по всем пунктам обвинительного акта. Мэнсон и Дэвис были приговорены к пожизненному заключению. Присяжные вынесли решение о применении смертной казни в отношении Грогана, но, когда пришло время подписать приговор (за два дня до Рождества 1971 года), судья Джеймс Колтс, заметив: “Гроган был слишком глуп и слишком накачан наркотиками, чтобы принимать решения самостоятельно”, и что на самом деле это именно Мэнсон решал, “кому жить, а кому умереть”, — изменил приговор на пожизненное заключение.

Во время voir dire на его процессе Мэнсон, рассерженный отказом судьи позволить ему представлять свои интересы самостоятельно, заявил Суду: “Я готов признать свою вину. Да, это я отрубил башку Коротышке”. Судья отказался рассмотреть заявление, и на следующий день Мэнсон забрал его назад. Во время другой вспышки гнева Мэнсон повернулся к журналистам и объявил: “Я приказал своим людям начинать новые убийства”.

И вновь Мэнсона представлял Ирвинг Канарек. С Ирвингом, Чарли понимал это, процесс затянется надолго, и тем самым отсрочит его путешествие в камеру смертников Сан-Квентина".

На протяжении всех судебных процедур верные Мэнсону девицы несли свою вахту на перекрестке Темпл и Бродвея. Находясь буквально в тени Дворца юстиции, на виду у тысяч людей, ежедневно проходивших мимо, они придумали отчаянный план по вызволению из тюрьмы всех до единого участников “Семьи” Мэнсона.

В конце июля 1971 года мой соавтор узнал от одного из участников “Семьи” в районе залива Сан-Франциско, что “Семья” планирует устроить Мэнсону побег где-то в следующем месяце. Ему не рассказали, как именно они собираются осуществить свой замысел, но дали кое-какие дополнительные детали — “Семья” собирала оружие и боеприпасы; они тайно сняли дом в южной части Лос-Анджелеса и прятали там теперь сбежавшего заключенного; с освобождением Мэнсона “Helter Skelter начнется по-настоящему; тогда-то и грянет революция”.

Принимали ли эти люди желаемое за действительное? Я не был уверен и передал полученные сведения в ДПЛА. И сделав это, узнал, что среди свидетелей, вызванных Мэнсоном в ходе процесса по делам об убийствах Хинмана и Шиа, был и заключенный по имени Кеннет Комо, известный также под звучной кличкой Джесси Джеймс. В печать эта история не попала, но уже через неделю после доставки Комо в Лос-Анджелес ему удалось бежать из заключения. В ДПЛА сомневались, однако, что он по-прежнему где-то в городе. Что же до побега Мэнсона, то слухи доходили и до них, но ничего конкретного не было известно. Полицейские склонялись к тому, чтобы и дальше считать эту информацию беспочвенной.

Точно по расписанию — и правда менее чем через месяц — “Семья” Мэнсона предприняла свою попытку.

Вскоре после закрытия вечером в субботу, 21 августа 1971 года, шестеро вооруженных грабителей вошли в оружейный магазин “Вестерн сэрплс”, что в Хоуторне, пригороде Лос-Анджелеса. Один из них держал под прицелом женщину-продавца и двух покупателей, а остальные начали выносить винтовки, ружья и пистолеты к фургону, припаркованному в аллее у магазина. Грабителям удалось вынести примерно 140 единиц огнестрельного оружия, когда вдалеке показалась первая полицейская машина. Сработала бесшумная сигнализация, и офицеры ДПЛА уже перегородили аллею.

Началась пальба. В десятиминутной перестрелке фургон был прострелен более чем пятьюдесятью пулями, и где-то около двадцати угодили в черно-белые автомобили полиции. Как ни странно, никто не был убит, хотя трое из подозреваемых получили легкие ранения.

Все шестеро грабителей были участниками “Семьи” Мэнсона. Задержанными оказались: Мэри Бруннер (первая участница “Семьи”, 27 лет), Кэтрин Шер (тик Цыганка, 29 лет), Деннис Райс (22 года; вместе с Цыганкой он недавно был освобожден, отсидев девяностодневный срок за участие в попытке заставить молчать Барбару Хойт), Лоуренс Бэйли (тик Ларри Джонс, 23 года; в ночь убийств на Сиэло-драйв он присутствовал при отъезде убийц с ранчо Спана) и бежавший заключенный Кеннет Комо (33 года). Еще один участник “Семьи”, Чарльз Ловетт (19 лет), удрал с места перестрелки, но был арестован впоследствии.

После их ареста выяснилось, что та же группа несла ответственность за состоявшееся 13 августа ограбление склада пивоваренного предприятия “Ковина”, понесшего убыток в 2600 долларов.

Полицейские подозревали, что с помощью серии ограблений группа намеревалась добыть достаточно оружия и боеприпасов, чтобы совершить эффектный налет на здание суда. Стив Гроган вызвал Мэнсона свидетелем на собственном процессе. Считалось, что в день появления в суде своего предводителя “Семья” собиралась взять приступом Дворец юстиции и освободить обоих.

В реальности замысел был куда грандиознее. При удачном стечении обстоятельств и достаточном давлении со стороны общественного мнения этот план мог бы сработать.

Прежде это не попадало в печать. По словам одного из участников “Семьи”, не понаслышке знакомого с подготовкой ограбления в Хоуторне, настоящий план был таков: при помощи украденного оружия группа собиралась захватить большой пассажирский самолет и убивать по пассажиру в час — до тех пор, пока Мэнсон и остальные оказавшиеся в тюрьме члены “Семьи” не будут отпущены на свободу.

Во время суда по делу об ограблении в Хоуторне были предприняты чрезвычайные меры безопасности — отчасти из-за свидетелей защиты, которых судья Артур Эларкон назвал “величайшей коллекцией убийц, собиравшейся одновременно в округе Лос-Анджелес”. Свидетельское место по очереди занимали двенадцать осужденных убийц, включая Мэнсона, Бьюсолейла, Аткинс, Кренвинкль, Ван Хоутен, Грогана и Дэвиса. Их присутствие в одном месте заставило всех слегка нервничать. В особенности потому, что к этому моменту “Семья" уже успела обнаружить: если только захотеть, то сбежать можно и из Дворца юстиции.

Ранним утром 20 октября 1971 года Кеннет Комо пропилил решетку своей расположенной на тринадцатом этаже камеры, спустился до восьмого этажа по связанной из простыней веревке, выбил ногою окно в зале судебных заседаний 104 (том самом, где лишь несколько месяцев тому назад я выступал в качестве обвинителя Мэнсона и трех его соответчиц), после чего просто вышел из здания, спустившись по лестнице. Сандра Гуд уже ждала Комо в принадлежащем “Семье” фургоне. Не слишком далеко отъехав, Сэнди разбила фургон и была арестована на месте происшествия, но Комо удалось разыскать и препроводить в камеру лишь через семь часов. Также были арестованы Пищалка, Бренда, Китти и двое других участников “Семьи", но впоследствии всех их пришлось отпустить: полиции не удалось собрать достаточных доказательств тому, что они вместе готовили побег.

Во время суда над налетчиками на оружейный магазин никаких попыток вытащить Мэнсона из тюрьмы так и не было предпринято. Впрочем, двоих из присяжных пришлось заменить “запасными” после того, как им угрожали по телефону: если те проголосуют за вердикт о виновности подсудимых, расправа будет короткой. Звонки приписывались оставшейся неизвестной участнице "Семьи".

Хотя ранее Цыганка и Райс отсидели всего по девяносто суток за участие в попытке убийства свидетеля обвинения, теперь они, как и их соответчики, быстро выяснили, что суды воспринимают пальбу по офицерам полиции несколько серьезнее. Всем им было предъявлены обвинения по двум эпизодам вооруженных ограблений. Райс признал себя виновным и был отправлен в тюрьму штата. Остальные были признаны виновными по всем пунктам обвинительного акта и получили следующие приговоры: Ловетт — два последовательных срока по пять лет; Шер — десять лет; Комо — пятнадцать лет; Бруннер и Бэйли — по двадцать лет заключения. Каждый из этих приговоров мог, однако, превратиться и в пожизненный срок, в зависимости от поведения заключенных в тюрьме; приговор оговаривал это особо.

Сандра Гуд впоследствии была судима за подстрекательство и содействие побегу. Ее адвокат, единственный и неповторимый Ирвинг Канарек, заявил, что Комо похитил ее с целью получения выкупа. Присяжные, впрочем, усомнились в этой версии и приговорили Сэнди к полугодичной отсидке.

В день побега Комо Канарек появился в зале суда, где работал судья Рэймонд Чоэйт, и заявил в своем непревзойденном стиле: “Я уверяю, не будучи способен сиюминутно представить доказательства, что данный побег был совершен с подстрекающего попустительства властей”.

Судья Чоэйт попросил Канарека объяснить, зачем кому-то было заставлять Комо спускаться по самодельной веревке с тринадцатого этажа на восьмой.

“Зрелище-то было уникальное, Ваша честь”, — пояснил Канарек.

Однажды, когда Мэнсона еще судили за убийства Хинмана — Шиа, я заглянул в зал суда. Для разнообразия полезно порой побыть в суде обычным зрителем.

Недавно пристрастившийся к ношению в суде военной униформы черного цвета Мэнсон заметил меня среди прочих зрителей и через пристава передал, что хочет поговорить. Мне тоже хотелось задать ему несколько вопросов, и поэтому я оставался в зале до тех пор, пока в заседании не был объявлен перерыв до завтрашнего дня. Сидя в клетке для заключенных, отгороженной в зале суда, мы говорили с 16:30 почти до 18 часов. Ни единым словом наш разговор не затронул обвинений, предъявленных Мэнсону в настоящее время. В основном мы говорили о его философии. Я особенно интересовался эволюцией некоторых идей Мэнсона и долго расспрашивал его об отношении к сайентологии и к сатанинскому культу, известному как “Процесс”, или как церковь Страшного суда.

Мэнсону хотелось поговорить со мной, сказал он, чтобы дать мне понять: “Я совсем не таю обиды или злости”. Он сказал, что, стараясь посадить его, я проделал “замечательную работу, просто фантастическую”: “Ты судил меня справедливо и честно, как и обещал”. Результат не расстроил его, впрочем, потому что тюрьма всегда “оставалась моим домом; в последний раз я даже не хотел покидать ее, ты же позволил мне вернуться домой”. Там регулярно кормили; обеды не были особенно роскошны, но они были лучше, чем содержимое мусорных бачков с ранчо Спана. А поскольку никто в тюрьме не обязан работать, если не хочет этого, у Чарли появилось много времени для игры на гитаре.

“Может, и так, Чарли, но в тюрьме ведь нет женщин”, — возразил я.

“Телки мне вообще не нужны, — был ответ. — Все женщины, которые у меня были, первыми просили меня заняться с ними любовью. Я никогда ни о чем не просил их. Я могу обходиться и без женщин”. В тюрьме хватает секса, сказал он.

Мэнсон вновь заявил, что ответственность за убийства Тейт— Лабианка несут музыка “The Beatles” и ЛСД, но в то же время признал, что заранее знал о том, что должно было случиться, “потому что на ранчо Спана я знал даже, чем занимаются мыши”. И добавил затем: “В общем, я спросил у них: “Вот, вам потребуется эта веревка? Возьмете револьвер?” А потом посоветовал никому не рассказывать о произошедшем”.

Осторожничая, Мэнсон старался не допустить такой ошибки в зале суда, но в частных беседах часто говорил о чернокожих, используя слово “ниггеры”. Теперь он заявил мне, что отнюдь не испытывает к ним неприязни. “Я никого не ненавижу, — сказал он, — но я точно знаю, что они ненавидят меня”.

Возвращаясь к знакомой теме Helter Skelter, я спросил у Чарли, когда, по его мнению, чернокожие возьмут верх?

“Может, я и помешал им”, — ответил он.

“Ты хочешь сказать, что наш процесс предупредил белых, и теперь они начеку?”

Ответ Мэнсона был бесхитростен и печален: “Ага”.

Наша беседа проходила 14 июня 1971 года. На следующий же день один из адвокатов защиты подал жалобу, и судья Чоэйт провел особое слушание в суде. Я дал показания, описав общую канву разговора, и заметил, что Мэнсон первым предложил мне поговорить, а не наоборот, — как упомянул и то, что его текущие обвинения мы не обсуждали. Ничего неэтичного в этом нет, заключил я. Более того, я говорил Канареку, что Мэнсон выразил желание говорить со мной, — но тот просто отвернулся и отошел.

Пристав по имени Расти Баррелл, присутствовавший при нашем разговоре, специально задержался на службе, чтобы послушать нас, потому что счел беседу интересной. Теперь он поддержал мой рассказ. Как и сам Мэнсон.

Мэнсон: “Версия, которую высказал этот человек [указывая на меня], вполне правдива. Я почти не сомневаюсь, что мистер Канарек был в курсе того, что это я просил мистера Буглиози о встрече. Я уже год искал этой встречи, и моя личная просьба послужила ее причиной”.

Что же до самого слушания, Мэнсон сказал: “Ваша честь, по-моему, это совсем не справедливо. Знаете, ведь это я совершил ошибку, и никто иной”.

Согласившись с ним и постановив, что процессуальных нарушений в данном случае не было допущено, судья Чоэйт быстро свернул слушание.

Ирония происходящего не ускользнула от внимания журналистов, которые, не без определенной недоверчивости в тоне, разнесли сенсационную весть: Мэнсон дал присягу в суде, чтобы выступить в защиту человека, обвинившего его в семи убийствах.

Мой интерес к источникам убеждений Мэнсона тянулся со времен моего первого знакомства с “делом Тейт — Лабианка”. Некоторые из соответствующих источников обсуждались выше. Другие же, пусть и неприемлемые в качестве улик на суде, также могут быть любопытны, пусть даже и в качестве намека на обстоятельства зарождения нездоровой навязчивой идеи.

От Грегга Джекобсона и других мне было известно, что Мэнсон — настоящий эклектик, любитель перенимать чужие идеи. Я знал также, и из тюремных архивов, и по собственным разговорам с ним, что увлечение Мэнсона сайентологией было чем-то большим, чем быстро увядший интерес. Мне, как и Полу Уоткинсу, Мэнсон говорил, что достиг высшей ступени, “тетан-чистоты”, и более не имел к сайентологии ни малейшего отношения, уже не нуждаясь в ней. Я склонен принять, по крайней мере, последнюю часть этого заявления. В своем довольно обширном исследовании я не нашел никаких доказательств тому, что Мэнсон занимался сайентологией после своего освобождения из тюрьмы в 1967 году[208]. К этому времени он уже вовсю развивал собственное учение.

Измерить силу влияния сайентологии на состояние ума Мэнсона, если такое влияние вообще имело место, не представляется возможным. Вне всяких сомнений, он получил определенное знание о приемах контроля над человеческим сознанием еще в тюрьме, во время своего тамошнего “одитинга”, — так же как освоил и некоторые техники, использованные им впоследствии для программирования своих последователей.

Связь Мэнсона с “Процессом”, или церковью Страшного суда, более тонка, зато одновременно гораздо более значительна и устрашающа. Лидер этого сатанинского культа — некто Роберт Мур, в рамках культа зовущийся Робертом Дегримстоном. Будучи бывшим учеником основателя сайентологии Л. Рона Хаббарда, видимо, достигшим изрядного веса в штаб-квартире движения в Лондоне, в итоге Мур порвал с сайентологией примерно в 1963 году, чтобы сформировать собственную группу. Он и его последователи позднее объявлялись в самых разных частях света, включая Мексику и Соединенные Штаты — по крайней мере несколько месяцев, если не больше, Мур жил в Сан-Франциско. Считается, что он также участвовал в одном из семинаров в Иса-ленском институте Биг-Сура, хотя остается неизвестным, совпадало ли время проведения этого семинара с каким-либо из визитов туда Мэнсона.

Одним из наиболее стойких последователей Дегримстона был некто Виктор Уайлд, молодой производитель кожаных изделий, чье имя в “Процессе” звучало как “брат Эли”.

Вплоть до декабря 1967 года жилищем Виктору Уайлду (и одновременно — штаб-квартирой “Процесса” в Сан-Франциско) служил дом 407 по Коул-стрит в Хейт-Эшбери.

Примерно с апреля по конец июля 1967 года Чарльз Мэнсон и его непрерывно растущая “Семья” жили всего в двух кварталах оттуда, в доме 636 по Коул-стрит. Принимая во внимание понятное любопытство Мэнсона, кажется весьма вероятным, что он, по крайней мере, пытался узнать о соседях-сатанистах, и существует вполне удовлетворительное доказательство тому, что он, так или иначе, "взял напрокат" некоторые из постулатов их учения.

Во время одной из наших бесед в ходе процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка я спросил у Мэнсона, не знаком ли он с Робертом Муром или Робертом Дегримстоном. Про последнего он, по его собственному утверждению, даже и не слышал, зато встречался с Муром. “Ты на него смотришь, — сказал мне Мэнсон. — Мы с Муром — одно и то же”. Как я понял, это должно было означать, что они разделяют одни убеждения.

Вскоре после этого разговора меня посетили два представителя “Процесса”, отец Джон и брат Мэттью. До штаб-квартиры “Процесса” в Кембридже, штат Массачусетс, дошли слухи, что я интересовался группой, и этих двоих прислали ко мне с единственной целью — твердо опровергнуть сам факт встречи Мэнсона и Мура, а также заявить о неприятии насилия Дегримстоном. Они оставили мне также целую кипу литературы о “Процессе”. На следующий день имена “отец Джон” и “брат Мэттью появились в списке посетителей Мэнсона. Что они там обсуждали между собой, остается неизвестным. Я знаю лишь, что во время нашей последней беседы с Чарли он уклончиво отвечал на вопросы, затрагивавшие “Процесс”.

В 1968 и 1969 годах “Процесс” запустил мощную кампанию набора молодых рекрутов в Соединенных Штатах. Май и июнь 1968 года руководители движения провели в Лос-Анджелесе, как, по крайней мере, и несколько месяцев осени 1969 года, — чтобы затем вернуться в Англию примерно в октябре, сделав официальное заявление о вступлении в их секту двухсот американских хиппи. Мэнсон был в Лос-Анджелесе в оба названных периода. Возможно, что представители “Процесса” имели какие-то контакты с Мэнсоном и/или его группой, но доказательств этому у меня нет. Я склонен считать, что Мэнсон, вероятно, контактировал с верхушкой “Процесса” в 1967 году в Сан-Франциско — как раз во время предположительного становления его собственной философии. Мне кажется, какой-то контакт непременно должен был состояться, ввиду множества параллелей между учениями Мэнсона и “Процесса”, следующих из полученной мною литературы.

Обе группы проповедовали немедленный и крайне жестокий Армагеддон, в котором должны погибнуть все живущие, за исключением немногих избранных. Обе группы находили основу для этих своих взглядов в Книге Откровения. В представлении обеих групп стихийно сбивающиеся вместе группы байкеров (такие как “Ангелы ада”) станут воинством последних дней существования мира. И обе группы предпринимали отчаянные попытки переманить мотоциклистов на свою сторону.

Тремя великими божествами Вселенной, по уверениям приверженцев “Процесса”, были Иегова, Люцифер и Сатана; Христос как абсолютный объединитель удерживал всех трех вместе. Во взглядах Мэнсона этот дуализм присутствовал в еще более упрощенной форме: своим последователям он представлялся то Сатаной, то Христом.

Обе группы проповедовали второе пришествие Христа в самом скором будущем. Вера не то чтобы очень уж необычная, если не считать интерпретации. Изданная “Процессом” брошюра утверждает: “При помощи Любви Христос и Сатана покончили с вековечной враждой и объединились для наступления Конца: Христос грядет, чтобы творить Суд; Сатана приведет Приговор в исполнение”. На сей раз, когда в мир явится Христос, говорил Мэнсон, на крестах окажутся римляне (т. е. истеблишмент).

Отношение Мэнсона к страху было настолько необычно, что я полагал его практически уникальным. По крайней мере, мне так казалось до тех пор, пока в мои руки не попал специальный выпуск журнала “Процесс”, целиком посвященный этой проблеме: “Страх полезен… Страх побуждает к действию. Он питает нас энергией, он помогает живым существам добиваться желаемых результатов, поднять себя на взятие новых вершин и отбросить горечь неудачи”. Формулировки, конечно, отличаются, но это почти в точности повторяет проповеди Мэнсона.

Мэнсон часто говорил о кладезе бездны; “Процесс” — о бездонной пустоте.

Внутри самой организации “Процесс” часто называли “семьей” (вплоть до 1969 года, в любом случае); участники движения знали друг друга как братьев, сестер, матерей, отцов.

Графический символ “Процесса” схож со свастикой, вырезанной Мэнсоном на собственном лбу, хотя и не идентичен ей.

Среди наставлений “Процесса”, параллельных взглядам Мэнсона, имеются и следующие: “Настало Время Конца… Величайший грех состоит в убийстве животного… Христос говорил: любите своего врага. Врагом Христа был Сатана. Любите Христа и Сатану… Агнец и Козел должны объединиться. Чистая Любовь опускается к нам с вершины Небес, объединенная с чистой Ненавистью, поднимающейся из глубин Ада”.

Один из бывших сторонников “Процесса”, допрошенный офицерами ДПЛА по делу о сражении на ножах между двумя группировками мотоциклистов (ни одна из которых не имела ни малейшего отношения к “Процессу”), сказал об этом культе: “Им не нравятся люди, которых им не удается переманить к себе. Они всецело противостоят “серым силам”, как они их зовут, — богатеям из истеблишмента или неграм…"

В.: “Почему они недолюбливают негров?”

О.: “Не знаю. Они им не нравятся, и точка”.

В.: “У них к неграм врожденная ненависть?”

О.: “Ну да, врожденная ненависть, но им еще хочется втянуть негров в какие-то боевые действия… Они сразу видят людей, чем-то разозленных или озлобившихся”.

Это было личное мнение порвавшего с “Процессом” участника движения, и оно вполне может не совпасть с официальной позицией самого “Процесса”, но сходство с собственной философией Мэнсона здесь неопровержимо и буквально повергает в трепет.

Это лишь некоторые из найденных мною параллелей. Их вполне достаточно, чтобы убедить, по крайней мере, меня: даже если сам Мэнсон никогда не считал себя приверженцем “Процесса”, то немало позаимствовал у этого сатанинского культа[209].

Но и это не единственные обнаруженные мною связи между “Семьей” Мэнсона и сатанистами.

Бобби Бьюсолейл одно время весьма часто общался с кинорежиссером Кеннетом Энгером, который сам серьезно интересовался мистикой мотоциклетных банд и оккультизмом. Бьюсолейл снимался в фильме Энгера “Восход Люцифера”, причем сыграл заглавную роль Князя Тьмы. Это произошло еще до его первой встречи с Мэнсоном.

В своем психиатрическом отчете о состоянии Сьюзен Аткинс доктор Джоэл Хочман подробно описал ту часть ее биографии, что прошла к Сан-Франциско, т. е. примерно к 1967 или 1968 году, также до ее знакомства с Мэнсоном: “В этот момент она вступила в фазу, которую называет сегодня сатанинским периодом своей жизни. Она познакомилась с Энтони Лавэем, главой движения сатанистов[210]. Она принимала участие в коммерческой постановке шабаша ведьм и помнит первое представление, в ходе которого приняла АСД. По ходу действия она должна была лечь в гроб и оставалась там, подвергаясь галлюцинаторным реакциям. Она рассказала, что ей не хотелось выбираться из гроба, и вследствие этого занавес был опущен минут на пятнадцать позднее задуманного. Она заявила, что чувствовала себя живой, тогда как все прочие, населявшие отвратительный мир, казались ей мертвыми. Впоследствии этот “сатанинский приход” она испытывала [еще] примерно восемь месяцев… ”

Во время процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка Патриция Кренвинкль рисовала на бумаге все, что придет в голову. По словам пристава Билла Мюррея, излюбленными темами ее рисунков были рогатые головы и Козел Мендес, т. е. сатанинские символы.

Перед тем как убить Войтека Фрайковски, Чарльз “Текс” Уотсон заявил ему: “Я Дьявол, и у меня здесь свои дьявольские дела…”

Еще одним человеком, оказавшим на Мэнсона очевидное влияние (и в идейном смысле, и в качестве примера), был мертвец — Адольф Гитлер. Мэнсон отзывался о нем с уважением и часто говорил о нем. Своим последователям он сказал, что “у Гитлера были наготове прекрасные ответы на все возможные вопросы”, и еще: “Гитлер был продвинутым парнем, который подровнял евреям карму”. Самого себя Мэнсон воспринимал как фигуру исторического масштаба, не меньше. В собственных глазах он был лидером, которому не только суждено запустить вспять карму чернокожих, но заодно и “подровнять” всех прочих, за исключением собственной расы арийцев — своей исключительно белокожей, исключительно американской “Семьи”.

Существовали как поверхностные, так и скрытые параллели между Гитлером и Мэнсоном.

Оба были вегетарианцами; рост обоих был невелик; оба тяжко страдали от нанесенных им в юности глубоких ран — психологических травм, которые укрепили (если не легли в ее основу) их невероятную ненависть к обществу; обоим пришлось носить клеймо незаконнорожденности — в случае Мэнсона потому, что он сам был рожден вне брака, у Гитлера же таким бастардом был отец.

Оба были бродягами-скитальцами; оба пытались добиться чего-то на поприще искусства, но испытали горечь разочарования; оба серьезно занимались оккультными областями знания; оба заставляли других совершать убийства ради себя.

Оба были расистами, но свидетельства показывают, что оба верили в то, что по их жилам струится кровь того самого народа, который они так презирали. Многие историки считают, что Гитлер был втайне одержим страхом, что кто-то из его предков был евреем. Если тюремное дело Мэнсона не лжет, он должен был верить, что его отец был чернокожим.

Оба окружили себя рабами, готовыми лизать им ботинки; оба выискивали чужие слабости и использовали их; оба программировали своих последователей с использованием техники повторения одних и тех же фраз, снова и снова; оба сознавали и использовали в своих целях психологическую силу страха.

У обоих имелся излюбленный эпитет для тех, кого они ненавидели более всех прочих: у Гитлера — Schweinehund, у Мэнсона — pigs.

Взгляд обоих собственные их последователи описывали как “гипнотический”; кроме этого, однако, оба умели подать себя, обладали харизмой и грандиозной силой личного убеждения. Генералы являлись к Гитлеру с намерением убедить фюрера в нелепости его военных планов; уходили же они, окончательно уверовав в их гениальность. Дин Мурхаус отправился на ранчо Спана, чтобы убить Мэнсона за то, что тот похитил его дочь, Рут Энн; вскоре он уже стоял на коленях, поклоняясь ему как божеству.

Оба обладали невероятной способностью воздействовать на других.

Приверженцы учений и Гитлера, и Мэнсона объясняли совершаемые их вожаками чудовищные поступки, вдаваясь в философские абстракции.

Возможно, единственным наиболее важным влиянием на Гитлера можно считать Ницше. Мэнсон как-то заметил Джекобсону, что читал его труды. Правда это или же нет (Мэнсон читает не без труда, а Ницше — не особенно легкое чтение), оба — и Гитлер, и Мэнсон — свято верили в три основных постулата ницшеанства: женщины подчинены мужчинам, белая раса превосходит все остальные, цель оправдывает средства.

Ради этой цели оба, не задумываясь, шли на убийство. Оба считали, что массовые убийства — дело правильное, даже желательное, если оно служит осуществлению некоего грандиозного плана. У обоих имелся такой план; оба были одержимы своей навязчивой идеей: у Гитлера — Третий рейх, у Мэнсона — Helter Skelter.

Достигнув определенного момента, параллели перестают казаться рядом простых совпадений. Что из перечисленного было сознательно перенято Мэнсоном, а что — не более чем подсознательное подражание, остается неясным. Лично я верю, что, будь у Мэнсона такая возможность, он непременно стал бы новым Гитлером. Я не могу представить, чтобы он остановился прежде, чем принес бы в жертву миллионы человек.

Некоторые загадки так и остались неразгаданными. Среди них — точное количество убийств, совершенных участниками “Семьи” Мэнсона.

Чарли хвастался Хуану Флинну, что им якобы убиты тридцать пять человек. Когда Хуан рассказал мне об этом, я счел это пустым, хотя и жутким, бахвальством со стороны Мэнсона. Теперь же у нас есть свидетельства тому, что, даже если это и не было правдой тогда, то на сегодня число убитых приближается к той давней оценке и даже может превысить ее.

В ноябре 1969 года Сьюзен Аткинс сказала Ронни Ховард: “Есть уже одиннадцать убийств, которые им никогда не раскрыть”. Лесли Ван Хоутен назвала то же число, когда ее допрашивал Майк Макганн, тогда как Уич говорила Барбаре Хойт, что знает о десяти убитых “Семьей” людях, “кроме Шарон”.

Сьюзен сказала Виржинии Грэхем, что в придачу к восьми убитым (Хинман — Тейт — Лабианка) “есть больше… и еще больше — до того". Одним несомненно был Шиа. Другим, вероятно, “тот парень из “Черных пантер” (Бернард Кроуи), которого Сьюзен, как и сам Мэнсон, ошибочно считала погибшим.

Должно быть, Сьюзен говорила о Кроуи, когда заметила на сделанной Кабаллеро магнитофонной записи о том, что револьвер 22-го калибра, использованный убийцами на Сиэло-драйв, участвовал “и в других убийствах" — при этом на ленте отчетливо слышно множественное, а не единственное число.

Сьюзен также говорила Виржинии: “Еще троих мы уложили в пустыне… ” По словам Виржинии, Сьюзен “произнесла это очень невыразительным тоном, вскользь, и не называла имен”. Когда Стив Забриске без успеха пытался убедить полицию Портленда, что Чарли и Клем были вовлечены в убийства Тейт и Лабианка, он признался, что Эд Бэйли говорил ему, будто собственными глазами видел, как Чарли выстрелил в голову мужчине. По рассказу Бэйли получалось, что убийство произошло в Долине Смерти, а орудием Мэнсону послужил автоматический пистолет 45-го калибра. На проведенном в мае 1970 года допросе Бэйли (н/и Эдвард Артур Бэйли) все отрицал. Тем не менее другой источник, в то время близкий к “Семье", заявил, будто слышал о том, что “вроде бы позади ранчо Баркера, на глубине в восемь футов, похоронены два парня и девушка".

Эти тела так никогда и не были найдены. Но, с другой стороны, тело Дональда “Коротышки" Шиа полиция также не сумела обнаружить.

13 октября 1968 года две женщины — Клайда Делэйни и Нэнси Уоррен — подверглись жестоким побоям, а затем были задушены кожаными ремешками в нескольких милях к югу от городка Юкайа, штат Калифорния. В тех краях примерно в то же время видели нескольких членов “Семьи”. Два дня спустя Мэнсон внезапно перевез всю “Семью” с ранчо Спана к Баркеру. Офис шерифа округа Мендочино полагает, что между этими двумя событиями должна быть какая-то связь. Но предположение — еще не факт.

Ночью 30 декабря 1968 года, примерно в 3:30, семнадцатилетняя Марина Хабе, дочь писателя Ханса Хабе, была похищена с крыльца дома своей матери в Западном Голливуде, когда возвращалась домой после свидания. Ее тело было обнаружено в новогоднюю ночь на обочине Малхолланд-драйв, у пересечения с Боумонт-драйв. Причина смерти: множественные ножевые ранения в шею и грудь.

Ходили ничем не подтвержденные слухи, будто жертва была знакома с одним или несколькими членами “Семьи”. Тогда как большинство его последователей находились на ранчо Баркера, сам Мэнсон, очевидно, 30 декабря ездил в Лос-Анджелес и вернулся на ранчо лишь на следующий день. Некоторые, включая и комментатора новостей радиостанции “Кей-Эн-Экс-Ти” Карла Джорджа, верят, будто здесь имеется некая связь, — но ничего определенного не известно до сих пор, и убийство остается нераскрытым.

В ночь на 27 мая 1969 года в своей квартире в Эшленде, Кентукки, был насмерть зарублен некто Дарвин Оруэлл Скотт. Убийство было совершено с такой жестокостью, что жертва, получившая девятнадцать резаных ран, была пригвождена к полу мясницким ножом.

Шестидесятичетырехлетний Дарвин Скотт приходился братом полковнику Скотту — наиболее вероятному отцу Чарльза Мэнсона.

Весной 1969 года называвший себя Проповедником калифорнийский гуру верхом на мотоцикле объявился в районе Эш-ленда в компании с несколькими “послушницами”. Бесплатно раздавая ЛСД подросткам, он попытался устроить коммуну на заброшенной ферме близ Хантингтона. И оставался там до апреля, когда местные жители сожгли дом и согнали группу с обжитой ими фермы, поскольку (по выражению местной газеты) “им не нравились хиппи, и они не хотели, чтобы они околачивались в городе”. По крайней мере четверо местных жителей позднее говорили репортерам, что Мэнсон и Проповедник — один и тот же человек. Противореча их уверенному опознанию, присутствие

Мэнсона в Калифорнии, по крайней мере в часть указанного срока, довольно хорошо задокументировано, и представляется, что в день убийства Скотта сам он находился в Калифорнии.

22 мая 1969 года Мэнсон позвонил Сэмюэлу Барретту — офицеру, надзиравшему за его условным освобождением. Чарли хотел получить разрешение отправиться в Техас вместе с группой “The Beach Boys”. Офицер пожелал увидеть документ, подтверждающий реальность работы Мэнсона в группе. В письме, датированном 27 мая, днем смерти Скотта, Мэнсон сообщал, что группа уехала в Техас без него, а сам он перезжает из Долины Смерти назад, на ранчо Спана. Назвать степень контроля Барретта над Мэнсоном минимальной было бы большим преувеличением. Вплоть до 18 июня Барретт более не разговаривал с Мэнсоном.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.