К власти пришли лавочники

К власти пришли лавочники

В 1991–м году пришлось пережить трагедию смерти советского государства и коммунистической партии. К власти пришли воры и лавочники (олигархический капитал). С тех пор, вот уже почти 25 лет в рыночных муках корчится и вымирает народ.

В августе 1991-го года пережили контрреволюционный шабаш: «защиту» Белого дома, похороны «героев», попавших под танк, аресты членов ГКЧП, позорное возвращение из Фороса Горбачева, запрещение компартии, воцарение на троне «главного мясника России». Жизнь пошатнулась. В начале сентября Москва напоминала встревоженный муравейник. Дорожали продукты, пустели прилавки. Помню, купил пару банок морской капусты, поскольку ничего другого уже не было. Раньше никогда не ел ее, оказалось довольно вкусно. Не стало и молока (это в сентябре-то).

В середине сентября 1991-го года у нас на факультете прошло последнее партийное собрание. В зале сидело человек сорок. Было объявлено о запрещении в Вооруженных Силах КПСС и о сдаче партийных документов. Все молчали. Я попросил слова и сказал, что считаю запрещение партии произволом Ельцина, и что отныне я сам себе ЦК партии. Хирург профессор Н.М.Кузнецов тихо ответил мне в полной тишине: «Подпольщик!» Думали-то все одинаково, так мне казалось. Посидели ещё. Партийные деньги решили передать подшефному детскому дому. И разошлись в непартийное никуда.

Заговор предателей в Беловежской Пуще в конце 1991 года официально завершил ликвидацию Союза Советских Социалистических Республик.

1 мая 1993 г. в Москве режим Ельцина показал свои волчьи зубы. Как и все, я был потрясен зрелищем блокады Октябрьской площади и разгона демонстрации москвичей. Власть создала объективные условия неотвратимости побоища. Имению она, предложившая людям встать на колени, – первый и главный преступник. Советские люди в очередях настоялись, но не на коленях же. Расчет был точным. Он был нужен тем, кому снится самодержавие. Теперь будут строить тюрьмы, чтобы упрятать подальше протест «уголовников» и позволить, наконец, свободно грабить свою страну.

Лавочники, казаки, жандармы и… интеллигенция, ударившаяся в бизнес, – опора режима. После Первомая 1993 г. он будет существовать в глазах честных людей только как режим. Режимной становится и армия, откармливаемая за счет народа. Армия, в которую и за деньги никого загнать нельзя, разве что безработных.

Процесс перерождения бывших якобы коммунистов, позже якобы демократов в палачей исторически неизбежен. Это обычная эволюция представителей мелкобуржуазной среды. Но и протест неизбежен. Глумление над людьми труда восстановит в них память о средствах борьбы пролетариата за свое освобождение.

Только подавлением людей (а на что-то большее он не способен) режиму не решить своих проблем. Сознание собственной слабости станет во все большей степени будить в нем инстинкт самосохранения и укреплять жандармскую оболочку. Блокада демонстрации в мае 1993-го года была проявлением слабости «всенародно» избранной власти».

Эта мерзость вскоре сменилась целой серией мерзости. Ельцин своим Указом, нарушив Конституцию, которой присягал, распустил Верховный Совет России. Это случилось в сентябре 1993 г. и закончилось расстрелом безоружных людей у стен Останкино и расстрелом парламента из танковых орудий. Это видели и в Москве, и в Саратове. Это видел весь мир.

Неизвестно, что тяжелее было – кричать от боли или молчать…

Простые люди страдали. Страдали по-разному. Однажды мне позвонил домой врач-терапевт урологической клинки нашей больницы Иосиф Ефимович Медведь. Мы работали с ним рядом лет 15. Он почти ничего не видел. От остановки трамвая до клиники его всегда водили под руку шедшие на работу врачи-сослуживцы. Жена его тоже была инвалидом. Как он работал, объяснить было невозможно: ведь даже в больничном коридоре он шёл по стеночке. Великолепный вдумчивый и внимательный врач, он располагал к себе больных. Он умел слушать людей, и это помогало ему правильно ставить диагнозы. Он видел то, чего не видели зрячие специалисты. Они вечно спешили, а он никогда не спешил уйти от больного. Его уважали и как-то по-своему берегли даже грубоватые на слово урологи.

Он позвонил мне, чтобы сказать, что они с женой вынуждены уехать в Израиль, хотя родственников там не имели. Их, инвалидов, здесь, в России, с маленькими пенсиями ждала крайняя бедность, а в Израиле обеспечивали старость достойно. Мы это знали. Но звонил он мне, так как не хотел показаться неблагодарным из-за своего отъезда. Русские его товарищи так по-братски относились к нему все эти годы, что он мучился от одной только мысли, что кто-нибудь может счесть его предателем. Он просил извинения у меня и хотел, чтобы я понял безвыходность его положения. Он плакал. Нам обоим было больно. После их отъезда я уже больше никогда о нём не слышал.

Разные люди составили тогда эмигрирующий российско-израильский народ. Но из песни слова не выкинешь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.