Великая Отечественная война

Великая Отечественная война

22 июня 1941–го года началась Великая Отечественная война. Прозвучали речи Молотова, позже Сталина. Страна сжалась как гигантская пружина. «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» Глядя на родителей, эти грозные слова поняли и мы, сразу повзрослевшие дети.

Отец, как и все сотрудники завода, теперь целыми днями пропадал на работе. Завод стал выпускать, помимо военной оптики, артиллерийские снаряды. В июле немцы захватили Смоленск. Москва перешла на военное положение. Наступали танки Гудериана. Прозвучала по радио песня «Священная война». Мужчины шли на фронт, но, я помню, были и те, кто в панике бежал из Москвы.

В конце июля мы – дети и мама – вместе с десятками семей работников нашего завода в товарных вагонах, именуемых теплушками, были эвакуированы сначала в деревню в Челябинскую область, а к концу 1941–го года – в город Петропавловск – Казахстанский. Сюда же в конце 1941-го года перевели из Москвы и предприятие отца.

Однажды, где-то за Волгой, во время одной из стоянок поезда, везшего нас за Урал из Москвы, прямо перед собой мы увидели пленных немцев. Одни из них стояли на путях, курили, другие сидели в проемах вагонов, свесив ноги в сапогах. Крепкие, в кургузых френчах с погончиками, рыжие и мордастые. По бокам стояли наши бойцы с винтовками наперевес. Это были первые из немцев, которых мы видели. Мы, ребятишки, смотрели на них с обычным интересом, без ненависти. Фашисты? Мы этого еще не почувствовали и даже слова этого ещё не понимали. Ведь никого из наших родных тогда еще не убили. А может быть, мы просто не знали об этом?

Где-то 7 – 10 августа утром наш поезд прибыл на станцию Мишкино. Это был районный центр Челябинской области (теперь Курганской области). Оказалось, что это и есть то место, где начиналась наша жизнь в эвакуации. Нас выгрузили на привокзальном перроне. На станции был кипяток, крестьяне продавали горячую вареную картошку. Старший по поезду что-то согласовывал с местными властями Они распределяли прибывших по местам их последующего жительства, подгоняли телеги, запряженные лошадьми. На телегах была настелена солома. Наш обоз состоял из полутора десятков телег. Наконец, часам к 6 вечера обозы тронулись, каждый по своему маршруту.

Ехали медленно, так как на телегах уместились не все, а только женщины с маленькими детьми. Какое-то время я шел пешком вместе со взрослыми. Я ведь уже перешёл во второй класс. Потом подсаживался, менялся местами. Ехали долго, наверное, километров тридцать.

Когда въехали в деревню, было уже совсем темно. Остановились на площади. Вокруг нас молча стояли местные женщины, ожидая команды по нашему размещению. В домах кое-где был виден свет от керосиновых ламп.

Руководил нашим расселением председатель сельсовета, одна нога его была деревянной. Говорили, что он был ранен еще в гражданскую войну. Очень быстро всех развезли по избам. Мы были определены в дом, где жила семья из трех взрослых женщин и двух девочек. Нас разместили в светлой горнице с тремя окнами. На большой высокой кровати возвышалась гора подушек. У стены стоял еще и диванчик. А хозяева оставались в комнате, где была большая русская печь. Над ней виднелись просторные полати. В прихожей стояла кадка с водой. Над ней висела кружка. Из нее пили все. В темных сенях на соломе лежали корова и теленок. Туалет был во дворе.

Мы познакомились с хозяевами и, намучившись за день, даже не разобрав свои вещи, легли спать. Так началась наша жизнь на чужбине. Все приехавшие москвичи были устроены в деревенских домах.

Позже, в челябинской деревне по радио мы слышали, что 7 ноября 1941 г. в Москве, по Красной площади, прошли колонны красноармейцев и военная техника. Они шли прямо на фронт. Перед ними выступал и приветствовал их тов. Сталин.

В декабре 1941-го года отец забрал нас в г. Петропавловск. Уже в июне 1942-го года, как только от Москвы отогнали фашистов, предприятие отца возвратили в Москву. Мы его провожали.

С осени 1942-го года в Петропавловске я учился уже в 3-м классе. Уроки естествознания иногда проводили в школьном дворе. Учительница говорила ученикам: «Повернитесь, дети, лицом к солнышку». Повернулись. «Утром солнышко на востоке. Там Сибирь. А за спиной у вас – повернитесь кругом – запад, там Москва, там Ленинград, там Сталин, там война с фашистами. Днем солнышко будет указывать уже на юг, там Каспийское море, Волга и Сталинград». Страна наша была большой, и поэтому мне казалось счастьем, что я живу не где-нибудь, а в Советском Союзе.

Мы вернулись домой, в Лефортово, только в декабре 1942-го года. По дороге в Москву, в г. Челябинске, нашу семью – больную маму и нас, троих мальчишек – разместили в здании вокзала. Пока отец хлопотал о билетах до Москвы, мы лежали на кафельном полу вокзала, прямо на матрацах, которые нам выдали. Свободных лавок не было, по узкому проходу мимо нас шли и шли люди. Было холодно. Мама болела туберкулезом, харкала кровью, была очень слабенькой. Если бы отец не добился разрешения забрать нас из Петропавловска (а в 1942 г. возвращение из эвакуации было еще запрещено, шла Сталинградская битва), мы бы наверняка погибли. Мне было тогда 8 лет, брату Саше– 6, Вовке – 1.5 года. Помню, что рядом с вокзалом стояли воинские эшелоны. Люди бегали за кипятком. Пахло дымом и углем. Лежа на вокзальном полу на матрацах, мы прятались под одеялом в пальто и шапках.

Более подробно об этом страшном времени я рассказал в книге «Мальчики войны».

Война продолжалась долго. Я застал ещё последние налеты немецкой авиации на Москву в январе 1943-го года. Мы тогда прятались в бомбоубежище, вырытом в нашем дворе. Помогали таскать по улице аэростаты, которые военные ночью поднимали в небо.

Пережили Сталинградскую битву. Мы жадно вслушивались в сообщения с фронта и знали, что фашисты преследовали и уничтожали славян и евреев, считая их неполноценными, сжигали в топках. Об этом говорили по радио, и писал в газетах писатель Илья Эренбург. В некоторые семьи с фронта приходили «похоронки», приходило горе. У себя во дворе мы играли в войну, но никто из нас не хотел быть на стороне фашистов: мы их ненавидели.

Мама еще в Казахстане заболела туберкулезом легких, и ее после возвращения в Москву положили в больницу. Больница располагалась далеко от Лефортово, на улице Новая Божедомка, что возле Центрального театра Красной армии. Мне приходилось ездить через всю Москву на трамвае, а было мне тогда только 10 лет. Взрослел быстро, к тому же на мне во многом оставались младшие братья.

Отец по-прежнему возглавлял производство артиллерийских противотанковых снарядов у себя на заводе. Это продолжалось с июля 1941-го по 1944-ый год. Особенно ценным это было осенью 1941-го года, когда к Москве рвались танки Гудериана.

Москва постепенно переставала быть для меня неизвестной землей. Вскоре я побывал и на Красной площади.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.