Работа в Америке

Работа в Америке

Среди коллег Петера по университету в Беркли было немало выдающихся ученых. Достаточно назвать Эрнеста Лоуренса [210], создателя первого циклотрона, получившего в 1939 году Нобелевскую премию по физике. В Беркли этого молодого профессора звали «разрушителем атомов» (Atom Smasher). С начала Манхэттенского проекта по созданию американской атомной бомбы Лоуренс – один из активных его участников. А руководителем проекта и официальным «отцом атомной бомбы» стал другой профессор Калифорнийского университета в Беркли Роберт Оппенгеймер [211]. Прингсхайм мог знать его еще по Европе: Оппенгеймер получил образование в Гёттингене, защитив диссертацию под руководством Макса Борна.

Петер читал студентам лекции по акустике и квантовой механике, а сам пытался продолжить работы по люминесценции, главному делу жизни. Результаты экспериментов, которые он проводил в Брюсселе со своими коллегами, пропали после его внезапного ареста, теперь многое приходилось начинать с самого начала.

Удачей было знакомство Петера со студентом-физиком Марселем Фогелем [212], ставшим его соавтором. Однажды в университетской библиотеке, когда Прингсхайм отбирал книги по люминесценции, библиотекарь указал ему на студента, который перечитал по этой теме все, что было в фондах. Результатом совместной работы двух увлеченных исследователей стала книга « Люминесценция жидких и твердых тел», увидевшая свет в 1943 году [213]. Книга имела успех, в 1946 году она была переиздана, в 1948 году переведена на русский, а еще через три года – на немецкий языки.

В марте 1941 года Томас Манн и Петер Прингсхайм встретились во время одной торжественной церемонии: Калифорнийский университет в Беркли присвоил писателю еще одну, уже седьмую в Америке почетную докторскую степень – на этот раз в области юриспруденции. В дневниковой записи от 27 марта Томас, упоминая это награждение, отмечает: « Встреча с Петером Пр.[ингсхаймом]» [214].

На следующий день Петер повёл своего зятя в физический институт и показал экспериментальные установки, на которых физики изучали строение атома. Это произвело на писателя зловещее впечатление, о котором он написал в дневнике за 28 марта 1941 года: « Посещение физического института вместе с Петером Пр.[ингсхаймом]. Жуткие установки для расщепления атома» [215]. Можно подумать, что интуиция Волшебника подсказала ему, к каким разрушительным для человечества результатам приведет прогресс в атомной физике всего через четыре с небольшим года.

Сохранилась фотография, на которой улыбающиеся Томас и Петер, оба в докторских мантиях и шапочках, пожимают друг другу руки, а между ними счастливая Катя влюбленно смотрит на мужа. По-видимому, эта фотография ввела некоторых авторов в заблуждение: они утверждали, что вместе с Томасом почетную степень получил и Петер [216]. Это не так. Положение Петера в Беркли было совсем не таким радужным, как могло показаться с первого взгляда на праздничную фотографию, сделанную 27 марта.

Во время церемонии присвоения Томасу Манну звания почетный доктор

Уже через два месяца, 26 мая 1941 года Петер имел долгий разговор с Раймондом Бёржем [217], руководителем университетского отделения физики. Бёрж недвусмысленно дал понять, что договор с Прингсхаймом, первоначально заключенный на один год, продлеваться не будет. Университет заинтересован в привлечении молодых и перспективных ученых, а Прингсхайму как раз в марте этого года уже исполнилось шестьдесят. Все, что оставалось уже немолодому профессору, это искать другие университеты, которые не столь требовательны к возрасту своих сотрудников.

О неуверенности Петера в своем завтрашнем дне говорит такой факт: когда в его присутствии Бёрж упомянул, что где-то в Техасе одной фирме требуется лаборант-спектроскопист, Петер с большим трудом удержался от унижения предложить себя для этой явно не профессорской должности [218].

Джеймс Франк в Чикаго

Срок окончания договора приближался, а шансов найти новую работу становилось все меньше. И тут, как и прежде, на выручку пришел старый и верный друг – Джеймс Франк. В январе 1942 года, когда Прингсхайму оставалось доработать в Беркли чуть больше месяца, Джеймс сообщил Петеру радостную весть: один из сотрудников Франка на год покидает его группу, так как переводится на выполнение военных заказов. Через год он должен снова вернуться на свое место, а пока Прингсхайм может работать в Чикаго, получая немалый для того времени оклад в три с половиной тысячи долларов в год (государственные чиновники получали в два раза меньше).

Счастливый, что целый год не будет думать, где найти средства для существования, Петер немедленно согласился и с первого марта 1942 стал сотрудником группы Франка в Чикагском университете. Так как война и через год не была завершена, договор с Прингсхаймом был продлен, и он проработал в Чикаго до августа 1944 года. Но эта должность все равно оставалась временной, ее настоящий обладатель мог в любой день вернуться, и когда Петеру предложили заниматься физическими исследованиями для производственной фирмы, он без колебаний согласился оставить Чикаго. С первого сентября 1944 года он стал руководителем научного отдела компании « Рэй Контрол» («Ray Control Co.») в городе Пасадена в Калифорнии [219].

В конце 1944 года появились первые сведения о жене Петера Эмилии, остававшейся в Бельгии. Старшая дочь Томаса Манна Эрика в качестве военной журналистки работала в Европе, она находилась в составе американских войск, постепенно освобождавших Старый Свет от немецкой оккупации. Так она оказалась в бельгийском Антверпене, где стала разыскивать жену своего дяди. И это ей удалось! Она обнаружила Эмилию невредимой, недавно ставшей бабушкой: ее дочь от первого брака Жермен (Germaine) родила 6 октября 1944 года сына Андриенсена (Andriaensen). Его отцу не удалось даже взглянуть на своего ребенка: вместе с группой участников бельгийского Сопротивления он был арестован немцами незадолго до рождения мальчика, и больше никто из членов семьи его не видел [220].

Получив сообщение от Эрики, что Эмилия нашлась, Петер немедленно начал действовать, чтобы получить для нее разрешение приехать к мужу в Америку. Это оказалось нелегким делом, и только весной 1946 года супруги снова соединились.

Между тем дела на фирме « Рэй Контрол» в Пасадене шли все хуже и хуже, научные исследования, проводимые ее сотрудниками, сокращались, и хотя договор с Прингсхаймом заканчивался еще через полтора года, его уволили 9 июля 1946 года, хорошо еще, что выплатили выходное пособие.

Петер снова оказался в положении, когда срочно нужно было искать источник существования – теперь уже для двоих. Найти работу в его возрасте – Петеру уже исполнилось шестьдесят пять! – становилось все более и более сложной задачей. Снова все надежды были на Джеймса Франка, и старый друг и на этот раз не подкачал.

Прежде всего, Франк добился для Петера временной ставки в Чикагском университете на четыре месяца: с 1 октября 1946 по 31 января 1947 года. Но это было, конечно, только временное решение. А требовалась хоть какая-то постоянная работа, ведь пенсию в США изгнанный из Европы профессор так и не заработал, и в разоренной войной Европе никто не собирался обеспечивать содержание без пяти минут американскому гражданину.

Получение американского гражданства для Петера тоже оказалось нелегкой задачей, процедура тянулась годами, и конца еще не было видно. Это тоже осложняло поиск серьезной работы, но Франк не опускал рук. Он смог убедить университет продлить договор с Прингсхаймом еще на полгода, но за месяц до окончания этого срока, в июне 1947 года Петера приняли на постоянную работу в недавно созданный государственный научный центр – Аргоннскую национальную лабораторию. Приняли, без сомнений, по настоятельной рекомендации Джеймса Франка. Центр был создан в 1946 году недалеко от Чикаго и получил название по расположенному рядом лесу. Организация лаборатории неразрывно связана с американским проектом создания атомной бомбы, известного как Манхэттенский проект, где Франк играл важную роль. В рамках этого проекта именно в Чикаго Энрико Ферми построил в 1942 году первый атомный реактор. Работы проводились в так называемой «Металлургической лаборатории» Чикагского университета, которой в рамках Манхэттенского проекта было поручено создание и эксплуатация реактора.

В 1946 году лабораторию переименовали в Аргоннскую и перевели за город, так как проводимые в ней работы представляли опасность для населения. Научное руководство и координацию исследований в лаборатории по-прежнему осуществлял Чикагский университет. После создания в 1947 году правительственной Комиссии по атомной энергии США (Atomic Energy Commission, AEC) Аргоннская национальная лаборатория стала самостоятельным научным центром под управлением этой комиссии.

Томас Манн и Эрнст Бетрам

Можно сказать, что Петеру снова повезло – эти организационные перестройки позволили ему получить, наконец, постоянное рабочее место и доход, обеспечивающий его семье нормальное существование. В возрасте, когда в большинстве стран люди уходят на пенсию, Прингсхайм вынужден был начинать новую деятельность. О возвращении на прежнее место работы в Германии речь не шла, пенсию ему платить там не собирались, да и Берлинский университет находился в советской зоне, куда Петер вовсе не стремился попасть.

Томас был, конечно, в курсе проблем шурина. В одном из самых важных писем, написанных Манном после Второй мировой войны, он привел пример Петера. Дело было так. Молодой журналист Вернер Шмитц [221] обратился к Манну с просьбой вступиться за Эрнста Бертрама [222], бывшего ближайшего друга писателя. Бертрам с восторгом поддержал национал-социалистическую революцию в 1933 году, активно сотрудничал с нацистами, и теперь обвинялся новыми властями в соучастии в преступлениях Третьего рейха. Томас ответил Шмитцу большим письмом 30 июля 1948 года, в котором осудил духовные связи своего бывшего друга с гитлеровским режимом и поддержал запрет Бертраму преподавать в университете.

Рассуждая же об отказе дать пенсию автору классической монографии «Ницше», Томас Манн пишет:

« Признаюсь, что в мое чувство протеста примешиваются и отрезвляющие воспоминания: воспоминания о еврейских ученых, которых вытолкали в 1933 году с их кафедр и лабораторий, а коллеги с немецкой кровью не очень-то интересовались их судьбой. У меня есть шурин, уважаемый физик-теоретик, который в Германии должен был бы получать пенсию, а сегодня не знает, на что он будет жить в старости» [223].

В Аргоннской лаборатории нашлась работа как раз по основной специальности Прингсхайма – изучение флуоресценции и фосфоресценции. В 1949 году он выпустил обобщающую книгу по этим проблемам [224]. Кроме того, Петер руководил небольшой группой исследователей, изучавших оптические эффекты. Чарльз Дельбек [225], физик, попавший в группу Прингсхайма сразу после защиты диссертации, вспоминал о своем шефе:

« По моей оценке, Прингсхайм как руководитель группы был просто идеален. Он обладал глубокими знаниями во многих областях физики, имел богатый опыт и всегда был готов поделиться этим с сотрудниками лаборатории. Еще более важно – он был истинным джентльменом, что проявлялось в его уважительном отношении ко всем, кто его окружал, не только к вышестоящему начальству, но и к тем, кто был ниже его по положению. Он давал нам свободу самим планировать, проводить и интерпретировать наши эксперименты – с частыми дискуссиями о результатах, о проблемах, которые возникают, о том, какие эксперименты нужно будет проводить в следующий раз и т. д. Очевидно, его опыт подсказывал ему, что не всегда самый знающий и самый опытный ученый добивается результатов и выдвигает новые идеи, которые ведут к пониманию определенных явлений. К этому я хотел бы добавить, что он всегда обсуждал со всеми нами свои собственные эксперименты, и если существовала какая-то взаимосвязь с нашими опытами, то результаты мы публиковали совместно, причем авторы всегда шли по алфавиту – по его предложению…

В нашей группе мы работали вместе как друзья, в обстановке взаимопомощи, с общими научными целями, с уважением к способностям каждого из нас» [226].

.