Глава 7 Представление об Америке генерала фон Беттихера

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 7

Представление об Америке генерала фон Беттихера

В то время как дипломаты передавали в Берлин трезвое описание событий, происходящих в США, и давали продуманные рекомендации, военный и авиационный атташе генерал Фридрих фон Беттихер рисовал в своих донесениях совсем другую картину. Мы уже кратко останавливались на его предвоенных докладах. Беттихер считал, что его работа не должна ограничиваться только военными вопросами, и любил порассуждать об американской политике в целом. Основывая свои выводы на совершенно уникальных, по его мнению, отношениях с высшими американскими военными чинами, Беттихер делил страну на два лагеря: трезвомыслящий, умеренный, патриотично настроенный прогерманский «Генеральный штаб» с одной стороны, и политики, которых вместе с прессой контролируют евреи и поджигатели войны, – с другой. Основываясь на этом странном представлении, он считал, что о вмешательстве Америки в войну не может быть и речи, и даже если такое и случится, то не может быть повернуто вспять победное шествие Германии по миру. Объемистые доклады Беттихера вызывали у Томсена отчаяние, у Дикхофа – раздражение, у Вайцзеккера – подозрение, а у Гитлера – восхищение.

Мы уже упоминали о том, что в предвоенные годы генерал отмечал сильное умиротворяющее влияние американского «Генерального штаба» на Рузвельта и Госдепартамент[58].

Впрочем, Беттихер начал подробно информировать свое руководство о военных лидерах США уже после начала войны. Он с радостью сообщал, что все они сторонники оборонительной, а не наступательной войны. Проблемы Тихоокеанского региона и совершеннейшая неготовность Америки к войне исключали для них любую военную операцию в Европе. Никто не знал, что на уме у Японии, и потому Америка вынуждена была создавать «глубоко эшелонированную оборону» в районе Тихого океана.

Это сопровождалось отправкой бомбардировщиков в Манилу, усилением военно-морского флота и авиации в Пёрл-Харборе, сосредоточением военно-морских сил в Калифорнии и увеличением гарнизона в Панаме. По донесениям Беттихера, для защиты самих США были созданы мобильные сухопутные войска. Интересы промышленности полностью подчинили себе оборонительную политику. Поскольку влияние «Генерального штаба», отличавшегося осторожностью, все больше перевешивало влияние политиков, то перевооружение в первую очередь должно было затронуть силы обороны, а не экспедиционный корпус. Укрепление обороны страны «Генеральный штаб» считал более важной задачей, чем военную помощь союзникам. Беттихер был уверен, что Америка ни в материальном, ни в психологическом плане не готова к военной интервенции, в какой бы форме она ни осуществлялась. Более того, генерал обнаружил, что военные круги Америки «понимают действия Германии». Это выгодно отличалось от «лютой ненависти Госдепартамента и импульсивной политики Рузвельта». Таким образом, еще до 1940 года выяснилось, какой представлял себе Америку Беттихер.

Проходили месяцы, полные напряжения, а выводы генерала оставались незыблемыми. Возьмем, к примеру, производство самолетов. В апреле 1940 года Беттихер сообщил в Берлин о том, что США обещали поставить союзникам самолеты. Он считал, что это будет сделано для того, чтобы поднять их боевой дух и избавиться от безработицы в стране. Беттихер полагал, что в настоящее время промышленность не сможет резко увеличить производство самолетов, а потребности в них для обороны Америки смогут быть удовлетворены не раньше лета 1941 года. Он сообщал также, что американские генералы выступают против любых операций за пределами Западного полушария. Так, по словам генерала, «Генеральный штаб снова продемонстрировал свою объективность на фоне всеобщей политической травли».

В мае Беттихер был уверен, что командование американской армии оказывает на решения Рузвельта не меньшее влияние, чем чиновники Госдепартамента. Поэтому он решил, что вступления Америки в войну можно не опасаться, если, конечно, не возникнет прямая угроза Западному полушарию. Заявления о том, что США вступят в войну, если возникнет угроза поражения Англии, были охарактеризованы им как «пропагандистский лозунг». Беттихер признавал, что американцев очень беспокоит, как обстоят дела в океане, но это был Тихий, а не Атлантический океан. И хотя сами военные предупреждали о том, что, если Гитлер захватит страны Центральной Европы, престижу Германии будет нанесен большой урон, атташе полагал, что причин для тревоги нет, поскольку даже американцы скандинавского происхождения не слишком рассердились на Германию за ее вторжение в Норвегию. «Здешние жители, – радостно писал он, – отнеслись к этому с пониманием».

Атташе всегда подчеркивал, что в Америке идет постоянная борьба между политиками и военными. Он сообщал, что генералы играют «ведущую роль» во внешней политике, хотя и признавал, что влияние «политических болтунов нельзя ни в коем случае списывать со счетов». К примеру, среди руководителей американской армии и флота никто не верил в победу союзников. Только плутократы сохраняли надежду. Причиной того, что американские военные не сомневаются в победе Германии, Беттихер считал личное присутствие Гитлера на фронте и тот факт, что в Америке в открытую сравнивают фюрера с Джорджем Вашингтоном. Более того, американцы только начинают прозревать, поскольку они, к сожалению, находятся под сильным влиянием пропаганды, не сообщающей им всей правды. Эти благоприятные тенденции были «предвестниками пробуждения нового мышления», которое уже появилось в армии и народе, но не в прессе.

Однако пробуждение народа вызвало тревогу среди «еврейских мастеров закулисных махинаций» (это было одно из самых любимых выражений генерала), и, чтобы одурачить американский народ, они пустили в ход два пропагандистских трюка: во-первых, миф о немецкой «угрозе», нависшей над Азорскими островами, Гренландией, Бермудами и Латинской Америкой, а во-вторых, стали раздувать шпиономанию. Все это, однако, ни к чему не привело, поскольку только «Генеральный штаб» смотрит на вещи объективно, а народ никогда не пойдет против своих военных руководителей. Трудно было придумать лучшее подтверждение мифу Гитлера о том, как народ, защищая интересы своей страны, сплачивается вокруг военных и отвергает измышления еврейско-плутократической прессы и политиков.

24 мая Берлин получил новые подробности о положении дел в Америке в изложении Беттихера. Описывая то, что любил называть «столь ценным для нас американским элементом», он чуть не лопается от радости. Американские военные писатели очень эффектно насмехались над английской пропагандой по поводу ее сообщений о слабости немецкой армии, и развитие событий привело к тому, что мнение военных стало преобладать над мнением политиков. В приведенном ниже отрывке Беттихер, чуть ли не впадая в лирический тон, пишет: «Кажется, в Америке повеяло свежим ветром немецкого духа с полей сражений во Франции и Бельгии. Люди уже примирились с мыслью о поражении союзников; ходят слухи о том, что немцы захватили английский флот. Особые надежды вселяет тот факт, что деловые круги Америки обсуждают, что нужно будет сделать после победы Германии. Если их интересы от этого не пострадают, то заправлять делами в стране будут они. Если же будут затронуты их интересы, то верх возьмут евреи и масоны. Таково мышление американцев», – в заключение писал генерал.

События июня никак не повлияли на убеждения атташе. Вступлению в войну Италии, писал он, уже вынесен в военных кругах приговор, поэтому волноваться по поводу того, как прореагирует на это Америка, не стоит. Не поколебала оптимизма генерала и речь Рузвельта о перевооружении армии, произнесенная в том же месяце. Подобными «громогласными и помпезными заявлениями» администрация Рузвельта пытается запугать страны оси, рассчитывая на то, что дипломатические миссии в Вашингтоне сообщат своим правительствам о неизбежности вмешательства Америки в войну.

Во время предвыборной кампании летом того же года Беттихер был очень расстроен заявлениями администрации. В августе он с возмущением писал, что «ключевые позиции в американских военных силах заняли теперь еврейские элементы». Генерал Джон Першинг, например, стал «марионеткой в руках Рузвельта, иными словами, евреев». Першинга Беттихер сравнил с «богато одаренным [полковником Чарльзом] Шмитбергом». Приняв подобный курс, администрация теперь создает «милитаризованное государство с Рузвельтом в качестве диктатора во главе». Однако договор о передаче в аренду эсминцев его ничуть не обеспокоил. Это не должно тревожить Германию, поскольку Соединенным Штатам «еще долго идти» по пути подготовки к войне. Все это было просто уловкой, чтобы успокоить англичан. Ведь Рузвельт в конце концов не сдержал своих прошлых обещаний о помощи, а конгресс и военно-морской флот были против передачи эсминцев в аренду.

Когда же, вопреки предсказаниям Беттихера, сделка свершилась, атташе от комментариев воздержался.

В конце 1939 и в начале 1940 года депеши Беттихера стали гораздо менее оптимистичными по тону. В них уже появилось некоторое беспокойство по поводу активной экспансионистской политики Америки, особенно в районе Карибского моря и в Африке. В середине августа он привлек внимание начальства к американским действиям, которые касались французских владений в Западном полушарии и включали в себя подготовку американских десантных войск. Зловещим предзнаменованием, по мнению генерала, стало создание американского консульства в Дакаре, что свидетельствовало об американских интересах в этом регионе.

Главная цель американской политики, писал Беттихер в сентябре, заключается в том, чтобы найти дипломатическое или военное решение тихоокеанской проблемы, если это будет возможно, то с помощью британского флота. «Вашингтон командует, а Лондон выполняет», – заявил он. Переговоры, касающиеся Сингапура, Порт-Артура и тихоокеанских баз, имели целью устрашение Японии, а также подготовку операций в Атлантике. Все это, объяснял он, «позволит освободить моря для крупномасштабной империалистической политики в Атлантике». Ее цель заключается в том, чтобы распространить американское влияние на Западную Африку, контролировать коммуникации между Латинской Америкой и Европой, обеспечить себе базы в Атлантике и укрепить союз с Канадой. Подобное барахтанье в других регионах, в заключение писал генерал, представляло собой нечто вроде односторонней доктрины Монро, которая лучше всего характеризует «безграничное самодовольство американцев».

Кроме того, служба атташе прислала в Берлин свое первое предупреждение (два других были посланы в июле и ноябре 1941 года), в котором, в противовес обычным заявлениям атташе, были высоко оценены размах и качество американских военных приготовлений[59].

Возможно, это было вызвано тем, что доклады атташе, поступившие в начале лета, подверглись критике из-за того, что он недооценил значение сделки с эсминцами или из-за разочаровывающе сильной оборонительной линии, которую кандидат от республиканцев занял в своей предвыборной борьбе. Впрочем, вполне возможно, что эти доклады писал не Беттихер, а его более трезвомыслящий помощник, военно-воздушный атташе Редель[60].

В любом случае к октябрю доклады атташе снова обрели свой прежний тон. В депеше, озаглавленной «О влиянии пакта оси на американскую оборонительную политику», он утверждал, что этот пакт подтвердил опасения вооруженных сил, что Соединенные Штаты потерпят поражение в войне, если их политика не будет приведена в соответствие с военной мощью. Пакт создал для американской политики дилемму. Введение эмбарго, направленного на устранение Японии, было со стороны людей «с душами мелких лавочников» совершенно бессмысленным, поскольку Япония все равно продолжает вооружаться, получая для этого сырье из других регионов Тихого океана. Эмбарго в первую очередь нанесло удар по экономике самих США. Пакт убедил «Генеральный штаб», что Америке гораздо выгоднее победа стран оси, чем их поражение, писал теперь генерал Беттихер.

Генерал считал американскую политику гигантским блефом, и это убеждение росло в нем с каждым днем. К примеру, американцы пытались создать впечатление, что если Япония не уступит их требованиям, то американский флот нанесет по ней удар. Чтобы подкрепить это заявление, во флот были призваны резервисты, Китаю дана ссуда, а газеты писали о превосходстве американского флота над японским и о возможном отзыве американцев из Японии.

Весь этот грандиозный розыгрыш, каким считал его атташе, должен был быть подкреплен заявлениями в прессе о том, что Англия окажет Америке помощь. Естественно, военные все это отвергли. Дело в том, сообщал атташе, что в правительстве США нет единства и оно думает теперь о том, как спасти свое лицо, поскольку для того, чтобы американский флот смог противостоять Японии, ему нужно по меньшей мере два года подготовки.

В своей последней депеше 1940 года Беттихер снова подчеркнул, что американская военная промышленность не справляется с возложенными на нее задачами. Несмотря на энергичные усилия и «диктаторские» указы, она может производить снаряды, самолеты и моторы лишь в очень ограниченном количестве, поскольку на заводах не хватает оборудования и квалифицированных рабочих. Поэтому атташе не сомневался в том, что США придется умерить свои аппетиты, и отмечал, что на исходе года между генералами и политиками возникли напряженные отношения. «Эти две силы действуют в диаметрально противоположных направлениях, и каждая из них хочет определять судьбу Америки».

Новый год принес Беттихеру мало нового. Все более усиливающаяся напряженность, казалось, подтверждала его правоту. Рузвельт не представлял себе, какими медленными темпами будет идти мобилизация Америки, а отвлечение внимания на проблемы Тихоокеанского региона исключало любую возможность повторения 1917 года. Поэтому Германия не должна обращать внимания на «пустую болтовню» Рузвельта, поскольку «он всегда говорит об одном и том же». В последующие месяцы генерал выслал в Берлин несколько общих обзоров американской политики, в которых содержался один и тот же вывод: Америка не сможет вмешаться в войну и не вмешается в нее, какой бы амбициозной и империалистической ни была ее политика. В мае атташе заявил, что Америка стремится взять под контроль Атлантику, Гренландию и португальские острова, а также водное пространство между Западной Африкой и Бразилией, западное побережье Африки и Индийский океан. Американцы могут попытаться захватить Сингапур, ограничить действия японцев и перерезать все основные торговые пути в Тихом океане. Однако, писал он, это ни в коем случае не повлияет на планы Германии, если ей удастся достичь быстрой победы. «Эта война, – писал он, – представляет собой бег наперегонки со временем».

В июне он писал, что США «отчаянно» пытаются избежать войны из-за угрозы со стороны Японии, своей неготовности и проблем с судостроением. Он заявил, что антивоенная фракция полностью взяла верх, а это разрушит все планы Рузвельта. 6 июля он сообщил, что «мастера закулисных махинаций», сгруппировавшиеся вокруг Рузвельта, выражали надежду, что Англия будет продолжать борьбу до тех пор, пока США не вступят в войну и без особых усилий не завершат разгром обескровленной оси. Однако победы фюрера и стойкость японцев разрушили все эти беспочвенные иллюзии. «Стратегам с примитивными мозгами» (еще одно любимое выражение генерала) придется теперь пересмотреть свои планы и приготовиться к тяжелой борьбе, которую они, конечно, не выдержат. «Они бредут в тумане, – говорил атташе, – находясь во власти газетных клише и самообольщения». Вот что происходит тогда, когда политики вмешиваются в дела военных. Правда, он не отмечал, что происходит с военными атташе, когда они вмешиваются в политику.

В дополнение к своим длинным общим комментариям Беттихер сообщал и о частных случаях американской политики в 1941 году. В этих вопросах особенно ясно проявилось его расхождение во мнениях с Томсеном и Дикхофом. В феврале его внимание привлек проект о ленд-лизе. Это был конечно же проект все тех же «еврейских мастеров закулисных махинаций», который встретил у руководителей армии отпор. Единственной целью ленд-лиза, по мнению Беттихера, было освобождение Рузвельта от ограничений, налагаемых законами Америки. Атташе признавал, что в США развернулась бурная деятельность – составляются списки, оцениваются объемы поставок, англо-американское сотрудничество развивается полным ходом. Однако сама программа и вся связанная с ней деятельность, уверял он Берлин, не должны вызывать тревоги. В ходе выполнения программы ленд-лиза Америка столкнется с серьезными проблемами, поскольку эта программа нанесет ущерб ее собственной обороне. Кроме того, никто не знает, где разместить грузы, предназначенные для Англии, и на чем их перевозить. Таким образом, «все это блеф и маскировка, а правда об американских планах изложена в моих докладах», – уверял он свое начальство.

Когда же программа поставок по ленд-лизу начала осуществляться, Беттихер снова не увидел причин для беспокойства. Хотя самонадеянные американцы видят теперь себя в качестве арбитров всего мира, все это лишь широкие жесты, направленные на то, чтобы убедить весь мир в том, что Америка неминуемо вступит в войну. Но, снова повторял Беттихер, они забыли, что сейчас не 1917, а 1941 год. Хозяином Европы стала Германия, а это лишает Америку фронта для сражений. У нее нет мощного воздушного флота, а потери судов будут слишком большими. Американские самолеты «безнадежно устарели», а союз стран оси – несокрушим.

Конечно же Беттихер признавал возможность того, что Рузвельт, находясь под влиянием евреев, совершит ошибку и в ответ на потопление американских судов немецкими подлодками создаст фактор Х. Однако «трезвомыслящий Генеральный штаб», естественно, реально воспринимает события, в отличие от руководства флота, которое, очевидно, решило присоединиться к силам зла, согласно схеме, существовавшей в мозгу Беттихера. Только в армии можно найти «спокойных и впечатляющих личностей», которых Германия должна ценить[61].

Так, ленд-лиз был назван им весной 1941 года «простым трюком», «обманным жестом» и «признанием своей слабости»; сами эти поставки никоим образом не смогут повлиять на ход войны.

Противоречия в американской политике в 1941 году стали еще более острыми. Самое главное из них – это обещание Америки помочь Англии, которое она не в состоянии будет выполнить. «Ни маневры, ни зажигательные речи президента, ни заявления так называемых экспертов», по мнению Беттихера, не могли разрешить эту дилемму, а также спасти американцев от других затруднительных положений, в которые попадала администрация Рузвельта из-за нежелания принимать во внимание реальное положение дел в экономической и военной сферах. Поэтому чем больше говорит Рузвельт о Гренландии, Азорах, Дакаре и других регионах, чем больше он грозит использовать конвои и другие провокационные меры, тем сильнее демонстрирует всем свою слабость. Жесты Рузвельта и его слова вообще не надо принимать во внимание, советовал Беттихер, поскольку все это «чистой воды блеф и грубое преувеличение своих сил».

В последний год своей работы в посольстве Беттихер все больше и больше верил генералам. Он считал, что теперь «наша главная задача» заключается в том, чтобы подчинить их своему влиянию и всячески поощрять их стремление к сохранению нейтралитета. В мае он сообщал о своем успехе на этом поприще. Под влиянием Линдберга и «кружка Гувера» военные руководители сумели замедлить перевооружение армии и заставить Рузвельта пересмотреть свои самые далеко идущие планы. Поджигатели войны, писал он, вынуждены были отступить, а «умный, спокойный Генеральный штаб» одержал верх. И этого удалось достичь вопреки стараниям военного секретаря Стимсона («рузвельтовского подхалима») и империалистическим настроениям, царившим среди руководства флота, «которое не жалело усилий, чтобы подстегнуть общественное мнение»[62].

Он совершенно спокойно относился к инцидентам с американскими судами в Атлантике, случившимся в 1941 году. Ни потопление «Робина Мура», ни нападение на «Гриер» ничуть его не встревожили. Он просто не допускал мысли, что это могло быть сделано преднамеренно или что эти инциденты могли заставить Америку вступить в войну, – по его мнению, она была слишком слаба, а в обществе не было единства по этому вопросу. Теперь он уже был уверен, что угрозы для Африки и португальских островов со стороны американского военно-морского флота тоже не существует, поскольку флот этот очень слаб.

Объявление чрезвычайного положения в стране, по мнению атташе, было сделано для того, чтобы всем стало ясно, что Рузвельт – великий лидер, но вся речь президента показалась ему «переполненной тревогой», поскольку Америка не могла бороться против стран оси. Она только лишний раз доказала, что инициатива принадлежит Германии. Он не собирался менять своего мнения по поводу американского военного потенциала, поскольку об ускорении перевооружения армии «не могло быть и речи». Речь президента, таким образом, «была не демонстрацией американской силы, а признанием серьезных трудностей, с которыми столкнулись англичане» и которые Соединенные Штаты не в силах устранить. И наконец, заявления о том, что Америка должна выйти на передовые позиции, были отброшены как «простые газетные штампы»[63].

Беттихер приветствовал начало войны с Россией, поскольку сложившаяся ситуация усилит противоречия в американской политике. Рузвельт может обещать Советам «манну небесную», но ничего не сможет сделать. К октябрю «стратеги с примитивными мозгами» и клика Рузвельта обманулись в своей надежде, что Россия устоит, в то время как военные, считавшие немецкое нашествие «генеральным планом немецкого господства и солдатской непобедимости», оказались правы.

Японо-американские отношения тоже не остались без внимания атташе. Здесь для него все было просто: американский флот был дислоцирован в двух океанах, но даже если он и соединится в одно целое, ему все равно не удастся разгромить японский флот. Поскольку дилемма, с которой столкнулись американцы на Тихом океане, была «неразрешима», Япония и страны оси могли действовать как им заблагорассудится, не оглядываясь на Америку. «Япония, – писал атташе в октябре, – может делать на Дальнем Востоке все, что захочет, не опасаясь военного вмешательства США». Он опасался только одного: что Япония испугается американских жестов, которые, по его мнению, являлись чистым блефом.

Беттихер был глубоко убежден, что Америка не только хочет, но просто вынуждена искать соглашения с Японией, чтобы выиграть время для создания флота на двух океанах. Более того, он настаивал на своем мнении, что Америка никогда не сможет стать «арсеналом демократии», поскольку у нее нет доступа к дальневосточному сырью. Поэтому между «Океанией и США идет война нервов». Атташе был убежден, что, если Япония не нападет на Филиппины, Америка не вступит в войну, предпочитая проводить свою испытанную политику блефа и запугивания. Думая, что японцы не понимают этого, он решил просветить их и, как сообщал в докладе, сумел убедить японского военного атташе в том, что американская политика «блестит только с фасада». И наконец 15 ноября Беттихер предупреждал Берлин, что не стоит верить слухам о том, что если переговоры Халла и Курусу потерпят провал, то начнется война. Генерал даже заявил, что его очень «позабавил» подобный блеф, поскольку «все мы уже два года знаем, что Америка не может вести боевых действий на Тихом океане».

Верный своей политике истолкования любого американского шага или поступка как признака слабости и раскола нации, Беттихер не придал особого значения встрече Рузвельта и Черчилля в августе 1941 года. Она в лучшем случае продлит войну, но никак не сможет повлиять на ее исход, считал он. Согласно удивительной логике генерала, встреча на самом деле «только лишний раз продемонстрировала англо-американскую военную слабость», а также сделала попытку скрыть тот факт, что Германия уже выиграла гонку со временем. Таким образом, Атлантическая хартия явилась самым обыкновенным «брюзжанием, похвальбой, болтовней и подстрекательством».

В последние несколько недель перед началом японо-американской войны Беттихер почти полностью утратил чувство реальности. Американская военная поддержка вторжения Британии на континент будет тут же блокирована вооруженными силами. О такой авантюре раньше 1944 года и думать нечего. Уверенность атташе в том, что эти страны не способны на крупные военные операции, и убежденность в победе Германии стали теперь влиять и на более отвлеченные вопросы, вызывая у него опасения по поводу американской политики, направленной против стран оси. Повсюду растет уверенность, что с Россией покончено, что Япония успешно блокирует американскую политику, что американская промышленность никогда не сможет догнать немецкую. На англо-американские отношения, по мнению атташе, оказывают «огромное влияние немецкие победы», а в докладах, посвященных американским контрмерам на Тихом океане, эти меры назывались «бессмысленными и фантастическими». Рассматривая возможность вступления Америки в войну, Беттихер уверял Берлин в том, что «об этом не может быть и речи».

Однако, оценивая доклады генерала, нельзя утверждать, что все его взгляды были эксцентричными и далекими от реальности. Веру атташе в быструю победу Германии, на которой он строил свои умозаключения, широко разделяли в те времена и в Вашингтоне. Халл, например, сомневался в способности англичан устоять перед немцами. В вопросе о конвоях существовали значительные разногласия, а промышленность, выполняя заказы в рамках ленд-лиза, столкнулась с большими трудностями. Более того, генерал испытывал постоянное опасение по поводу присутствия американцев в Восточном полушарии, и его предупреждения были не менее настоятельными, чем предупреждения Томсена по поводу германских злых умыслов или того, что принималось за злой умысел в Латинской Америке. Томсен и Беттихер не сильно отличались в своей оценке японского фактора, а недооценка изоляционистских настроений в Америке, четко проявлявшаяся в докладах дипломатов, частично сглаживалась наблюдениями Беттихера.

И все-таки общее впечатление от этих многочисленных, длинных и повторяющих друг друга депеш остается прежним: это – ярчайший пример преувеличения осторожности в политике, и в особенности влияния американских военных руководителей на администрацию президента, а также грубой недооценки американского промышленного потенциала в сочетании с почти легкомысленным игнорированием того влияния, которое вступление Америки в войну могло оказать на Германию. Картина Соединенных Штатов, которая вырисовывалась из докладов Беттихера, не соответствовала реальности, была наивной и с точки зрения планирования политики сильно искаженной.

Однако генерал фон Беттихер не сомневался в точности своих докладов. В мае 1940 года он писал, что «благодаря моим связям я всегда посылал исчерпывающие доклады, в которых никто не смог бы найти ни единой грубой ошибки». В письме руководителю немецкого Генерального штаба Беттихер «лично» заявлял, что «я никогда не переоценивал своей деятельности, но да будет мне позволено сообщить, что мои депеши никогда не нуждались в исправлении». По его мнению, доклады были не только точными, но и уникальными. Другие дипломаты в Вашингтоне не смогли разглядеть лживости американской политики и в своей наивности верили в возможность влияния Америки на ход войны. Это особенно касалось, писал он в марте 1941 года, советского и японского послов. Их проблема заключалась в отсутствии широкого взгляда на вещи. «С какой легкостью, – писал он по другому поводу, – даже военно-морские, военные и авиационные атташе посольств верят американской пропаганде, рассказывающей нам сказки об объемах американского промышленного производства. Какие же неточные сведения получают их правительства!»

Вайцзеккер, Дикхоф и Томсен не разделяли энтузиазма атташе. Прочитав бойкое описание американской реакции на вторжение Германии в Скандинавию, данное Беттихером, Вайцзеккер написал Томсену о своих сомнениях по поводу того, что немецкая агрессия была столь радостно воспринята в Америке. «Я прошу Вас снова проштудировать газеты и проследить, чтобы доклады атташе вермахта во всех тех случаях, когда они затрагивают вопросы политики, были дополнены вашими выводами». Томсен в своем ответе пишет о «гармоничных отношениях, полных доверия», которые сложились у него с Беттихером, но которые, однако, не исключают расхождений во мнениях. Генерал, добавлял он, «исключительно чувствительный человек», и следует иметь в виду, что он очень высоко ценит свои источники информации и полагает, что военные оказывают огромное влияние на американскую политику. Поэтому его телеграммы отражают лишь настроения некоторых высших армейских чинов, а не других, более влиятельных людей. «Я пытаюсь, – добавлял он, – противостоять этому».

Предварив свое сообщение этими довольно расплывчатыми замечаниями, Томсен переходит к сути дела. С начала войны Беттихер решил, что значение его миссии резко возросло. «Он стал вести себя как генерал, командующий крупным соединением», – писал Томсен. По случаю сорокалетия своей службы он получил поздравительную телеграмму лично от фюрера и решил, что его деятельность в качестве атташе высоко оценена в правительственных кругах. «Именно поэтому, я полагаю, генерал фон Беттихер стал относиться ко мне как к человеку, стоящему ниже его по званию».

Однако после этого обмена письмами Беттихер не угомонился – он по-прежнему заполнял отчеты своими соображениями по вопросам политики. Год спустя, в апреле 1941 года, Вайцзеккер жаловался Томсену, что атташе вермахта продолжает затрагивать в своих депешах политические темы и к тому же неоправданно засекречивает их. Государственный секретарь удивлялся, почему Томсен не мог «по-дружески» убедить генерала не превышать своих полномочий[64].

Беттихер отреагировал на «дружеский» совет Томсена так: он напомнил сотрудникам министерства, что действует по инструкциям, данным ему самим фюрером[65].

В мае, поскольку генерал по-прежнему занимался политикой, в дело вмешался Риббентроп. Он напомнил Томсену, что политические отчеты должен составлять только он, как глава миссии, в то время как Беттихер не имеет на это никакого права[66].

Но если Томсен понимал, что в отношении Беттихера надо вести себя осторожно, то Дикхоф в Берлине был менее сдержанным в критике атташе. В нескольких меморандумах он разгромил интерпретацию событий, которую давал генерал. В январе 1941 года он назвал «ошибочным» заявление Беттихера о том, что вступление Америки в войну не окажет на ее ход никакого влияния. Бывший посол предупреждал, что если Америка вмешается, то Рузвельт получит в свои руки безграничную власть и контроль над мобилизацией промышленности. И тогда, несмотря на то что какая-то часть вооружения будет производиться для ее обороны, поставки в Англию сильно возрастут, и проблемы, связанные с Тихим океаном, никак не смогут этому помешать. Более того, Рузвельт будет опираться на поддержку Южной Америки, а вступление Соединенных Штатов в войну породит в нейтральных странах сомнения в способности Германии ее выиграть. Дикхоф был уверен, что можно будет заключить мир с Англией, но мира с Англией и США немцам не видать никогда.

Бывший посол был абсолютно не согласен с интерпретацией ленд-лиза, представленной Беттихером, а в июне Дикхоф категорически отверг его мысль о том, что «Генеральный штаб» оказывает какое-либо влияние на американскую политику или на Рузвельта. Он добавил, что вопрос о подготовленности Америки к войне имеет второстепенное значение, как показал опыт 1917 года. В июле он критиковал атташе за то, что он придает слишком большое значение влиянию военных. Беттихер в своих докладах представил совершенно искаженную картину, утверждал Дикхоф, поскольку генералам приходится «следовать за Рузвельтом», а вовсе не наоборот.

В своем письме автору этой книги Беттихер отрицал тот факт, что его отчеты имели политическую окраску. «Мне приходилось затрагивать политику только тогда, когда она касалась военных вопросов. Ответственность за освещение всех политических вопросов лежала на соответствующих служащих посольства». Тем не менее другие изученные после войны документы подтверждают, что к докладам атташе на Вильгельмштрассе относились с подозрением. Давая показания в суде над дипломатами, который состоялся в 1949 году, Верман утверждал, что он не доверял депешам атташе и считал, что они дают искаженную картину. Кордт в своих мемуарах дал этим депешам такую же оценку, а Вайцзеккер, выступая в свою защиту, заявил, что, хотя доклады Беттихера и регистрировались, он считал, что они написаны «отвратительным языком» и внушали недоверие из-за содержавшихся в них «преувеличений».

Трудно сказать, какое влияние эти доклады оказывали на военных. Вайцзеккер писал Томсену, что информацию Беттихера «особенно ценил» генерал Гальдер, хотя в дневниках самого Гальдера об этом не говорится ни слова. Сведения, полученные от Беттихера, время от времени заносились в немецкие военно-морские дневники, и они могли оказать определенное влияние на взгляды немецких адмиралов в отношении США. Мы обсудим этот вопрос в других главах. Вильям Ширер вспоминает, что некоторые сотрудники ОКВ высказывали в беседах с ним сомнения по поводу достоверности данных Беттихера. Подобные сомнения имелись и у одного из членов Главного имперского управления безопасности.

Тем не менее и язык, и содержание докладов атташе вполне соответствовали взглядам Гитлера и Риббентропа. Хорошо известно, что фюрер читал только то, что соответствовало его представлениям, и подчиненные старались не показывать ему то, что противоречило его взглядам, поэтому можно предположить, что доклады Беттихера попадали в руки рейхсканцлера. И наше предположение имеет подтверждение. Есть свидетельства того, что фантазии Беттихера легли в основу представления Гитлера о Соединенных Штатах и его политики в их отношении. Мы уже упоминали о том, что и сам Беттихер, и Томсен подтверждали это. Вальтер Танненберг, бывший первый секретарь посольства в Вашингтоне, показал во время послевоенного допроса, что Риббентроп не давал фюреру читать депеши Томсена, зато генерал Кейтель знакомил его с докладами Беттихера. Кордт подтверждал, что Гитлер читал телеграммы атташе «с огромным интересом». Вайцзеккер во время суда над дипломатами утверждал, что «самым опасным в этих докладах, тревожившим нас больше всего, было то, что их любили читать Гитлер и Риббентроп». И наконец, Гитлер лично выразил свое одобрение деятельности атташе, приняв его сразу же после возвращения из США в январе 1942 года и приветствуя словами: «Вы вели себя очень храбро. Ваши доклады нас не раздражали».

Мы не можем судить о том, какое воздействие оказали доклады дипломатов, пока не обсудим, как Соединенные Штаты влияли на политику Германии. Пока мы можем признать лишь то, что Риббентроп в общих чертах был знаком с той картиной Америки, которая вырисовывалась из депеш Томсена, Дикхофа и других. Гитлер, по-видимому, вынужден был в годы войны проявлять к Америке гораздо больший интерес, чем до войны, хотя и делал это против своей воли. Но он не принадлежал к числу людей, которые отказываются от своих предрассудков, поэтому не приходится сомневаться, что его представления о намерениях и возможностях Америки были результатом мысленного отбора, в процессе которого многое отвергалось. Об этом говорят его собственные заявления и, как мы еще увидим, та политика, которую он проводил. Тем не менее реальная мощь Америки должна была в последние годы жизни Гитлера, хотя бы изредка, разгонять туман его ложных представлений о ней.

Именно экономика Америки и ее растущая военная мощь, ее непримиримая враждебность к нацистской Германии, ее решимость приложить все усилия, чтобы под руководством Рузвельта не допустить завоевания Европы и Англии, – именно с той Америкой, картину которой создавали немецкие дипломаты в 30-х годах, столкнулся фюрер в декабре 1941 года, а вовсе не с той далекой, слабой, загнивающей и не готовой к войне страной, образ которой он создал в своем мозгу и который разделяли Риббентроп и Беттихер. Но даже до начала военных действий, по мере того как война с Англией затягивалась, Гитлер, если бы захотел, мог бы составить себе реальное представление о Соединенных Штатах. Если бы он оторвал голову от карт Советского Союза, то увидел бы, что Соединенные Штаты уже стали важным фактором в немецкой военной политике и что этот фактор вторгся в его политический мир. Но ни его недоверие к сотрудникам министерства иностранных дел, ни самоуверенные заявления перед теми, кто слушал его, не могли изменить реальность. Попытки Гитлера не обращать внимания на Америку приводили к неадекватной реакции Германии на те или иные ее шаги. Гитлер продолжал колебаться между мифом и реальностью, и из-за этого немецкая реакция на политику Америки была полна противоречий и в конечном счете оказалась губительной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.