Полет вдоль и поперек ворот
Полет вдоль и поперек ворот
Вред или польза действия обусловливаются совокупностью обстоятельств.
(К. П. № 2)
В Белушьей все происходит на удивление быстро. Все, кто ставит печати, выдает деньги и дает разрешение на вылет, – сидят на месте и выполняют наши просьбы без промедления. Все, кто может поставить палку в колесницу нашего движения – блистательно отсутствуют. Нет Френкеля, Шапорина, Демченко. Да мы и не ищем встреч с ними на свою голову: всегда у них найдется кое-что для нашей перезагрузки. Нейтрализован теплолюбивый Циглер.
И вот все бумаги получены, все печати на них крепко стоят на нужных местах. Мы свободны как мухи! Немедленно устремляемся в Главные Воздушные Ворота Новой Земли – Рогачево, расположенное в десятке километров от Белушьей.
Здесь нас ожидает полный отлуп. В диспетчерской сообщают, что уже давно «нет погоды», что в Амдерме сидят и не могут прилететь сюда целых восемнадцать бортов. Это у них такое слово «борт». Они так уменьшительно называют не обломок самолета, а целый самолет. Наверное, – чтобы не говорить «самолетик».
Но все равно: ни бортов, ни самолетов, ни самолетиков – нет. А вот погода, на наш взгляд, – есть, хотя и не очень хорошая. Слава Богу, есть еще и офицерская гостиница, где нас принимают. Находим там еще одного страдальца из нашего УМР – Короткова. Слава здесь успешно загорает и безуспешно пытается улететь уже больше недели. Кутим простыми чаями: больше здесь ничего нет. На Земле действует жесткий сухой закон, который довольно успешно смягчается обильными антиобледенительными мероприятиями авиации и тщательным промыванием оптики в науке и на флоте. Но мы – отрезанные (или – оторванные) ломти (или – локти), и пробавляемся только чайком. Самое непривычное занятие для нас – убивать время. Убивать то драгоценное время, которого нам еще несколько дней назад так не хватало.
Спим часов до пяти утра. Больше не можем. Завтракать еще рано, все закрыто. Все нормальные – спят. В том числе – Слава Коротков. Решаем с Левой идти на озеро. Выходим. Туман. Конечно, лететь невозможно в этой белой мути. Надо для очистки совести все же зайти в диспетчерскую. На наш молчаливый вопрос дежурный капитан так же молча разводит руками. Мы понуро возобновляем движение к озеру.
Внезапно некое дребезжание воздуха заставляет меня остановиться. Пока препираемся с Левой, чтобы это могло быть, уже явственно различаем звук самолета. Бросаемся в гостиницу, хватаем чемоданы и еще не совсем проснувшегося Короткова и несемся к ВПП. Именно взлетно-посадочная полоса и составляла тогда аэропорт. Из тумана, ведомый неизвестно какими приборами, выныривает Ил 14. Самолет не глушит двигатели, к нему подъезжает машина, что-то сгружает. Мы по полю, с чемоданами, несемся к самолету.
– Ребята!!! В СССР??? Возьмете???
Один из летчиков машет рукой к еще открытой двери самолета:
– Давай быстрей! Взлетаем!
Самолет немного покатался по полосе, развернулся, взревели моторы, короткий пробег «по кочкам». Мы в воздухе и куда-то даже летим. Сидим на откидных алюминиевых стульчаках, расположенных вдоль бортов. Выходит один из летчиков, спрашивает как на такси: куда нам надо?
– Да куда угодно, – вопит Слава Коротков. – Лишь бы в СССР!
– Летим в Пушкин. Это под Ленинградом, – докладывает нам летчик. Тут уже радостно кричим все трое и пожимаем летчику обе руки. Мы питерские, нам туда и надо!!!
Летчик сообщает, что будет посадка с дозаправкой в Архангельске. Ребята, да как вам будет удобно, лишь бы лететь! Летчик смеется и подвигает к нам брезентовые «одеяла», называемые чехлами:
– Это будете накрываться: холодно!
Какой там холод! Нам еще жарко от недавних пробежек и нежданно привалившего счастья! Летим! Через короткое время начинаем понимать, что дрожит не только фюзеляж самолета, но и мы сами. Это военный грузовой самолет, нас окружает со всех сторон голый металл. Внедряемся в спасительный брезент: до Архангельска еще лететь и лететь. Самолет слегка болтает по вертикали: вверх – вниз. Летим, кстати, почти в сплошной облачности. При редких окошках в облаках внизу можно увидеть темно-синее море и ярко-белые льдины. Это пролив Карские ворота. А может быть, пролив Югорский шар. А может быть, и просто море: и корабли и самолеты здесь плавают и летают по неведомым маршрутам, обходя прямоугольники запретных зон.
Внезапно к привычному реву наших двигателей примешивается другой, непонятный, звук. Очередная воздушная яма продолжается что-то слишком долго. Мы падаем? Садимся? Почему? До Архангельска еще пилить и пилить.
Самолет вываливается из туч. Совсем близко земля. К счастью, это бетонная ВПП, а не море или скалисто-болотистое бездорожье. Плюхаемся на спасительную полосу. На соседнюю полосу с ревом садится реактивный МИГ с закругленным носом.
Летчики через наш «салон» по лестнице покидают самолет. За ними и мы выползаем на свет божий из своих брезентовых коконов. Где мы? Оказывается, мы сели в Амдерме, где «загорают» остальные самолеты, не сумевшие прорваться в Рогачево. У нас отказал СРО – самолетный радиоопознаватель. На запрос наземного радара этот прибор должен выдать секретный импульс «свой», дескать, я. А наш – молчал, как партизан на допросе. Виновата была такая же круглая фишка разъема питания, как те, которые и нам отравляли жизнь. Летчики шевелят, постукивают проклятый разъем: все начинает работать. Самолет взлетает без нас, но с нашими чемоданами. Все в порядке, все работает. Узнав, что наш самолет летит в Ленинград, летчик МИГа сажает к нам свою жену, которой туда очень надо. Однако взлететь мы не можем: теперь разрешение надо получать через Москву, что занимает около пяти часов. За это время скучающий летчик МИГа нам все подробно рассказал. После чего мы задрожали, к счастью, – задним числом: мы должны были в это время уже кормить рыб в проливе Карские ворота. Воистину: не утонет тот, кому суждено окончить дни на виселице!
Однако, пролетели…
Наша посадка имела, оказывается, большую предысторию. За неделю до этого дня по всем Северам, над всеми нашими секретными объектами и полигонами, над всеми запрещенными на картах квадратами, – пролетел американский самолет-разведчик. Его, конечно надо было сбить или посадить. Но взять на себя ответственность кто-то не смог, кто-то побоялся. Пока шли запросы и доклады, дошедшие до самых верхов, пока прогревали двигатели истребители, – американец ушел, успев все сфотографировать и обнажить заодно импотенцию нашей ПВО. Скандал был огромный, с неприятными оргвыводами для многих начальников.
Известно, как у нас возрастают противопожарные мероприятия после большого пожара. Так вот эти мероприятия из Архангельска проводил сам начальник ПВО СССР (официально его называют не так). Требование вырисовалось для всей ПВО предельно простое: в небе надо сбивать все не наше – в любое время, на любой высоте.
Летчики нашего Ила везли в Белушью очень важный груз, чуть ли не половинку Главного Изделия. Отсидка в Амдерме срывала очень многое, и командиру нашего Ила, опытному летчику, одному разрешили этот рейс в Рогачево.
Поэтому, когда одинокий самолет в тучах, так гостеприимно принявший нас в свое чрево, не смог откликнуться на запрос радара ПВО, участь самолета и наша была решена почти автоматически: нарушителя сбить. Для этого в воздух был поднят перехватчик. В сплошной облачности наземные радары подвели его к нашему самолету, он захватил нас в бортовой радар и готов был влепить в нарушителя очередь из главной пушки. Бог есть: в это время в сплошных облаках случился разрыв, летчик истребителя увидел Ил со звездами, и, вопреки заданию, самостоятельно принял решение посадить нас в Амдерме.
Надо ли говорить, как тепло мы благодарили своего спасителя, как бережно и предупредительно доставили его половину в Пушкин, а затем в Ленинград…
Когда Шапиро меня увидел в части, его едва не хватила кондрашка:
– Как ты здесь оказался? Что случилось? Почему ты не на объекте? – он буквально задыхался от возмущения.
– Окончил работы, товарищ командир, и прибыл для дальнейшего прохождения службы!
– Как это ты окончил? А дополнительные БКУ???
– И их установил, товарищ командир.
– А форма два где?
– Да вот она, Александр Михайлович! – я открываю чемоданчик и достаю оттуда пачку листов, густо усеянную печатями. Шапиро смотрит на итоговую сумму, и его глаза стают круглыми: моя группа за это время выполнила работ почти столько же, сколько вся часть…
Глаза Шапиро возвращаются к нормальным очертаниям и даже слегка умасливаются:
– Ну, ты даешь! Заходи, доложишь подробно, чтобы Дмитрий Николаевич слышал!
Ловлю момент и жалобно намекаю:
– В отпуск хочется, Александр Михайлович!
– Небось, думаешь, что Эммочка ждет не дождется? Там у нее, кажется, кто-то получше появился… – Шапиро спотыкается, наткнувшись на мой взгляд. – Ладно, давай отчитывайся и уматывай! Ну, как – жильем теперь доволен? Теперь – все, наконец, в порядке?
Я искренне благодарю Шапиро. Действительно, основной вопрос нашей жизни решен: отличная 17-метровая комната в сталинской трехкомнатной квартире – наша. Мечтают о таких хоромах в Питере – больше половины жителей…
Уже на другой день самолетом с пересадкой в Киеве я вылетаю в Винницу…
…Там, где летали самолеты,
Ходить не смели поезда, – напишу эти слова позже.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.