Арбузное место (рай) № 1

Арбузное место (рай) № 1

И упала стрела Ивана-царевича в болото…

(Не только в сказке)

В конце 1958 года в части по настоянию Д. Н. Чернопятова возобновляется настоящая техническая и всякая другая учеба офицеров. Объявляется съезд всех офицеров части, – конференция, продолжительностью на целую неделю. На заседаниях делаются всевозможные доклады, – с обобщением опыта, обзорные – по новинкам, учебные, «разбор полетов» в разных аспектах и т. д. У меня, например, доклад: «Опыт экспедиционного монтажа». По некоторым разделам, особенно по действующим уставам, надо сдать зачеты. Мы – молодая, растущая часть. Наши инженеры – офицеры действительно растут очень быстро, приучаются решать все более сложные вопросы. Конференция для всех – очень нужная и серьезная учеба. Кроме того, люди, которые по несколько месяцев не вылезают из своих Тьмутараканей, могут теперь решить личные вопросы. Встретиться с женой и детьми. Прильнуть к культурным центрам – от забегаловок до Эрмитажа. Только здесь мы можем встретиться и поговорить с друзьями, разбросанными военно-монтажной судьбой по всему СССР. Короче: конференции – это не только работа, но и праздник. К ним тщательно готовимся, они проводились в части много лет.

Темная вставка из светлого будущего. До тех пор, пока отцами-командирами не стали современные менеджеры – личности, которым обычная нормальная работа, не ведущая немедленно к личному обогащению, – глубоко противна…

В конце года в часть поступает огромное количество чертежей, в основном – секретных. Работаем над проектом «Надя» по отдельным фрагментам, не представляя себе, что это за зверь в целом, и для чего могут пригодиться некоторые его параметры. Например: в некоем помещении есть система отопления, в которой предусмотрена точность поддержания заданной температуры почти ± 0,10 °C. Более понятны сверхпрочные затворы – ворота с механизмами: наружные – бетонные, и внутренние – стальные с гидравлическим уплотнением. Эти «форточки» весом десятки тонн должны выдержать удар современных «хлопушек». Ну и еще куча всяких непонятных прибамбасов. Наша задача: из общих чертежей стадии КМ (конструкции металлические) разработать чертежи в стадии КМД (КМ, детали). Эти детали надо заказать, изготовить на заводах, принять их и затем смонтировать (установить, связать, подключить, задействовать) в заданных местах СССР.

Над проектами работает отдельная группа, занимающая целый пятый этаж в нашем «крейсере» на шоссе Революции. Я работаю в ПТО – производственно-техническом отделе. Моя задача – связь с заводами, выполняющими наши заказы по «Наде». Для них я – главный заказчик, ОТК и приемщик в одном флаконе. Два моих основных завода – 55-й в Стрельне и наш 122-й на Магнитогорской (рядом с магазином «Спорттовары», сейчас там бывший завод им. Лепсе).

У заводов всегда возникает куча вопросов к конструкторам и заказчику: можно ли это заменить тем, можно ли это сделать по-другому? Я пытаюсь решать эти вопросы, исходя из технического смысла и скудных сведений из общих чертежей. Надо бы мне знать точно, что и к чему, тогда решать задачки можно более обоснованно и смело. Увы, это невозможно…

Весной Шапиро таинственно сообщает мне, что я поеду вести монтажные работы в земной рай, туда, где вечнозеленые чинары, чебуреки, черкешенки, черешни, чурки и что-то еще на «ч» – очень хорошее, которое я запамятовал. В этом земном раю у меня будет возможность отогреться от новоземельских холодов, вкусить на полное горло южных фруктов, вин, чебуреков и остальных «ч». Летом, когда нет занятий в ЛТА, я смогу забрать под сень благословенных чинар и свою жену.

Порадовался за себя: как я вырос! В начале лейтенантской карьеры командир Афонин, в качестве награды, только обещал меня отправить на «арбузное место». И вот: прошло всего четыре года, и меня уже отправляют прямым ходом непосредственно в рай!!! Арбузов там навалом, – само собой.

Я никогда не бывал в раю, тем более – на курортах. А если при этом еще и будут платить зарплату, то перспектива, конечно, вдохновляющая. Особенно после атомного полигона в Арктике. В мою группу входят пока три десятка матросов, мичман Шабанин (не знаю – почему; вряд ли он сам напросился) и молодой лейтенант Гена Корзюков, окончивший недавно училище им. Дзержинского. И даже молодая симпатичная девушка Татьяна (?) Стрельченко, вокруг которой вечно роились все молодые офицеры со 2-й (проектной) группы. В общем, – компашка теплая. Место – тоже. Это станция Вазиани, в 40 километрах южнее Тбилиси. Именно там находятся заросли чинар и эпицентр рая. Здесь приставка «эпи», о которой я уже писал, вполне уместна: истинный рай находится все-таки на небесах, а на земле только его проекция. Но после Новой Земли для меня очень хороша даже проекция рая!

В конце мая я вылетаю в Тбилиси. Моя задача – взаимодействовать с грузинскими военными строителями (СУ ЗакВО) и подготовить с ними объект к монтажу, а также обеспечить условия для приезда и размещения моей группы. В кармане у меня лежит отпускной билет в Винницу с открытой датой: я должен на месте определить время своего отпуска, чтобы не гонять зря в Ленинград.

Поселяюсь в окружной военной гостинице в комнате, где живут еще десяток офицеров разных званий и родов войск. Нахожу Строительное управление Закавказского военного округа (конечно, все это в/ч – войсковые части). Я в морской форме с белыми погонами, которая трудящимся грузинам не совсем понятна. Среди офицеров СУ – один майор с фамилией Лежава. У меня в институте был тренер по самбо, тоже наш студент, мастер спорта, с такой же фамилией. Нет, не родственник. Но мостик дружбы и взаимопонимания уже установлен, и очень помогает мне в общении и работе.

Вместе с Лежавой выезжаем непосредственно в рай. Это около сорока километров на юг по Кахетинскому шоссе. Дорожка эта узенькая, всего по одной полосе в каждом направлении. Проходит шоссе по глинистой равнине, без всяких признаков не только тенистых чинар, но и вообще какой-либо растительности. Нет, какой-то выжженный бурьян, кажется, растет в пыли. Многочисленный транспорт невозмутимо ползет по шоссе с истинно восточным спокойствием. Никто никого не обгоняет: делать это глубоко бессмысленно. Обочин, по которым можно проехать хотя бы справа, почти нет. Но, если даже обгонишь, то вскоре придется вписываться в этот же сплошной поток.

Сворачиваем на петляющий проселок. Желоб дороги заполнен пылью из красноватой глины, сбоку нарезаны глубокие колеи колесами тяжелых машин. Спрашиваю майора:

– А как тут ездят машины после дождика?

Майор только горестно вздыхает и показывает рукой на колеи возле дороги.

Вот на равнине возникает некое возвышение. Внизу уступа из-под камня бьет родничок, образуя небольшую лужицу чистой воды. Хотелось бы попить, но солдат-водитель не одобряет попытку. Выясняется, что эта лужица является единственным местом купания (!) и стирки для целого полка танкистов и батальона строителей, расположенных недалеко.

Вскоре на совершенно лысой горушке, прожаренной палящим солнцем, показываются несколько 40-местных палаток, огороженных колючей проволокой. Это живут строители, здесь же будут жить мои матросы. В палатке находится и штаб строительства. Танкисты живут дальше точно в таких же палатках. Правда, у них еще есть ангары: танки в палатки не помещаются.

Да, с чинарами – не густо. Из всех остальных восхитительных «ч» остается только одно слово: «чрезвычайно». Чрезвычайно, чертовски, чудовищно скверно. С этих райских мест кажутся «ничего себе» даже новоземельские бухты, море, птичьи базары и круглосуточный день…

Понимаю, что влип я в мираж с чинарами капитально. Точнее – меня «влипли», может быть и не сознательно. На глобусе-то чинары почти не видны… Вздыхаю и начинаю работать. Знакомлюсь со строителями: начальником участка и прорабом. Молодые ребята, тотальники с гражданки, оба – русские. Идем на объект. Там только начинают разметку, затем будут делать подготовку, укладку арматурных каркасов и опалубки, частичное бетонирование основания. Только тогда я смогу ставить и выверять закладные детали и тяжелые затворы. Правда, парочку закладных мне надо поставить раньше. Надо их найти где-то на складах СУ в Тбилиси…

Объект покидаем на строительном автобусе примерно в 18 часов. В гостиницу я попадаю около 8 вечера. Буфет здесь уже закрыт. Туземцы и не подозревают, какой я голодный… Привожу себя в порядок после дневного пребывания в пыльном раю. Через полчаса выхожу красивый и голодный на большую дорогу… Мне в гостинице соседи объяснили, куда надо ехать. Сажусь на трамвай. Кондуктор – русская женщина, на нормальном русском языке объясняет мне, на какой остановке надо выйти. Вдруг она вскидывается и громко обращается к едущим аборигенам:

– Пачэму нэ бралы билэтыки???

Как же бедные туземцы будут изучать великий и могучий? Может быть, их кавказский акцент возникает от общения с русскими кондукторами трамваев?

У двери ресторана стоят холеные юноши с «дэвушками». Они с недоумением разглядывают мою невиданную здесь форму. Они бы могли зачислить меня в железнодорожники или даже в моряки, но карты путает значок с парашютом на моей широкой груди. Пользуясь замешательством, раздвигаю их строй серебряным погоном и попадаю в предбанник, затем меня подсаживают к двум военным.

Не заказать хотя бы грамм 100 – это плюнуть в нежную душу официанта. Я же не такой бесчувственный разбойник. А голодному после принятия капель для аппетита – даже приличный шницель кажется детской забавой и требует дополнений и поправок…

Когда дело доходит до расплаты, я начинаю понимать, что моих средств, рассчитанных на месяц жизни, хватит только еще на два легких ужина. Конечно, восточный джигит, плохо владеющий арифметикой, завысил расценки раза в полтора-два, но гусары не станут позориться требованием пересчета…

Тем не менее – выводы надо делать. В дальнейшем я заранее покупаю нечто съедобное и неспособное испортиться в тумбочке гостиницы (холодильника нет). Попробовал было грузинский кефир, но он оказался промежуточной формой между уксусом и уксусной эссенцией. Да и с мытьем и сдачей бутылок возиться не с руки гусару. Еще пару раз мне пришлось от безысходности поужинать в ресторане. В целях самосохранения придумал такой ход конем: пользуясь непонятным видом своей формы с белыми погонами, я стал «косить» под иностранца. Восточный парень просто балдел, когда я делал заказ на смеси русского и немецкого. Немцы ничего не пьют – это нормально. А уж обсчитывать иностранцев – вообще нельзя. Мои затраты резко уменьшились.

Знакомлюсь с городом Тбилиси. Он не похож ни на один из городов, которые мне приходилось видеть. Главная улица (проспект?) Руставели, – широкая, зеленая. Многие здания украшены орнаментами, арками, балконами и всяким разным восточным великолепием. Все другие улицы в центре старого города поражают нагромождением непонятных форм домов, дворов и двориков, особенно на крутых спусках к Куре. Она, Кура, в городе действительно «мутная такая», как заметил еще Петр Лещенко. Обилие выпусков канализации в реку вряд ли способствует кристальной чистоте ее вод…

Изображения Сталина везде: на домах, на ветровых стеклах автомобилей и трамваев, на множестве значков и сувениров. Исправно действует музей Сталина в Гори. Грузия не приемлет критики и развенчивания своего самого выдающегося сына…

Туземцы поражают сочетанием дружелюбия и восточной загадочности. Вот два случая из моей жизни после второго посещения Тбилиси (о причинах – позже).

Еду я на трамвае, ищу жилище Корзюкова по адресу. Обращаюсь к мужчине средних лет: где мне надо выйти, чтобы попасть на такую-то улицу. Он сбивчиво объясняет, сожалея, что не может меня довести туда лично, поскольку торопится в баню и выйдет раньше. Внезапно его взгляд стает жестким, он кого-то ударяет за моей спиной и начинает что-то возмущенно говорить по-грузински. Затем спохватывается и переходит на русский:

– Ты што дэлаешь? – обращается он к кому-то за моей спиной. – Он жэ наш гость, гость нашэго города!

Оказывается, пока мы разговаривали, стоящий сзади туземец запустил руку в мой карман. Стоящие вокруг пассажиры начинают громко и возмущенно говорить все вместе сразу на двух языках. Мой обидчик выскакивает из трамвая, не ожидая остановки. Кстати, обозначения остановок чисто условные, и трамвай может остановиться в любом месте, чтобы высадить пассажира по его просьбе или подобрать жаждущего ехать.

Мой доброжелатель пренебрегает своей баней. На нужной остановке он выходит вместе со мной и доводит меня до искомой улицы, несмотря на мои благодарные протесты.

– Вах, как много стало у нас не харошы человэк!

Мы прощаемся как близкие друзья перед разлукой. Я желаю моему другу легкого пару.

– Дай Бог и тебэ здоровья! – отвечает друг, прежде чем лечь на обратный курс.

Встречаюсь с четой Корзюковых. Люся в восторге от тбилисского рынка: все очень дешево. Если же она начинает торговаться, то восточные джентльмены запросто снижают для блондинки расценки еще вдвое. А могут и вообще загрузить бесплатно. Гена на торговую добычу смотрит неодобрительно:

– Смотри, Люся, ты дококетничаешься! Знаешь, где бесплатный сыр бывает!

Пожалуй, самое яркое впечатление от грузинского гостеприимства у меня появилось перед самым отъездом. Из объекта надо было возвратиться в Тбилиси, оформить документы и уехать в аэропорт. Мы с Шабаниным задержались на объекте, и время уже ощутимо поджимало. Мы стояли на Кахетинском шоссе и безуспешно голосовали потоку транспорта. Почему-то двух военных никто не хотел или не мог взять с собой, возможно, – чтобы не выпадать из потока машин. Наконец возле нас остановился огромный военный грузовик; одно время таких монстров выпускали в Ярославле. Мы мигом влетели в высокую кабину и начали осматриваться. За рулем сидел пожилой грузин в гражданской одежде. Я поблагодарил его, сказал, что торопимся в город. Шофер сказал, что вообще-то он едет не в город: он должен встретить на дороге большой трейлер и возвратиться с ним обратно.

– Ну, проедем с вами, сколько получится, – сказал я. – Там пересядем еще на что-нибудь.

Едем. Ведем «шоферской» разговор о машинах, о недостатках и преимуществах дизельных двигателей. Водитель делает ручкой встречной машине с трейлером. Но наш мастодонт уверенно продолжает путь.

– Это был случайно не ваш трейлер? – спрашиваю я. Водитель утвердительно кивает.

– Так вам надо возвращаться? – беспокоюсь я.

– Канэчно нада, – спокойно отвечает он, не сбавляя обороты двигателя.

– Так вы остановитесь, мы выйдем, а вы возвращайтесь!

– Я жэ нэ могу тэбя бросить! – водитель объясняет мне как маленькому такие очевидные ему самому истины. Я не сдаюсь:

– У вас будут из-за нас неприятности. Да вы не волнуйтесь: сзади идет автобус, и мы пересядем туда…

Водитель колеблется: видно у него действительно будут неприятности.

– Нэ откроет двэр… – задумчиво говорит он. Мы продолжаем движение.

Через некоторое время водитель принимает какое-то решение и говорит уверенно:

– Откроет!

Он разворачивает свою огромную машину и ставит ее поперек Кахетинского шоссе. Движение в обе стороны полностью прекращается. Часть машин начинает дудеть, поднимается немыслимый шум. Мы выскакиваем из кабины, от неожиданности не успев даже сказать «спасибо», и несемся к автобусу, стоящему позади через несколько машин. Стучим в дверь, – бесполезно. Водитель, молодой грузин, и не думает ее открывать. На стук в окно и мои жесты «открой дверь» реагирует гордым поворотом головы в противоположную сторону. Это видит водитель «нашей» машины. Он невозмутимо достает и закуривает сигарету; его махина продолжает стоять поперек шоссе. Вместе с ним стоит все движение между столицей Грузии и Кахетией. Наконец до водителя автобуса доходит взаимосвязь происходящих событий, и он открывает дверь автобуса. Мы влетаем в пыльное нутро автобуса, только на треть заполненное несколькими женщинами и клетками с курами. Убедившись, что его ведомые пристроены, «наш» разворачивает своего монстра в обратную сторону, приветливо машет нам рукой. Движение на шоссе благополучно возобновляется. До Тбилиси мы доезжаем зайцами: никто нас даже не хочет «обилечивать».

Любопытную офицерскую историю я услышал в своей гостинице. В нашей комнате проживал симпатичный, но слегка «пожилой» старший лейтенант. Он приехал из дальнего гарнизона на прием к командующему округом с заявлением, чтобы его перестали считать отличником боевой и политической подготовки. Все соседи-офицеры «стали на уши», услышав о цели его приезда, но, познакомившись с причиной, – призадумались. Старший лейтенант был командиром учебного взвода. Он был отличным офицером, спортсменом, человеком, любящим людей и свое дело. Учебный взвод, полученный сразу после окончания училища, он довел до высокой кондиции, проводя в казармах все 24 часа. Его взвод в целом и отдельные воспитанники заняли все первые места на различных учениях, смотрах и соревнованиях. Предметы состязаний – боевая и политическая подготовка (БПП), строевая, стрельбы, спортивные соревнования и т. д., – включая строевые песнопения в соревнованиях учебных взводов. Молодой лейтенант был отмечен командованием: ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Свой следующий взвод он постарался выучить еще лучше, чтобы «оправдать доверие командования». Хороший учебный взвод – лицо части. Командование постоянно хотело обладать очень хорошим лицом. Чтобы не рисковать – неизменно, в течение почти десяти лет, поручала макияж этого лица проверенным кадрам – нашему старлею. Поскольку для комвзвода самое высокое звание – старший лейтенант, то он и оставался все эти годы в этом высоком звании. Все его ровесники, не отличники, а обычные офицеры, уже ходили в званиях капитанов, майоров и даже подполковников. Из отличника он постепенно превратился в неудачника в глазах товарищей, а главное – своих детей и жены, которая начала грозить разводом, если он не двинется по служебной лестнице, причем, – уже все равно в какую сторону…

Вскоре я уехал и не узнал, чем окончился визит старшего лейтенанта к командующему. В любом случае, радикальные улучшения вряд ли последуют. Командующий – не всевышний, и если уже потеряно десять лет, то, что он может сделать? Можно старшему лейтенанту, конечно, себя успокоить: я хорошо делаю свое дело, и звание здесь ни при чем. Но за эту хорошо сделанную работу почему-то платят заведомо меньше. И любой еще может спросить: «Если ты такой умный, то почему ты бедный?». Во всяком случае: «отлично» – не всегда хорошо. Забавно, что через несколько лет я сам столкнусь с почти такой же ситуацией…

На объекте дела потихоньку набирают темп. Я начинаю понимать, что если я немедленно не уйду в отпуск, то такая возможность может представиться не ранее, чем через год. Удерживают меня две несчастные закладные детали, которые нужно будет поставить недели через две. А после этого, еще через пару недель, начнется настоящая работа. Приедут мои ребята, и будет не до отпуска.

Принимаю решение – уходить в отпуск сейчас, в конце июня. Эмма уже в Брацлаве, так что наши отпуска совпадут. Иначе – что это за отпуск? Об установке двух закладных договариваюсь со строительными лейтенантами. Дело в целом не такое уж хитрое. Просто требуется точность несколько большая, чем при строительных работах. Оставляю ребятам написанную инструкцию с эскизами. Все понято, все будет сделано. Отправляю в часть телеграмму, в которой сообщаю о состоянии дел на объекте, паузе в наших работах и своем отбытии в отпуск. Группу матросов с Корзюковым и Шабаниным прошу выслать через месяц.

Удивительно, но из Тбилиси есть прямой рейс в Винницу. В ожидании самолета я еще посещаю даже кино. Смотрю американскую картину «Война и мир». Наверное, это не совсем Толстой: например, – Пьера Безухова играет красавЕц Грегори Пек, большинство личностей великого романа показаны только в кратких эпизодах: что можно показать в полуторачасовом фильме? Зато есть стремительность действия и событий, потрясающие батальные сцены. Все это не имело бы особой цены, если бы не Наташа Ростова – Одри Хепбёрн. Тогда она не была еще знаменита, во всяком случае, – в СССР. Я же ее вообще увидел впервые, и она меня покорила сразу и навсегда. Возможно в кинофильме Бондарчука Наташа – Савельева ближе к задуманному Толстым образу, но для меня Наташа Ростова навсегда осталась в облике великолепной Одри Хепбёрн – бесконечно чуткой, нежной и открытой…

Самолет делает промежуточную посадку в Сухуми. Там для подарка жене я покупаю ветку цветущей магнолии. Через несколько часов мы встречаемся в Виннице. Утром наши головы слегка потрескивают: источающая дурманящий запах магнолия всю ночь оставалась в комнате…

Наш счастливый отпуск продолжается не более трех дней. Из Ленинграда приходит грозная телеграмма. Там написано, что я самовольно покинул поле битвы. Немедленно, за свой счет, мне следует отбыть в обратный зад, встретить группу, организовать ее работу, после чего и убывать в отпуск, вычтя из него дни, затраченные мной на самовольный выезд. Телеграмму подписал Крутских, шебутной подполковник, зам командира по МТО. Очевидно, что и Шапиро, и Чернопятов были в отъезде или в отпуске, и Иван Алексеевич остался у штурвала.

Обширной телеграммой докладываю в часть: сейчас на объекте ни мне, ни группе – делать нечего. Если вернусь, то в сроки отпуска не уложусь. Прошу, дескать, отменить ваше бредовое послание. Крутских, подполковник из военных авиатехников, в общем, – нормальный мужик, и мог бы понять все написанное. Тем более что я прежде не давал поводов считать меня разгильдяем. Однако, ответ еще грознее и категоричнее: выехать!

Дражайший Иван Алексеевич после извинялся передо мной за это телеграфное хамство. Я думаю, что тогда его просто зомбировали мои тайные недоброжелатели. Таковые – всегда есть у людей успешных и нормально работающих. При дурацкой и язвительной прямоте моего языка их количество резко возрастает. Правда, эти же качества этого же языка заставляют их уходить в подполье и действовать исподтишка…

Загибая и поминая руководство в несколько этажей, опять сажусь в аэроплан и возвращаюсь в Тифлис. Там нахожу Корзюковых. Практически они находятся в отпуске, получая командировочные: живут в столичном городе, делать нечего, вдвоем, лето, фрукты, юг.

Встречаем Шабанина с матросами, которые тоже будут целый месяц загорать и томиться от безделья. Во время встречи происходит разговор, ради которого стоило вернуться в Тбилиси. Шабанин с круглыми глазами рассказывает:

– В Тбилиси мы с матросами пересели на электричку. Я подхожу к проводнику и прошу предупредить меня заранее перед станцией Вазиани. А проводник говорит:

– Зачем тебе эта Вазиани? Тебе эта Вазиани – не нада. Ты ведь едешь строить склад атомных бомб. Мы будем ставать там, где делают бетон для стройки. Тебе очень хорошо будет выйти туда. Там самосвалы возят бетон прямо на стройку и тебя с матросами отвезут. А палатки, в которых будете жить, там стоят недалеко от стройки!

Если бы не было грузинских проводников на пригородных электричках, то откуда сверхсекретный офицер смог бы узнать: чем это он так упорно занимался целый год? Нет, в самом деле: откуда? Если даже сов. секретные чертежи содержат только разрозненные фрагменты?

Пару дней кручусь в Тбилиси, занимаясь еще раз уже решенными вопросами. Затем опять улетаю в Винницу. Отпуск, хотя и взбаламученный дурацким возвращением в Тифлис, проходит хорошо. К концу отпуска получаю телеграмму из части, на которую даже не знаю, как реагировать. Мне предписывается после отпуска прибыть в Ленинград.

Обсуждаем с Эммой перспективы. Что имеют в виду отцы-командиры? Хорошо уже то, что домой вернемся вместе. Очевидно, прежде чем я вернусь в Тбилиси, меня должны чем-то догрузить. А может быть, отправить в очередное арбузное место? Приходим к выводу, что очень трудно будет отцам-командирам отыскать местечко хуже рая под чинарами. Возможно, будет командировка на Новую Землю, но зачем туда ехать на ночь (шестимесячную) глядя? Собственно, наши размышления никак не влияют на нашу судьбу. Мы убываем домой и одновременно – навстречу неизвестности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.