Пути-дороги

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пути-дороги

Основная масса людей эвакуировалась по железной дороге. В обычных вагонах-теплушках устанавливали деревянные нары, железную печку-буржуйку, которую в дороге топили углем, шпалами, буквально всем, что попадалось под руку во время стоянок. Первая военная зима началась рано, с сильными морозами, и тепло от печки быстро выдувалось в щели. Но и такому обогреву были рады.

Составы шли до Уфы несколько недель – с долгими остановками, пропуская воинские эшелоны. Это был величайший исход. Вся Россия оказалась на рельсах. На запад шли эшелоны с новобранцами: обритые головы и совсем еще ребячьи лица мальчиков в чистых гимнастерках. На восток – составы с демонтированным заводским оборудованием и прочим стратегическим грузом. И среди них где-то на запасных путях – цепочки вагонов с беженцами из западных областей, вырвавшихся из-под бомбежек, эшелоны эвакуированных с заводов. 10 миллионов! Кто с одним чемоданчиком, кто вовсе с пустыми руками, матери с грудными детьми на руках. Голодные, ошарашенные, с застывшими глазами. Длинные очереди к колонкам за водой, потерявшиеся, перепуганные дети.

Встанет поезд где-нибудь в тупике, подальше от станции, и никто не знает, когда он пойдет дальше – через час или через сутки. Холодно, питание совсем скудное, а в вагоне старики, женщины с ребятишками. Полученных на дорогу продуктов рыбинцам хватило лишь на три дня. Все продовольственные карточки находились у старших по вагонам. И на каждой большой остановке трое-четверо мужчин с мешками отправлялись в комендатуру, выстаивая нескончаемые очереди за хлебом для своего вагона. Весов не было. Хлеб резали на куски, а пайки потом «разыгрывались вслепую». Иногда вместо хлеба выдавали муку. Ее делили столовыми ложками и заваривали кипятком наподобие киселя. Продуктов катастрофически не хватало. По итоговым документам одного из эшелонов подсчитали, что за 21 день пути 630 человек эвакуированных получили хлеб только шесть раз. В среднем за дорогу на каждого пришлось всего 250 граммов в сутки. Да и каждый поход за хлебом вызывал нешуточную тревогу: нередко мужчины в поисках продовольствия отставали, им приходилось нагонять свой состав в открытых тамбурах и на платформах с грузом. Бывало, что обмораживали лица, руки, но хлеб до вагона доносили всегда.

И почти на всем пути – бомбежки и бомбежки. Кровь, смерть, разрушения вокруг. Некоторые поезда вынуждены были пускать кружным путем – через Челябинск и Свердловск. Эшелон с рыбинскими рабочими не снимали с маршрута, их давно ждали в Уфе, нужно было срочно налаживать производство на новом месте.

Под Москвой, на узловой станции Новки, застряли надолго – в столицу шли эшелоны с сибирскими стрелками, платформы с вооружением. И тут на соседних путях с поездом заводчан оказался выехавший из Рыбинска тремя днями ранее состав оборудования с прикрепленным вагоном, где ехала и семья Климова. Знакомые лица, живые человеческие голоса после нескольких дней бомбежек, когда рядом только холодный металл станков. И женщины, так заботливо снаряженные мужьями в тяжелый путь, решили: нужно добиться, чтобы их вагон прикрепили к общему эшелону эвакуируемых рыбинцев. По их разумению, людей отправят быстрее, чем бездушное оборудование. Хлопотать пришлось долго, обращались даже к Дегтяреву – знакомому директору оружейного завода, расположенного в этих местах. Просьбу жен руководителей рыбинского моторного выполнили. А на следующий день поезд с заводским оборудованием ушел, их же состав в итоге добирался до Уфы ровно месяц.

В дороге было все – и смерти, и рождения. Как-то на станции Ермолово, когда поезд в очередной раз встал на долгие часы, Вера Александровна пошла по вагонам, чтобы присмотреть за больными и совсем ослабшими. Она это делала на каждой стоянке – оказывала посильную медицинскую помощь. А тут вдруг оказалось, что в соседнем поезде женщина собралась рожать. По настоянию Веры Александровны, роженицу перенесли в купе Климовых. В ход пошли ирина ночная сорочка, простыни, тут же кипятилась вода. И через некоторое время раздался громкий заливистый плач новорожденного. Как ни трудна была дорога, но буквально все лица осветились улыбками. Шутили, приставая к счастливой матери: «Назови Ермолаем, раз уж в Ермолове родился!» А на следующей станции – совсем иная картина, в одном из первых вагонов умерла пятилетняя девочка. Мужчины молча отправились к дежурному, нашли доски и, сколотив гробик, передали тому остывшее тело с просьбой похоронить по-людски, на местном кладбище. Рыбинский эшелон проследовал дальше, унося неизбывную материнскую скорбь на землю Башкирии.

Когда же наконец многострадальный состав подошел к Уфе, на перроне буквально метались пребывавшие все эти дни в тревоге и полном неведении мужья и отцы. Климов, крепко обняв жену и дочку, расцеловав Ружену Францевну, тихо, одними губами, твердил: «Что же вы наделали? Зачем отцепились от прежнего состава? Уже больше двух недель, как он благополучно прибыл в Уфу. Мы встречали тот эшелон, а вашего вагона не оказалось. Что только не приходило в голову! Родные мои, какое счастье, что все закончилось благополучно!»

Но самые тяжелые испытания выпали на долю тех, кто поплыл на баржах. Каждая из них принимала на борт несколько сот человек. Внутри были сколочены нары, проведено электричество. Последние вышли из Рыбинска третьего ноября, когда река из-за ранних морозов уже начала замерзать. В районе Горького Волгу сковало крепким льдом. Навигация закончилась. Буксиры-ледорезы с трудом отвели несколько барж в Сокольский затон, остальные вмерзли в лед около Юрьевца. Оказались в ледовом плену на Каме, реке Белой и многие баржи, отплывшие ранее.

Горьковчане и жители окрестных деревень чем могли помогали попавшим в беду рыбинцам. Колхозы выделили лошадей и подводы, чтобы перевезти людей. Трое суток в метель и мороз добирались они за 100 километров в город Правдинск, где было решено разместить заводчан, к тому же надо было приближаться к железной дороге. На подводах ехали только старики и дети, остальные шли пешком. Время шло, а вагонов все не было, и приходилось ждать. В те дни готовилось Московское контрнаступление и железная дорога была переполнена военными эшелонами.

Из Правдинска людей вывозили в течение месяца небольшими группами к новому месту жительства, а часть рыбинцев еще долго оставалась на баржах, охраняя оборудование.

Дважды в день с замиранием слушали сводки Советского информбюро, передаваемые по радио. Вести были неутешительны, немцы по-прежнему наступали, рвались к Москве. А однажды, наряду с фронтовыми новостями, услышали и про свой завод.

10 декабря, говорилось в сводке, Германское информационное бюро сообщило, что немецкие самолеты бомбардировали моторный завод города Рыбинска и будто бы стерли с лица земли несколько заводских корпусов, нанеся значительные материальные и людские потери.

Советское информбюро сообщало, что немецкие самолеты действительно сбросили несколько бомб на цеха завода, однако их старания были напрасны. Все оборудование и рабочие были своевременно эвакуированы в глубокий тыл. Весь завод вывезен до винтика. Потому никаких потерь нанесено не было, бомбы были сброшены в пустые безлюдные корпуса.

Как же ликовали все рыбинцы, услышав такое известие:

– Проморгали гитлеровцы! Летали-летали, жгли бензин, а что весь завод вывезен, только сегодня и узнали.

– Вовремя успели! А наши, в Уфе, может, и моторы уже дают.

– Ничего, скоро все узнаем на месте.

Как потом выяснилось, в эти дни уже разрасталось Московское контрнаступление. Первое же сообщение Совинформбюро о разгроме немцев под Москвой вызвало бурю восторга. Люди смеялись и плакали, радость была безмерна. Свершилось наконец главное, чего, затаив дыхание, ждали у репродукторов с первых дней войны. Враг разгромлен у стен Москвы. Немецкие войска отступают, неся огромные потери. По российским дорогам их гонит, как перекати-поле, и небывалый русский мороз. Так бы и до самой границы!

А вскоре были поданы вагоны, и люди двинулись в Уфу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.