Пути-дороги на полигоны

Пути-дороги на полигоны

Помню первую поездку на полигон весной в 1949 году. В то время до станции Шатки была проложена узкоколейная железная дорога. В конце состава был подцеплен пассажирский вагончик, в котором мы потихоньку двигались в сторону Шатков. Скорость была такая, что некоторые смельчаки успевали соскочить на ходу, сорвать несколько цветков и снова залезть в вагон.

В Шатках состав загнали в охраняемую отгороженную зону, так называемую «базу», где грузы перекладывались в вагоны с широкой колеёй. Нас на некоторое время отпустили погулять, и мы отправились в Шатки на базар. Купив кое-чего в дорогу, пообедав в столовой, к назначенному времени мы пришли на «базу». А вскоре уже ехали на юг в купированном вагоне.

С нами ехал начальник отдела режима и бюро пропусков Владимир Петрович Тренев. В специально оборудованной теплушке ехала охрана, а офицеры — в нашем вагоне. Вспоминаются фамилии часто сопровождавших нас офицеров из в/ч 54194, которая располагалась на объекте: Чугунов Н.В., Захряпа Н.П., Заваденко А.А., Винокуров И.П., старшина Скороходов К.Ф.

Итак, едем на юг. Проезжаем Пензу, Балашов, Валуйки, Харьков, Запорожье, Мелитополь, Джанкой, Феодосию. За время нахождения в пути я научился игре в преферанс. Делать-то в вагоне было нечего, вот два Владимира Петровича — Буянов и Тренев — и взялись обучать желающих. Играли в домино, коротали время, кто как мог.

Наконец с левой стороны показался аэродром, самолеты и строения, огороженные колючей проволокой. Проехав чуть дальше, эшелон остановился. Приехали! Нас уже ждали. Стояла колонна автомашин, солдаты, начальство полигона. Тут же нас встретил С.Г. Кочарянц, бывший в то время, кажется, начальником отдела в НКС. Началась разгрузка. Ящики из вагонов выгружали солдаты. Контейнеры с изделиями выгружали с платформы автокраном. Проследив за разгрузкой наших ящиков и сдав их под охрану в кузове машины, мы с Ф.И. Дорошенко пошли посмотреть на разрушенное во время войны здание станции. От него остались две стены и груды кирпича и штукатурки. На полу валялись стреляные гильзы, неразорвавшиеся мины — свидетельства прошедших здесь боев.

Наконец за нами подошел автобус, и мы, забрав личные вещи, отправились на место жительства. Разместили нас на втором этаже двухэтажного здания в комнатах по 4 человека. Руководители нашей экспедиции жили где-то в другом месте. В состав экспедиции входили по одному-два человека из отделов НКС, два-три сборщика из цехов 4 и 7, два электромонтажника, представители спецотдела. Состав группы во всех экспедициях на полигон № 71 оставался постоянным. От отдела 48 на первых порах посылали меня и Ф.И. Дорошенко. Впоследствии от отдела 49 я ездил всегда один. Кроме нас от других отделов ездили: Буянов В.П., Канарейкин В.И., Божок А.И., Малышев В.Д., Дякин И.Г., Быков И.А., Розанов Е.В. и другие. От завода 1: Волгин И.К., Жирнов Г.И., Объедков В.М., от 1-го отдела: Пронин В.Г., Азаров В.В.

В первых экспедициях руководителями назначались Кочарянц С.Г., Назаревский И.А., иногда Буянов В.П., который позже стал постоянным руководителем. Заместителем начальника НКС по испытаниям был в то время полковник Романов А.И. Сборочной бригадой от завода 1 в первых поездках руководил Касютыч В.В., иногда — Дорощук.

Первое время под сборочное помещение нам выделили какую-то мастерскую, из которой убрали станки и верстаки, а для наших работ поставили два лабораторных стола. Пол был заасфальтирован. Вход в мастерскую был по пропускам, а у калитки всегда стоял часовой.

Ангар для наших работ еще строился. Около взлетной полосы был сделан выезд на яму, из которой производилась подвеска изделия к самолету.

Раньше мне не случалось видеть в натуре «единичку» (РДС-1), и ее внешний вид произвел на меня ошеломляющее впечатление. Работая в войну на аэродроме, приходилось видеть бомбы до 100 кг, но то, что я увидел здесь, превзошло все мои ожидания. Это была бомба каплевидной формы длиной около трех метров со стабилизатором в виде кольца. На боковой поверхности находился люк, через который человек мог свободно влезть внутрь. На головной части размещались два «глаза», закрытые оргстеклом, не нарушающие геометрических пропорций корпуса бомбы. Под оргстеклом были диполи антенн радиодатчиков.

Бомба лежала на ложементе, установленном на специальную тележку. На ней же бомбу транспортировали к самолету. Подготовка к летным испытаниям шла следующим образом: при помощи крана с контейнера снимали крышку, и бомба устанавливалась на ложемент. Происходила расконсервация корпуса бомбы, затем внутри устанавливались по очереди все необходимые приборы и устройства, в хвостовой части на стабилизаторе закреплялись аккумуляторы и трассеры.

После проведения необходимых соединений проигрывался контрольный цикл срабатывания и взаимодействия всех систем, кроме системы инициирования.

Последняя операция заключалась в снаряжении КД плиты-отметчика, или контрольного ШЗ в зависимости от комплектации бомбы. Если в индексе бомбы стояла буква «К» (контрольная), то приходилось снаряжать ШЗ. Конечно, вместо ЦЧ в нем помещался керн — алюминиевый шар.

Затем через люк в корпусе бомбы производилась стыковка высоковольтного штыревого разъема блока зажигания с высоковольтным источником питания. Руководитель работ проверял качество стыковки, люк закрывался и пломбировался.

Снаряжение капсюлями производилось вдвоем. Например, Ф. Дорошенко извлекал из тары пробку с КД и подавал мне. Я в это время уже извлек из розетки пробку с фалып-КД и передаю навстречу. Поменялись пробками, боевую установили в розетку, а фалып-КД, выкрашенную в красный цвет, поставили в тару. Раскраска позволяла проконтролировать, что все фальш-КД стоят в таре, а боевые — в розетках системы инициирования.

Наступал второй этап подготовки к испытаниям. Изделие, закрытое брезентовым чехлом, на тележке под охраной буксировали при помощи машины «Додж 3/4» на яму. Яма — это бетонированная канава глубиной около 1,5 м с плавными спусками с обеих сторон. В нее вручную закатывали тележку с изделием, а над ямой с открытым бомболюком накатывался четырехмоторный бомбардировщик ТУ-4, копия американского Б-29 ("летающая крепость"). После стыковки главного штыревого разъема (ГШР) жгута управления с ответной частью на поверхности бомбы, последняя в горизонтальном положении втягивалась специальными захватами внутрь самолета, и створки бомболюка закрывались. Для включения бортовой сети и автоматики бомбы и ее сброса на самолете был установлен пульт управления и прицел. Пульт был закрыт крышкой и опломбирован. Все время, пока шла подвеска изделия, кто-нибудь из нашей бригады дежурил у пульта в самолете. Это дежурство представляло особый интерес, так как в самолете всегда были термосы с какао и компотом. Экипаж никогда не возражал, если мы проводили дегустацию напитков, поскольку сами они не могли все выпить, а самолет готовился к полету по полному регистру. Не надо забывать, что весь процесс создания атомного оружия шел под неусыпным наблюдением и контролем Лаврентия Берии.

По окончании подвески бомбы самолет отбуксировался на взлетную полосу. По команде самолет разбегался и тяжело взлетал. Тут же вслед за ним взлетали два истребителя сопровождения с полным боекомплектом, как нам рассказывали работники полигона. За время, пока бомбардировщик набирал высоту до 10 км, истребители не один раз сменяли друг друга. Наконец высота набрана, самолет делает боевой разворот и… сброс.

Наблюдать за падающей бомбой было легко, так как при сбросе загорались трассеры, закрепленные на стабилизаторе бомбы. Сброс происходил всегда в одном и том же месте, цель была обозначена в двух-трех километрах от аэродрома, в степи. Цель представляла собой круг с крестом, выложенным белым камнем. После падения бомбы специальная команда, допущенная к нашим работам, под командованием майора Бутко отправлялась на розыски упавшей бомбы и раскопки плиты-отметчика, которая иногда уходила глубоко в грунт. Плиту доставляли к нам в ангар, я обсчитывал результаты разновременности срабатывания и заносил их в протокол испытаний.

Малышев Вадим проявлял «солнышко» — фотобумагу, которая помещалась в стальной цилиндр, закрепленный в центре стабилизатора. В центре крышки цилиндра было отверстие, через которое на фотобумаге фиксировалась амплитуда колебания бомбы при падении.

Интересно было наблюдать за взрывом изделия из серии «К», который происходил на высоте 400–600 м. ВВ разносило корпус бомбы на мелкие части, и в небе оставалось облако от сработавшей взрывчатки.

Экспедиция длилась несколько месяцев: отработаем серию в 3–4 изделия, ждем следующего привоза. Иногда нас отпускали домой на месяц-два. Так было до июня 1949 года, а в 1949 году мне пришлось отправиться в другую экспедицию на государственный полигон УП-2 МО, на первые испытания атомного заряда. Но об этом — в следующей главе, а сейчас продолжу рассказ об экспедициях на полигон № 71.

Уже сменилось изделие, которое мы испытывали. Вместо «единички» стала «тройка» (РДС-3). В обиходе название наши изделия получали по первой цифре чертежного индекса.

«Тройка» была меньше по габаритам, более компактная. Боковые люки сохранились, но человек уже не помещался внутри корпуса.

Следующее изделие было с малогабаритным по тем временам зарядом. Это изделие мы ласково называли «Татьяной». Сменился и самолет. «Татьяну» носил первый тактический реактивный бомбардировщик ИЛ-28. Эти испытания велись до 1951 года, а потом начались натурные испытания на полигоне УП-2.

Сейчас во многих публикациях часто упоминается название атомной бомбы «Татьяна», которая в 1954 г. была принята на вооружение. Хочу рассказать в этой связи такую историю. В нашей бригаде на полигоне работал электромонтажник Василий Сошников. В городе он жил один, его жена с детьми жили в Москве. Иногда мы останавливались у них переночевать и знали жену Василия. Однажды на полигоне на наш вопрос, как поживает Татьяна, Василий ответил: «Не знаю, я уже полгода ее не видел. Сейчас — вот моя Татьяна». И он показал на изделие РДС-4, у которого, кстати, чертежный индекс начинался с буквы Т. Так и пошло бомбу называть «Татьяной».