XXIX.

XXIX.

15 июня 1833. Дербент.

Отправляясь с одним полковником в Табасаранские горы, может-статься на месяц, спешу уведомить вас, многолюбимый Ксенофонт Алексеевич о получении посылки с книгами, счетов и вести о коляске. Я не знаю уж как вас благодарить, не знаю какою краской краснеть, что тем, кого уважаю всех более, делаю всех менее. Но ежели Бог даст жизни, вы увидите, что я умею ценить дружбу. Я уже дважды писал к вам, чтобы вы взяли должные мною деньги из вырученных за книги мои, и если вы сего не сделали из ложного стыда, поделом вам. В делах денежных надобен счет и уплата. В этом отношении я не люблю поэтических вольностей. Итак, если за вторую сотню не посылали к сестре, удержите их и сквитайте рублей тысячу. 500 я по приезде к вам отправлю. Теперь ни полушки, ни минуты лишней. Сестру уведомьте о моей воле, впрочем я к ней о сем писал. Вы не даром дивитесь, зачем она не высылает мне денег; но с одной стороны, привычка к экономии убеждает ее, что холостой человек не может тратить такую кучу денег, как я делаю; с другой, все мои страховые письма воротились, вместе с распоряжениями весьма нужными, ко мне. Адрес был к матушке, а она в это время случилась в деревне, и вот я, благодаря излишней осторожности, должен платить за письма, которыми я надеялся уплатиться. Если же вы отослали все деньги за 200 экземпляров, то, когда это будет вам не тяжко, возьмите еще 100 от сестры. Но прошу брать за комиссию. За что вы будете дарить вам следующее? Это безгрешный и должный барыш. Притом же вы теряете проценты, употребляя свои деньги на мои покупки. Во всяком случае, если бы даже меня не стало, мои родные уплатят за меня. Я еще в состоянии уплатить столько, тем более, что вы мой единственный заимодавец.

Ж. уехал; будет на горячих и под осень явится домой. Предупреждаю вас, что он очень добрый малый. Духи возьму я. Не помню, поставлены ли они были в мой счет.

Если нет, вставьте и при случае так уведомьте его. Он мне должен, и потому это не присвоение.

У нас были жары удушающие доселе, и я рад освежиться в ледниках горских. Что за прелесть тот край!.. Я был там, но в этот раз врежусь далее, под видом Татарина. Я говорю довольно хорошо, чтоб обмануть Лезгин. За смелостью же дело не станет. Духом я гораздо покойнее. Благороднейшие высшие начальники умеют отличить клевету от истины, и сделали это в отношении меня. При бароне Розене, я уверен, на Кавказе не житье мерзавцам. Это светлый ум и светлая душа.

Ну, итак до будущего случая. Супруге вашей благодарен сверх сердца за классиков итальянских. Теперь нужен лексикон портатиф и сокращенная грамматика. Обнимите брата нашего Николая. Да Провидение хранит всю вашу семью. Сердцем ваш

Александр Бестужев.

Конь ржет и пышет у ворот; как жаль, что не с вами разопью стремянную чару!

(К этому времени относятся два следующие за сим клочка, принадлежащие к затерянным письмам Бестужева. Из них второй важен тем, что объясняет письмо о вдове Нестерцовой. (См. далее.) Замечательно, что в одном письме ко мне (также потерянном) Бестужев подробно описывает, как в квартире его застрелилась девушка, и какие горькие следствия для него произошли от того, но не называл этой девушки. В письме о вдове Нестерцовой нет и намека, что он за смерть ее дочери вменял себе в обязанность быть благотворителем несчастной старушки. Видно, это была такая струна в его сердце, которой он не хотел коснуться даже в дружеском письме, и выдумал конечно небывалый заем денег у Нестерцовой.)