XXIX. Допрос А. И. Спиридовича 28 апреля 1917 года.
XXIX.
Допрос А. И. Спиридовича
28 апреля 1917 года.
Содержание: Деятельность Спиридовича в качестве начальника дворцовой охраны. Труды Спиридовича по истории революционного движения. Вопрос о провокации. Источники труда Спиридовича по истории революционного движения. Отношение департамента полиции к вопросу о пользовании секретными сотрудниками, состоящими в революционных организациях. Инструкция департамента полиции. Отношение к инструкции Джунковского. Дело Никитенко, Наумова и др. Герасимов и Ратимов. Приезд Спиридовича из Ялты по вызову Протопопова. Дело об убийстве Столыпина. О чинах политической и «физической» охраны. Свидание Спиридовича с Богровым у Кулябко. Совещания Спиридовича с Курловым, Веригиным и др. по поводу сообщений Богрова. А. Т. Васильев. Протопопов. Воейков. Придворные знакомства Спиридовича. Нерасположение к Спиридовичу бывшей императрицы. Особый отдел управления дворцового коменданта. Отношения Спиридовича с Распутиным. Князь Андроников и его отношения к Воейкову. Служба в дворцовой охране, как средство уклонения от воинской повинности. Роль Спиридовича в содействии уклонению от воинской повинности. Библиотека дворцовой охраны. Спиридович и А. Н. Хвостов.
* * *
Председатель. — Вы генерал-майор Спиридович? Как ваше имя и отчество?
Спиридович. — Александр Иванович.
Председатель. — Перед тем, как вы были арестованы, вы были в Ялте градоначальником?
Спиридович. — Точно так.
Председатель. — Сколько вам лет?
Спиридович. — Сорок четыре.
Председатель. — Вы начали службу в жандармском корпусе 31 декабря 1899 года и состояли в нем по апрель 1905 года?
Спиридович. — С исполнением обязанностей. Я нес службу корпуса жандармов, а затем был прикомандирован в распоряжение дворцового коменданта.
Председатель. — В должности начальника отряда охраны?
Спиридович. — Да, подведомственного дворцовому коменданту. Тогда я по мундиру только был офицером корпуса жандармов или начальником отряда охраны.
Председатель. — С 1903 по 1905 год вы были начальником охраны в Киеве?
Спиридович. — Начальником охранного отделения.
Председатель. — А когда вы стали заведывать дворцовой агентурой в Царском Селе?
Спиридович. — С 1 января 1906 года. Охранная агентура подведомственна дворцовому коменданту. Это не есть агентура в смысле осведомления и розыска, это совершенно особая статья. Есть так называемая агентура политической полиции прежнего режима, которая ведает розысками. Такими розысками я ведал в Киеве. При дворцовом коменданте такого розыска не было. Был отряд физической охраны.
Председатель. — А охрана в смысле осведомления?
Спиридович. — Этого не было.
Иванов. — На ком лежала эта часть?
Спиридович. — У дворцового коменданта не было специального органа, ему должен был давать сведения директор департамента полиции и начальник охранного отделения.
Председатель. — А в Царском Селе не было охранного отделения?
Спиридович. — Нет. Царское Село находилось по розыскам в ведении петроградского охранного отделения.
Председатель. — Итак, вы утверждаете, что по должности начальника охраны вы политическими розысками не занимались и секретных сотрудников не имели?
Спиридович. — Безусловно нет.
Председатель. — До каких пор вы продолжали оставаться в должности заведывающего охраной?
Спиридович. — До 15 августа, когда я приказом был назначен ялтинским градоначальником. Приказ состоялся 15-го августа, а уехал я 18 сентября.
Председатель. — Таким образом, вы служили в Царском с 1 января 1906 года по 16 августа 1916 года, то-есть больше десяти лет?
Спиридович. — Совершенно верно.
Председатель. — Вам принадлежит труд по истории революционного движения? Кто был ближайшим сотрудником вашим по составлению этой истории?
Спиридович. — Никто буквально.
Председатель. — Вы один написали это?
Спиридович. — Один. Я собирал материалы, начиная с первых годов службы в корпусе жандармов. Пока я служил, я не имел времени писать. Когда я служил в Царском, у меня была большая библиотека, которая осталась в наличности в Ялте. Там и сохранилась вся моя работа — главным образом в конспектах, в той схеме, по которой я работал, особенно по партии с.-р. Сотрудников у меня никаких не было. Эта книга фактически написана была мною во время поездок в свитском поезде, и те, которые участвовали в этих поездках, видели мою работу.
Председатель. — Вы говорите, — в особенности по партии с.-р. А по партии с.-д.?
Спиридович. — Историю партии с.-д. я писал более долгое время.
Иванов. — У вас три части?
Спиридович. — Два выпуска: с.-д. и с.-р. Первый я писал года три.
Председатель. — Что вам известно о провокации, то-есть о провокационных приемах в охране политической полиции Российского государства. Вы понимаете провокацию, как «соучастие чинов розыскных органов или их осведомителей в революционной работе с целью пресечения затем таковой с наибольшим для власти результатом». Так? Я совершенно точно прочел.
Спиридович. — Совершенно верно.
Председатель. — Что же вам известно о провокации?
Спиридович. — Источник провокации нельзя искать только в злонамеренности жандармских офицеров или чинов дворцовой полиции, которая этим ведала. При старом режиме строевых офицеров учили всему. Если зайти в магазин Березовского, мы можем найти там инструкции и чертежи даже по вопросу о размерах сапога и портянки и о том, как надевать портянку. И на это есть инструкция. Жандармских офицеров никто не учил, как производить дознание по политическим делам и как вести розыски. Вот основная причина нежелательных явлений в этой области, — я всегда это говорил. Чему угодно учат, но этому не учат.
Председатель. — Вы считаете, что причина провокации — недостаточное обучение чинов жандармского ведомства, пополняющих кадры охранных отделений?
Спиридович. — Уходит офицер из строя, переходит в корпус жандармов, и на него ложатся совершенно новые обязанности. Значит: с одной стороны, есть провокация злонамеренная, когда чин, ведающий розыском, отлично знает, что делает, и тем не менее это делает; с другой стороны, есть провокация от незнания, от неопытности. Я эти две провокации разделяю.
Председатель. — А провокация, обусловливаемая свойством самого дела?
Спиридович. — Розыски настолько деликатная вещь, что если их будет вести человек плохих нравственных устоев, он эту тоненькую линию всегда перейдет.
Председатель. — Какую тоненькую линию? Очевидно, некоторая часть розыскной работы представляется вам допустимой, и затем есть легко переходимая грань, за которой начинается нечто недопустимое. Так в чем же заключается, по вашему мнению, недопустимое в розыскной политической работе и что вы считаете допустимым?
Спиридович. — Допустимо только знать, но знать через источник, который сам не работает. Я не признаю активных работников-революционеров, как осведомителей. Это недопустимо.
Председатель. — Кого вы называете активным работником?
Спиридович. — Того, который действительно работает в той или иной революционной организации.
Председатель. — А кого вы называете не активным работником?
Спиридович. — Позвольте привести пример. В этой комнате собралось сообщество, решается вопрос о каком-нибудь революционном предприятии. Сидит в этой комнате десять человек. Одиннадцатый человек вносит чай. Он не принадлежит к этому кружку, но он знает тех, кто здесь сидит, и служит в качестве осведомителя. Это лишь официант, — известный чин, ведающий политическими розысками.
Председатель. — А по практике многие ли начальники жандармского управления и иные власти удовлетворялись таким способом осведомления? Считалась ли в среде политического розыска достаточной такая мера осведомления?
Спиридович. — Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Для этого нужно хорошо знать каждого человека в отдельности.
Председатель. — Но вы почти всю вашу жизнь соприкасались с этой областью, а потому, с вашей же точки зрения, можете быть великолепным осведомителем относительно нее. Ведь вы сами сказали, что известная степень внешнего соприкосновения представляется вам, в целях осведомления, вполне достаточной.
Спиридович. — Я могу сказать, например, про того, кто после меня был в Киеве…
Председатель. — Про кого именно?
Спиридович. — Про генерала Еремина.
Председатель. — Ответьте на мой вопрос: многие ли из лиц, работавших при старом режиме над делом политического сыска, удовлетворялись тем методом осведомления, который вы считаете допустимым, и тем результатом, который этот метод давал? Или же большинство не удовлетворялось?
Спиридович. — Мне кажется, кто понимал как следует службу, тот удовлетворялся.
Председатель. — А большинство было понимающих или непонимающих?
Спиридович. — Господин председатель, работа агентуры настолько щекотлива, что сказать другому, как я ее веду, это вещь немыслимая.
Председатель. — Вы уклоняетесь от ответа, потому что вопрос поставлен совершенно ясно. Вы говорите, что сведения о тайном сообществе получаются через таких людей, которые вносят в собрание его стакан чаю, а вы больше, чем вносили стакан чаю, — вы почти всю вашу службу провели около этой среды.
Спиридович. — Я понимаю вопрос и говорю, что нужно знать работу каждого. Я должен назвать по фамилии того или иного начальника охранного отделения и затем сказать, занимался он провокацией или нет.
Председатель. — Я про ваш общий взгляд спрашиваю.
Спиридович. — Я не могу сказать, что все занимались провокацией.
Председатель. — Вопрос в том, многие ли удовлетворялись тем способом осведомления, о котором мы говорили, или же это наблюдалось вами только как исключение?
Спиридович. — Мне кажется — нет. И вот почему. По-моему, большинству хотелось знать как можно больше, а, конечно, я знаю больше, если мой человек стоит к революционной организации ближе. Все зависит от того, какую степень близости я допускаю.
Председатель. — Но ваш вывод из ваших наблюдений? Повидимому, этот вопрос несколько затрудняет вас.
Иванов. — Вот вы составляли труд, в котором масса материала не только из вашей деятельности, но и из деятельности других лиц.
Спиридович. — Разрешите доложить, что при составлении моего труда я ни разу не был в особом отделении департамента полиции; ни разу не предложил никому вопроса.[*] Я в их тайники не входил.
Иванов. — На основании чего же вы делали ваши заключения?
Спиридович. — На основании партийных документов и данных департамента полиции, но данных, которые претворялись в официальные записки.
Иванов. — Полученные вами от ваших агентов?
Председатель. — Из департамента полиции?
Спиридович. — Департамент мог дать мне статистику. Затем департамент года три издавал нечто вроде своей газетки, — она есть в жандармском управлении, а затем есть своды дознаний. Вот те официальные документы, которыми я пользовался из департамента полиции.
Иванов. — А во время вашей деятельности в качестве начальника охранного отделения в Киеве были ли случаи, когда ваши агенты переходили ту грань, о которой вас спрашивал председатель?
Спиридович. — Нет.
Председатель. — Ни одного случая не было? Были только осведомители, участия агентов в сообществах не бывало?
Спиридович. — Нет, бывали. Виноват, я лишь указал вам на две резко отличных друг от друга возможности в данном направлении.
Председатель. — Но вы так и не ответили на мой вопрос. Каково было мнение специалистов в данной области: могло ли существовать дело политического сыска старого режима при пользовании исключительно такими осведомителями, которые не принадлежали к партиям?
Спиридович. — Иметь осведомителей или сотрудников, состоящих в организации, — это безусловно допускалось. Это департамент разрешал.
Председатель. — И офицеры охранного отделения пользовались этим допущением?
Спиридович. — Безусловно.
Председатель. — И такие случаи пользования, в качестве осведомителей, лицами, входившими в партии, были преобладающими?
Спиридович. — Это было санкционировано.
Председатель. — Чем и кем это было санкционировано?
Спиридович. — Департаментом полиции.
Председатель. — В какой форме это было санкционировано? Как это было выражено?
Спиридович. — Письменно, мне кажется, не было выражено. Вся инструкция охранным отделениям была написана уже после того, как я ушел из Киева. Тогда, после ухода Лопухина, собственно говоря, это и стало переходить в форму инструкции департамента полиции. Но меня ни одна инструкция не застала.
Председатель. — Вы не принимали участия в составлении такой инструкции?
Спиридович. — Инструкции по розыскам — нет.
Председатель. — А по какой же инструкции?
Спиридович. — По охране.
Председатель. — По охране чего?
Спиридович. — Исключительно по охране государя императора. В последние два года в департаменте полиции работала комиссия, которая вырабатывала принцип охраны, как таковой. Вырабатывалось положение, в которое должны были войти, как в целое, следующие части: обязанности начальников отделений (часть, которой я ведал), обязанности общей полиции, обязанности губернаторов, обязанности начальников розыска в данном городе и обязанности начальников жандармских управлений в каждом данном городе.
Председатель. — Вы в этой комиссии участвовали?
Спиридович. — Да.
Председатель. — Когда начала работу эта комиссия?
Спиридович. — Работа комиссии была прервана.
Председатель. — Прежде, чем ее прервать, нужно было ее начать. Когда именно, в котором году она начала свою работу?
Спиридович. — Начала, должно быть, в 1912 году и кончила со вступлением в должность генерала Джунковского, который прекратил ее работу.
Председатель. — Почему он ее прекратил?
Спиридович. — Точных сведений по этому вопросу я не имею. Но из всех проектов инструкций, которые были выработаны в комиссии, работало человек 30, работа раздавалась разным лицам по специальностям, Джунковский утвердил одну только инструкцию, — инструкцию моего отряда, то-есть физической охраны государя при поездках. Только ее он и утвердил, и она называется «инструкция отряда подвижной охраны при поездках государя». Эта инструкция действовала на торжествах 1913 года. Чем руководствовался генерал Джунковский и уничтожил ли он все другие инструкции, я не знаю. Затем работа прекратилась, и кажется уже в 1915 году или 1916…
Председатель. — А не в 1914?
Спиридович. — Кажется, при Белецком, под председательством Виссарионова, она начала работать. Это была большая комиссия.
Председатель. — Это было в то время, когда Белецкий был директором?
Спиридович. — Нет, он был товарищем министра. Это последние занятия комиссии.
Председатель. — Что же эта комиссия выработала?
Спиридович. — У нас было, кажется, всего два заседания. Я, как начальник отряда охраны, получил поручение от председателя представить свою работу, свою инструкцию. Эту инструкцию я потом из Могилева представил при официальном письме председателю комиссии. Затем я ушел на новую должность в Ялту, и ни на одном заседании этой комиссии уже не был.
Председатель. — Оставим эту комиссию. Что вам известно об инструкции по розыску, то-есть, о секретных сотрудниках, которые имелись, как вы знаете, в департаменте полиции?
Спиридович. — Никогда у меня этой инструкции не было, потому что когда я был в Киеве, еще при Лопухине, она составлена не была. Составлялась она после того, как я из Киева ушел, а ушел я в апреле 1915 года.
Председатель. — Вам известно, что в этой инструкции пользование секретными сотрудниками — членами преступных, с точки зрения тогдашнего закона, революционных организаций — было правилом?
Спиридович. — Я не знаю. Я этих инструкций не видел, они составляли большой секрет в департаменте даже от офицеров, которые соприкасались с данным вопросом. О том, что я знал, я вам уже доложил.
Председатель. — Чем вы объясняете, что такая инструкция составляла секрет даже для офицеров, которых нужно было инструктировать?
Спиридович.— Насколько мне известно, жандармское управление давало ее только офицерам, ведавшим розыском.
Председатель. — Эти офицеры не только должны были быть осведомленными, но должны были знать эту инструкцию на зубок, потому что она заключала в себе то положение, по которому они действовали?
Спиридович. — Да.
Председатель. — Для какой цели вы написали две упомянутые книги по истории революции?
Спиридович. — У нас боролись с революционным движением, но с чем боролись — этого не знали. Офицер входил в корпус жандармов, не зная…
Председатель. — Об этом вы уже говорили. Какую школу вы прошли, то-есть какое получили образование?
Спиридович. — Я кончил Нижегородский кадетский корпус, затем Павловское военное училище, потом вышел в строй, пробыл в полку 6 лет и перешел в корпус жандармов.
Председатель. — Вы предложили департаменту полиции купить у вас написанные вами книги? Вам заплатили за них гонорар?
Спиридович. — Я работал совершенно самостоятельно.
Председатель. — То-есть независимо от департамента полиции и ни в какие с ним условия не входили?
Спиридович. — Когда я кончил первую книгу, то так как, по самому содержанию ее, частная типография не могла ее печатать, печатал с разрешения товарища министра в типографии штаба корпуса, а затем испросил разрешение продавать ее. Типография штаба и продавала первый выпуск. Затем я кончил второй выпуск. Тогда товарищем министра был Белецкий. Между прочим, у них составлялись так называемые «Очерки» полковника Рожанова. Когда Белецкий узнал, что я кончил свою работу, он купил у меня все остальные экземпляры по партии с.-р.
Председатель. — Они вам заплатили?
Спиридович. — Да. Это официально было сделано.
Председатель. — Сколько заплатили?
Спиридович. — Не помню.
Председатель. — Вы заявили, что вы были несколько в стороне от этого дела, когда вы приехали в Царское Село. Теперь скажите, что вам известно о деле лейтенанта флота Никитенко, Наумова и других?
Спиридович. — Осенью 1906 года может быть в датах я буду несколько путаться, — прошу мне указать, и я поправлюсь… В 1906 году, я был приглашен однажды дворцовым комендантом Треповым, и он сказал мне: «Отправляйтесь, полковник, к командиру конвоя и выслушайте там заявление казака Ратимова». Я отправился на квартиру князя Трубецкого, где Ратимов, в присутствии командира сотни, доложил о своем знакомстве с некиим Наумовым, который говорил о том, чтобы подложить Трепову под стол, в Петергофе, в его кабинете, адскую машину. Вот, насколько я помню то, что доложил Ратимов. Больше ничего, кажется. Ратимову было сказано, чтобы он не прерывал знакомства.
Председатель. — Кем было сказано?
Спиридович. — Мной и другими. Они были начальниками, я не был начальником. Затем государь поехал в шхеры, я с своим отрядом тоже поехал в шхеры, и Ратимова я уже не видал до конца 1907 года. Когда мы вернулись в конце октября в Петергоф, после переезда в Царское Село, Ратимов приходит ко мне и докладывает, что Наумов возобновил с ним знакомство. Тут я уже не помню точно, что он мне говорил, но безусловно в своем докладе он давал сведения о том, что дело идет о покушении на государя императора. Помню мною тогда же было доложено дворцовому коменданту, что это надлежит передать в ведение начальника охранного отделения, и я получил приказание передать все это дело с рук на руки генералу Герасимову. Как вел розыск Герасимов, какие давал сведения, мне не было известно до дня суда, куда я был вызван свидетелем.
Председатель. — После вашего возвращения с бывшим императором в Царское Село, вы видели Ратимова всего один раз или несколько раз?
Спиридович. — Не помню. Может быть, раз, — может быть, два.
Председатель. — Вы виделись с ним наедине или в присутствии кого-нибудь другого?
Спиридович. — Не помню. В моем показании это во всяком случае должно быть.
Председатель. — Может быть, это был командир сотни?
Спиридович. — Да.
Председатель. — А вместе с Герасимовым вы не видели Ратимова?
Спиридович. — Да, когда я передавал ему это дело.
Председатель. — Это было один раз или несколько раз?
Спиридович. — Один раз.
Председатель. — Итак, вы видели Ратимова в присутствии Герасимова только один раз?
Спиридович. — Да.
Председатель. — Когда до вас дошли сведения о том, что Наумов дает Ратимову прокламации, вы сообщили об этом Герасимову?
Спиридович. — Не помню. Разрешите вспомнить. Ведь я в данном случае был человеком совершенно посторонним; все это должен был сделать командир сотни. Для меня это было совершенно неожиданно и необычайно.
Председатель. — Но это не такая неожиданность, которая заставляет человека растеряться. Вам вверена охрана государя императора. Вы даже литературным трудом занимаетесь, вы знаете, что передача прокламаций — особенно в военной среде, человеком из военных, составляет преступление. Отчего же об этом преступлении вы, не обыкновенный гражданин и обыватель, а человек, специально к делу приставленный, ничего не сообщили по начальству — для производства первоначального ареста?
Спиридович. — Виноват, это, вероятно, и было сделано.
Председатель. — То-есть вы думаете, что Наумов был арестован?
Спиридович. — Нет.
Председатель. — Почему же вы не настаивали на том, чтобы этот вредный человек был арестован. Ведь если бы он был арестован, он может быть не был бы через год повешен, а с ним вместе и еще два человека, а другие не пошли бы в каторжные работы.
Спиридович. — Это не входило в круг моих обязанностей. Этим ведал генерал Трепов. Вы не изволите знать, что такое был генерал Трепов. Когда я вошел к нему раз спросить о своих обязанностях, он очень круто в присутствии всех со мною обошелся.
Председатель. — Вы начальник охраны государя императора, вам подчинена целая армия филеров. Вам доложили, что в Царском Селе завелся человек, сын содержателя почтовой конторы, который распространяет в конвое его величества прокламации, — вы, который несете эту охрану, не настаиваете на его аресте на том основании, что у вас строгий начальник и вы не смеете доложить ему о необходимости этого ареста.
Спиридович. — Я этого не говорю, я этого не помню. Вероятно, Герасимову это было сказано. Но я не могу удостоверить, что именно я слышал тогда об этих прокламациях. Я покорнейше прошу рассмотреть мои показания, которые я тогда давал прокурору при производстве дознания. Ведь я вам говорю теперь через несколько лет после того, как я говорил тогда на суде. Ведь это дело меня тогда совершенно не интересовало. Тогда Герасимов выезжал в Царское с непосредственным докладом.
Председатель. — Я понял так, что вы в присутствии князя Трубецкого и командира сотни выслушали рассказ конвойца Ратимова о том, что в Царском Селе, около дворца, Наумов давал ему прокламации.
Спиридович. — Нет, извините, где он давал — я не знал.
Председатель. — Ну, да это безразлично, где. Но кто он, — вам это говорили?
Спиридович. — Да, — кто, но не где.
Председатель. — Наличность факта. Имя Наумова, на которого Ратимов мог всегда указать, как на человека, раздающего прокламации, было вам известно?
Спиридович. — Все было известно Герасимову.
Председатель. — И вам тоже?
Спиридович. — Я не веду розыска.
Председатель. — Какой розыск! Совершено преступление, предусмотренное статьей 129 и 130, — вы это прекрасно знаете. Вам надо было арестовать этого человека, потому что вы стояли во главе охраны Царского Села.
Спиридович. — Но ведь эти обязанности несет конвой.
Председатель. — Разве вы считаете, что обязанности конвоя иные, чем обязанности начальника охраны?
Спиридович. — Я и хочу все время доказать, что наша охрана была охрана физическая, что моя часть там не была агентурной, как вы изволите указывать мне, и никакого отношения к делу не имела.
Председатель. — В данном случае меня интересует конкретный вопрос — ваши отношения к делу Наумова и Никитенко. Дело это приняло потом большую огласку, получило наименование приготовления к цареубийству. Может быть, для вас не тайна, что никакого приготовления к цареубийству там не было, однако, все это кончилось повешением трех лиц и ссылкой на каторжные работы ряда других. Можно по-разному смотреть на вещи, но ведь вы знаете, чем это кончилось… Скажите, пожалуйста, вот что: подведомственные вам филеры не следили за Ратимовым и Наумовым, за сношениями их?
Спиридович. — Нет.
Председатель. — Ну, оставим это. Скажите, вы были арестованы в Петрограде?
Спиридович. — Да, в Петрограде.
Председатель. — По чьему вызову вы приехали в Петроград?
Спиридович. — Я в Петроград собирался с конца прошлого 1916 года. Я представил все документы, вы изволили их получить.
Председатель. — Да, я знаю. Но по чьему вызову вы приехали сюда?
Спиридович. — Я получил разрешение, а затем получил телеграмму министра Протопопова, с ссылкой на Рейна, чтобы я прибыл, потому и приехал. Главным образом поездка моя задержалась подысканием мне заместителя. Я бы давно уже приехал, но ждал, чтобы мне назначили заместителя. Однако, получил телеграмму, что министр просит меня выехать.
Председатель. — Когда вы приехали в Петроград?
Спиридович. — 20 февраля.
Председатель. — Вы представили свидетельство?
Спиридович. — Нет, я впервые был вызван министром в субботу, через неделю, кажется, 26 февраля. Т.-е. я приехал в понедельник, а по повестке был вызван к министру в субботу.
Председатель. — 25-го февраля.
Спиридович. — Да, 25-го.
Председатель. — Какой разговор у вас произошел с министром? Передайте содержание этого разговора в существенной его части.
Спиридович. — В существенной части разговор касался дел, по которым я приехал. Я вкратце доложил мое дело, министр выслушал, пригласил Анцыферова, дал краткую резолюцию и попросил помочь, чтобы я все это дело провел.
Председатель. — Какое дело?
Спиридович. — Там были дела о границах градоначальства.
Председатель. — Следовательно, это — дела, касающиеся ялтинского градоначальства, а не петроградских событий. А разговор относительно Петрограда был?
Спиридович. — Нет, не было.
Председатель. — Вы один приехали из Ялты или вместе с кем-нибудь из чинов местной крымской администрации?
Спиридович. — Нет, я один. Со мной ехал помощник пристава, князь Церетелли. Он ехал просить о переводе, я не знал этого, но в Петрограде, в департаменте общих дел, я узнал. Мне начальник отделения говорил: «Отчего вы не сделаете его помощником?»
Председатель. — Он тоже получил телеграмму с вызовом от Протопопова?
Спиридович. — Этого я не знаю. Нет. Он пришел в Ялте и просил об отпуске в Петроград, не говоря о причинах.
Председатель. — Какие отношения у вас были с Рейном? Почему Протопопов вызвал вас ссылкой на Рейна?
Спиридович. — Кажется, в декабре, я, может быть, месяц путаю, но это есть в моих документах, приехал в Ялту профессор Писемский, прямо ко мне. Я получил телеграмму — не помню от Рейна или от Протопопова, чтобы оказать ему содействие…
Председатель. — Таким образом начались ваши чисто служебные отношения с Рейном?
Спиридович. — Да. Я приехал. Я решил, что надо ему все рассказать. Я впервые видел тогда Рейна.
Председатель. — Скажите вот что: когда в Киеве был убит Столыпин, вы были там?
Спиридович. — Да.
Председатель. — По должности вашей начальника охраны особы бывшего императора. Вы служили раньше в Киеве. Вы знали тогдашнего начальника киевского охранного отделения, одного из ваших преемников по должности, Кулябко?
Спиридович.— Кулябко женат на моей сестре. Мы с ним вместе учились.
Председатель. — Он жив, Кулябко?
Спиридович. — Он в полку, на фронте. Всю войну в полку.
Председатель. — Как его зовут?
Спиридович. — Николай Николаевич.
Председатель. — Скажите в общих чертах, какие совещания вы имели с Кулябко и Курловым по охране тогдашнего царя, и какое, в частности, вы имели отношение к Богрову и к выстрелу Богрова в этой истории, окончившейся смертью Столыпина?
Спиридович. — Относительно охраны императора я делал все то, что нужно было согласно инструкции.
Председатель. — Но сосредоточим ваше внимание на Богрове, на ваших совещаниях с Курловым и Кулябко, касающихся Богрова, и на всем том, что происходило в театре. Скажите в общих словах, что вам Богров сообщил?
Спиридович. — Это все было мною подробно указано на следствии. Разрешите предупредить, что я не могу все помнить и теперь могу спутать. Позвольте еще раз напомнить, что я был там начальником охраны, а не начальником розыска. Все мои обязанности относились к принятию мер по охране, к распределению нарядов охраны, к допуску в места посещения посторонней публики, — вот в чем состояли мои обязанности. Распределение мест в театре, билетов в театр — это меня не касалось, это лежало, с одной стороны, на местных органах, а затем был создан особый орган — бюро по выдаче билетов. Это бюро и вело дело.
Председатель. — Сообщите, пожалуйста, при каких условиях вы совершали эти поездки? Царь, например, едет в Киев — вы едете с целым отрядом?
Спиридович. — На этот счет существует целая печатная инструкция.
Председатель. — Где она может находиться?
Спиридович. — В департаменте полиции, должно быть.
Председатель. — В каком отделе, — не помните?
Спиридович. — В особом отделе, должно быть.
Председатель (обращаясь к секретарю). — Нужно будет ее затребовать.
Спиридович. — Инструкция по охране государя императора при выезде из мест государственной резиденции.
Председатель. — А сколько человек бывало у вас в таких отрядах? Это — в зависимости от поездок?
Спиридович. — Да.
Председатель. — А сколько по вашей должности было филеров, которые следят?
Спиридович. — Извините, это не филеры. Это в наших разговорах очень различается. Филер это есть агент наружного наблюдения.
Председатель. — А у вас как они называются?
Спиридович. — Это называется охранник, агент-охранник или младший стражник, младший чин. Я так их называл. А филеры, это — специально агенты охранного отделения.
Председатель. — Сколько у вас таких агентов было?
Спиридович. — У меня их было 250 человек.
Председатель. — Это при выезде в Киев?
Спиридович. — Они и выезжали. Они прибавлялись из специальной команды. В Петербурге была специальная команда для охраны министров и лиц, которых нужно было охранять; вот оттуда и давали, когда было мало. Такой отряд был у меня. Он был сформирован, разбит на десятки, десятки соединены в команды, над командами были поставлены офицеры. Была принята чисто военная организация.
Председатель. — Жандармские офицеры?
Спиридович. — Так точно.
Председатель. — Каково было число командовавших офицеров?
Спиридович. — Это стояло в зависимости от того, в какую местность их приходилось командировать; а также в зависимости от того, сколько человек было в наличности и чего требовала топография.
Председатель. — Оставим теперь внешнюю часть, она определилась. Коснемся внутренней — ваших свиданий с Кулябко и с Богровым.
Спиридович. — За несколько дней я обедал у Кулябко. Обедало несколько человек. Во время обеда Кулябко говорит: «Зайди в кабинет, выслушай, там у меня один молодой человек». Кончился обед, я пошел с Кулябко в кабинет, молодой человек был мне представлен. Кто он, я не знал, я его видел тогда впервые. И вот этот молодой человек, насколько помню, стал рассказывать при мне Кулябко о заговоре нескольких лиц; указал на партию социал-революционеров, сказал, что партия замышляет убийство Столыпина. О государе ни одного слова не было сказано. Это продолжалось несколько минут. Кулябко предлагал вопросы, а я не помню, предложил я ему вопрос или нет. Еще Веригин пришел, кажется…
Председатель. — Веригин жив или нет?
Спиридович. — Жив. Он был тогда чиновником департамента полиции. Когда я ушел оттуда, выслушавши это, я предложил ему несколько вопросов, и потом на этом разговоре сенатором Трусевичем было построено целое обвинение меня в допуске Богрова в театр.
Председатель. — Зачем Кулябко позвал вас в кабинет?
Спиридович. — Может быть, он волновался.
Председатель. — Отчего же он волновался?
Спиридович. — Может быть оттого, что это было за несколько дней до приезда государя и самых торжеств. Я не знаю, зачем он меня позвал.
Председатель. — Вы обсудили с Кулябко заявление молодого человека?
Спиридович. — При Богрове я с ним ничего не говорил.
Председатель. — Но вы обсудили с ним эти вопросы?
Спиридович. — Тут ничего не было.
Председатель. — Вы подчеркиваете — тут, но мне важно знать не где это было, а что было.
Спиридович. — Потом, должно быть, были и обсуждения, не помню. Богров должен был, несколько времени спустя, еще нечто сообщить. Кто-то должен был, по его рассказам, приехать, он должен был сообщить, в какой дом приедут. Вопрос об установлении наблюдения меня не интересовал.
Председатель. — Понятно, что Кулябко волнуется: он начальник охраны, приезжает царь, приезжают министры, а молодой человек говорит ему, что есть предположение убить министра. Он естественно волнуется и приглашает вас, своего родственника; при Богрове вы ничего, конечно, не говорите, только слушаете рассказ. Но когда он ушел? Ведь то, что вы сейчас сказали — это не жизненно. Жизнь не допустила бы такого спокойного отношения к делу.
Спиридович. — Да, но Богров говорил о том, что будет.
Председатель. — Я так и понял и, вероятно, каждый понял бы, что ваш родственник и начальник охраны позвал вас, чтобы посоветоваться с вами.
Спиридович. — Потом, вероятно, это и было. Но я хочу остановиться на одном разговоре с Богровым.
Председатель. — Что говорил вам о Богрове Кулябко до того, как позвал вас в кабинет?
Спиридович. — Помню, Кулябко говорил мне, что этому человеку можно верить, потому что он с ним давно работает и вполне ему доверяет.
Председатель. — Богров был осведомителем по какой части?
Спиридович. — По партии социал-революционеров. Но помню, он говорил, что с ним можно вполне спокойно работать. Это была аттестация Кулябко…
Председатель. — Вы говорите, что это было за сутки до театрального представления?
Спиридович. — Может быть. Я не помню, когда это было, но во всяком случае, до приезда государя.
Председатель. — Вы говорите, что вы никакого участия в выработке плана, — как быть с этим, не принимали?
Спиридович. — Не помню. Разговоры безусловно были, потому что тут был товарищ министра внутренних дел Курлов с чинами департамента полиции.
Председатель. — Очевидно, был разговор с Курловым и с Веригиным по этому поводу?
Спиридович. — Веригин был чин департамента полиции.
Председатель. — Кто еще приезжал из чинов департамента полиции?
Спиридович. — Был Веригин, Сенько-Поповский.
Председатель. — Этим ваше участие и ограничилось? Потом вы были в театре и присутствовали при том, как Богров стрелял?
Спиридович. — Нет, виноват. Подходит день посещения государем театра. В 6 часов утра я выехал на маневры с бывшим государем верст за 50 и вернулся часа в два. Когда я прошел в общую столовую, то услышал там, что организация, о которой предупредил Богров, приехала. Виноват, это было известно нам, кажется, еще утром.
Председатель. — Утром в день спектакля?
Спиридович. — В день маневров. Я взволновался тем, что организация приехала, и уже наметил себе некоторый план в смысле переброски наряда. Когда я уезжал с маневров, я условился с дворцовым комендантом Дедюлиным, где я буду стоять при въезде в город и какой подам сигнал — куда государю ехать. Все это есть в показании на следствии. Стоя в Святошах,[*] я должен был в зависимости от того, что я узнаю, махнуть таким образом, и шоффер должен был узнать, куда ехать. Цель была та, чтобы не везти государя императора по обставленным нарядами улицам.
Председатель. — Почему?
Спиридович. — Потому что, раз мы верили начальнику розыска в том, что прибыла террористическая организация, у меня не могло быть уверенности, что она будет оперировать именно против Столыпина, и я не мог подвергнуть этому риску государя.
Председатель. — Значит, вы допускали возможность, что эта организация будет действовать против бывшего императора?
Спиридович. — На это есть документы. Я сговорился с дворцовым комендантом, что я ему махну. Когда я вернулся и застал Курлова, я настоял на том, чтобы Курлов на бумаге сообщил дворцовому коменданту, что та организация, о которой он предупреждал дворцового коменданта, уже прибыла и хотя, по сведениям киевского охранного отделения, она наметила в качестве объекта своих действий министра, но можно опасаться выступлений ее и против государя. Вот смысл той бумаги, которая была послана коменданту.
Председатель. — Зачем нужно было писать такую бумагу?
Спиридович. — Чтобы дать почувствовать дворцовому коменданту, что они должны встрепенуться.
Председатель. — Зачем же бумага? Для этого достаточно было устного осведомления.
Спиридович. — Слишком верили серьезности этого. Во всяком случае это было сделано.
Председатель. — Вы хотели освободить себя от ответственности?
Спиридович. — Ответственность ни с кого этим не снималась.
Председатель. — Что же предпринималось, в виду серьезности положения, чтобы арестовать эту организацию?
Спиридович. — Этого я не знаю, потому что я все время был в разъездах, делом розыска и наблюдением за этой организацией я совершенно не мог интересоваться.
Председатель. — Но нельзя же допустить, чтобы вы этим не интересовались.
Спиридович. — Я очень интересовался, но не мог входить в это.
Председатель. — Но если вы этим интересовались, то что же вы сделали для расследования на предмет ваших распоряжений? Вы говорите, что направили царя по какой-то другой улице, — стало быть ваши собственные распоряжения стояли в зависимости от того, что вам удавалось узнать об этой организации.
Спиридович. — Не помню, видел ли я Кулябко. Может быть, когда я приехал с маневров, с ипподрома, Кулябко сказал, что допустить проезд государя можно.
Председатель. — Вы участвовали в составлении упомянутой бумаги или Кулябко ее писал?
Спиридович. — Писал не Кулябко, писали ее я и Курлов. Кулябко тут не было.
Председатель. — Все-таки на основной вопрос вы не ответили. Положение вещей было такое: утром приехала организация, вы заведуете охраной царя, вы придавали этому серьезное значение, допуская, что объект замышляемого покушения, Столыпин, может быть заменен другим объектом — царем. Что же вы сделали, чтобы узнать, арестована эта организация или нет?
Спиридович. — Очевидно, я спрашивал Кулябко и, должно быть, он ответил мне, что этой организации в действительности нет. Возможно было, что эта организация существует только в мыслях Богрова. Он говорил, что организация приехала, что все они сидят у него в комнате, и их нельзя взять; кто-то придет вечером и будет что-то передавать.
Председатель. — Но когда вам рассказывали, что приехала организация, что она сидит в комнате Богрова, не выходит и потому ее нельзя взять, — как вам, опытному лицу охраны, не показалось это бабьими сказками? Ведь вы отлично знаете, что в тысячах случаев организацию брали в той комнате, где она сидит, что если организация не выходит на улицу, то это отнюдь не является в глазах охраны препятствием к тому, чтобы ее арестовать, потому что на улице как раз она может разбежаться, а тут ее можно захватить наверняка.
Спиридович. — Извините, тогда я не мог судить обо всем этом. Я физически находился на улице, я делал свое дело и не мог…
Председатель. — Кроме физического дела, у вас было умственное, которое заключалось в том, чтобы исполнить вашу непосредственную задачу — охранять кого нужно в Киеве. Вы получили сведения, что эта организация приехала, как же вы не осведомились, арестована эта организация или нет?
Спиридович. — Моя работа заключалась в физической охране государя на улице при участии товарища министра внутренних дел и начальника охранного отделения с чиновниками.
Председатель. — Охрана царя от возможностей покушения на него — это дело физической охраны или какой-нибудь другой?
Спиридович. — Вся эта работа разделяется на два вида. Одной работой ведает охранное отделение, и я ею не ведал. Я теперь не помню, о чем говорил с Кулябко, но, во всяком случае, у меня не было времени вникать в это.
Председатель. — Председателей совета министров России убивали не каждый день. Это был все-таки исключительный случай. Вы стояли очень близко к этому делу. Вы, вероятно, очень волновались за участь вашего родственника Кулябко и за вашу собственную. Как же все обстоятельства этого дела не врезались в вашу память? Вы должны ясно помнить, как Богров в нескольких шагах от бывшего императора убил Столыпина, при чем мог убить царя.
Спиридович. — Я еще не дошел до этого, я могу вам описать весь день подробно.
Председатель. — Но вы помните только одно, что вы написали бумагу Дедюлину.
Спиридович. — Потому что утром все делалось без меня. Я потом из разговоров узнал. Утро для них всех было интересное. С семи часов утра до двух у них было свидание с Богровым, вырабатывался план действий. Все это делалось без меня.
Председатель. — У кого было свидание с Богровым?
Спиридович. — Все это есть во всеподданнейшем докладе. Но все это было без меня, потому что я в 7 часов уехал, вернулся с маневров в 2–3 и, что произошло за это время, я не знаю.
Председатель. — Но что вы делали с двух часов дня? Вы приехали, сошлись с Курловым и написали бумагу Дедюлину.
Спиридович. — И моментально уехал на ипподром, куда должен был приехать государь. Кажется, это был ипподром. Потом поехали в киевскую лавру, куда были направлены и мои наряды. Я метался, у меня не хватало внимания ни на что другое. Может быть, это было ошибочно, но я был слишком спокоен за Кулябку.
Председатель. — Вы знали тогда бывшего вице-директора или, может быть, заведывающего особым отделом департамента полиции того времени, А. Т. Васильева?
Спиридович. — Да.
Председатель. — В каких вы были отношениях?
Спиридович. — Я его знаю с первых годов службы в Киеве. Он был товарищем прокурора, и я соприкасался с ним, как начальник охранного отделения.
Председатель. — У вас были хорошие отношения?
Спиридович. — Мы никогда не бывали друг у друга, но отношения были хорошие.
Председатель. — И в 1911–1912 годах тоже были хорошие отношения?
Спиридович. — Да.
Председатель. — Какой окраски волосы у Кулябки, — он блондин, шатен или брюнет?
Спиридович. — Сейчас, пожалуй, седой.
Председатель. — А тогда какой он был?
Спиридович. — Блондин.
Председатель. — Но не очень светлый блондин. Он не рыжий?
Спиридович. — Нет. Немного ударяет в темное.
Председатель. — А у вас не переменился цвет волос? Вы не были тогда посветлее?
Спиридович. — Нет.
Председатель. — Про вас знакомые не говорят, что вы рыжей окраски?
Спиридович. — Нет. Когда я не бреюсь, то можно сказать, что я рыжий, но я всегда бреюсь.
Председатель. — А в 1911 году вы брились?
Спиридович. — Всегда брился.
Председатель. — Вы знали раньше Протопопова?
Спиридович. — Я видел его два раза в жизни.
Председатель. — Когда?
Спиридович. — Последний раз, — как я вам уже доложил, а первый раз — накануне отъезда в Ялту, 17 или 18 сентября 1916 года. Представлялся ему, как будущему министру. Он в этот день был назначен.
Председатель. — А до этого у вас не было встреч?
Спиридович. — Нет, я его видел в первый раз.
Председатель. — Вы твердо помните, что когда вы приехали в Петроград и виделись с Протопоповым, вы не говорили о текущих событиях?
Спиридович. — Нет.
Председатель. — Вы жили в Царском Селе. Кого из окружающих двор вы знали, с кем вы встречались?
Спиридович. — Я всех знал, со всеми встречался.
Председатель. — Но наиболее часто?
Спиридович. — Почти со всеми часто встречался.
Председатель. — А вхожи в дом к кому-нибудь были?
Спиридович. — Я бывал у дворцового коменданта Воейкова.
Председатель. — Вы были с ним в хороших отношениях?
Спиридович. — Он, как начальник, относился ко мне хорошо.
Председатель. — Вы были в отношениях подчиненного и начальника или просто в хороших отношениях?
Спиридович. — Домами мы не были знакомы.
Председатель. — Вы женаты первым браком?
Спиридович. — Вторым.
Председатель. — С которых пор вы женаты на теперешней вашей жене?
Спиридович. — С октября 1915 года.
Председатель. — С кем вы были знакомы, кроме Воейкова?
Спиридович. — С князем Орловым, с Дрентельном, с князем Тумановым, со всеми лицами, которые обслуживали государя.
Председатель. — А с Вырубовой?
Спиридович. — Тоже был знаком.
Председатель. — В каких отношениях вы были с бывшей императрицей?
Спиридович. — Ни в каких.
Председатель. — Вы бывали у Вырубовой в присутствии бывшей императрицы?
Спиридович. — Бывшая императрица меня не любила, как мне говорили.
Председатель. — Почему она вас не любила?
Спиридович. — Я затрудняюсь ответить. Никто в течение всей моей службы не мог мне на это ответить.
Председатель. — Но некоторая нелюбовь ее чувствовалась всеми?
Спиридович. — Да, это чувствовалось. Может быть, ей казалось, что за ней наблюдают, что ее не охраняют, как она выражалась, а шпионят за ней.
Председатель. — И это приписывалось вам?
Спиридович. — Вероятно.
Председатель. — Воейков вас защищал?
Спиридович. — Трудно сказать.
Председатель. — Почему?
Спиридович. — Слишком неопределенная личность Воейков, чтобы сказать, что он там говорил. Генерал Воейков и все дворцовые коменданты относились ко мне хорошо.
Председатель. — Но не было ли у этой неопределенной личности некоторых определенных черт?
Спиридович. — Как человек, он громадного самомнения. По его мнению, он никогда не ошибается. Если он слушал других, то только слушал, вернее сказать, только слышал. Но на все у него было свое мнение.
Председатель. — Почему Воейков считался центром немецкого влияния при дворе?
Спиридович. — Мне кажется, что это происходило от его родства с Фредериксом, а Фредерикс, по мнению широкой публики, считался немцем. Я лично никогда не слышал от генерала Воейкова что-нибудь в смысле германофильства.
Председатель. — Конечно, вы не слыхали, потому что все-таки была некоторая разница между им и вами по положению. Но в ваших руках было три сотни людей, которые были рассыпаны по Царскому и которые за всем наблюдали, значит, вы были человеком, осведомленным по Царскому Селу.
Спиридович. — Вы немножко неправильно судите о службе подчиненных мне людей, — ведь они заведывали только линией проезда. Между тем, многие думали, что они за всем Царским следят. Может быть, отсюда и проистекает неприязнь ко мне бывшей императрицы.