LVIII.

LVIII.

12 мая 1837 г.

В сердце Цебельды.

Посреди гор Кавказских, на бивуаках, не забываю я своих далеких друзей, а вы, любезный Ксенофонт Алексеевич, в Москве забыли если не меня, то писать ко мне. Я уж и не помню как давно не имел от вас известий.

Вот уже три недели, как я шляюсь по новому для меня краю Мингрелии, Абхазии, и новому для Русских вообще краю Цебелы. Виды – прелесть, но люди гадость, разбойники и не воины. Бедны, как нельзя более в краю, роскошном дарами природы. Мы пришли сюда освободить кучу пленников русских, похищенных или бежавших, и ставших рабами туземцев. Понемногу их выдают без бою. И странно и жалко взглянуть на этих мучеников, так они оборваны, грязны, истощены голодом и работой! Иные провели тут до 35 лет, женились, вывели детей на новые унижения.

Около 1-го июня, мы двинемся за Гагры, там народ боевой и природа ужасна трудностями; надо будет по отвесным скалам пробивать дорогу под пулями врагов, под градом каменьев и стрел, но что невозможно Русским? Государя ждут в конце сентября; он увидит свое храброе войско на завоеванном мысе Аредларе, притоне налетов черкесских и турецких контрабандистов; потом ступит на землю в Поти, объедет границы Турции и Персии, и через Тифлис и Пятигорск возвратится в Россию. Мы все ждем царя-батюшку с любовью и нетерпением.

Давно ничего не читаю, – вы видите, какую жизнь веду я, и теперь пишу на колене, на чистом воздухе, потому что в эти чертовские места без дорог вышли без палаток, на легких. О письме нечего и думать. Не знаю ничего гибельнее для занятий умственных, как военная служба: она не только отнимает настоящее время, но истребляет всякую привычку к занятиям в будущем, и лень, эта дочь пословицы: «от дела не бегай, а дела не делай», задушает даже мысль в голове. И такую-то жизнь осужден я вести в течение 20 лет. Чувствую, что я бы мог быть хорошим генералом при обыкновенном течении дел моих; но к чему служит моя опытность и храбрость теперь? К тому, чтобы ходить в стрелковой цепи наравне с прапорщиком только что из корпуса, и быть подстреленным в какой-нибудь дрянной перестрелке, в забытом углу леса (Как горестно осуществилось это предчувствие, через немного дней после того как он писал ко мне это последнее свое письмо! К. П.)?.. Лестная перспектива.

Что чахоточная словесность наша? что ее поклонники и работники? Мне всё и все надоели! Я гляжу на Божьи горы, на голубое небо по целым часам, и нахожу, что невысказанная поэзия этого слаще и чище для меня, чем все, что я не досказываю сам или недопонимаю в других. Трудно говорить на языке, которого не понимаешь, или не понимают хорошенько, зачем же трудиться, когда вместо благодарности за это тебя же гоняют? Я устаю.

Обнимите за меня брата Николая. Я праздновал 9 мая как свой полковой праздник, здесь, среди гор, и со слезой выпил заздравную чашу за моих Николаев! Будьте счастливы! Адрес мой в Тифлис. Оттуда пришлют в Грузинский гренадерский полк, к которому я прикомандирован.

Сердцем ваш Алекс. Бестужев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.