VI. По заветам Иисуса Навина
VI. По заветам Иисуса Навина
И всё дышащее, что находилось в нём, в тот день предал он заклятию…
Книга Иисуса Навина
Когда жрецы Холокоста утверждают, что он уникален, непознаваем и неповторим, что он случился в XX веке и ничего такого в прошлом не было и ничего подобного в грядущем уже не будет, они лукавят, обманывая доверчивых гоев, дабы ошеломить их таинственным величием новой религии, которую умом не понять и в которую можно только верить.
Дело в том, что отцы-основатели государства Израиль не раз заявляли, что «Библия — наш мандат на Палестину» (Хаим Вейцман); «создание государства Израиль — ответ Бога на Холокост» (один из иерусалимских раввинов); «если мы считаем себя народом Библии, мы должны владеть всеми библейскими землями» (Моше Даян); «эта земля нам обещана, и мы имеем право на неё» (Менахем Бегин); «Я чистосердечно верю в право еврейского народа на всю землю Израиля» (Ольмерт). Из этих формулировок, сказанных с абсолютной уверенностью, явствует, что создатели Израиля назубок знали Библию и знали, конечно, что само понятие «Холокост» («всесожжение») родилось во времена Моисея и его преемника Иисуса Навина. Из великих и зловещих мифов тех времён они черпали фанатическую веру в свою правоту и учились очищать землю обетованную теми же методами, какими очищали её от чуждых племён их легендарные предки.
«В тот же день взял Иисус Макед и поразил его мечом и царя его, и предал заклятию их и все дышащее, что находилось в нём; никого не оставил, кто бы уцелел. И поступил с царём Македским так же, как поступил с царём Иерихонским.
И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Македа к Ливне и воевал против Ливны. И предал Господь и её в руки Израиля, и царя её, и истребил её Иисус мечом и все дышащее, что находилось в ней; никого не оставил в ней, кто бы уцелел. И поступил с царём её так же, как поступил с царём Иерихонским.
Из Ливны пошёл Иисус и все израильтяне с ним к Лахису; и расположился против него станом, и воевал против него. И предал Господь Лахис в руки Израиля, и взял он его на другой день, и поразил его мечом и все дышащее, что было в нём, так, как поступил с Ливною.
Тогда пришёл на помощь Лахису Горам, царь Газерский; но Иисус поразил его и народ его мечом так, что никого у него не оставил, кто бы уцелел.
И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Лахиса к Еглану, и расположились подле него станом, и воевали против него. И поразили его мечом, и всё дышащее, что находилось в нём, в тот день предал он заклятию, как поступил с Лахисом. И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Еглана к Хеврону и никого не оставил, кто уцелел бы». Книга Иисуса Навина X 34–36.
Мало того, что Ягве приказывает своему народу «предать «заклятию», то есть уничтожить поголовно все соседние народы: Хеттеев, Гергесеев, Амореев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Ивусеев» (Втор.: 7; 1–3) — нет, он требует большего: «Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом; и разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнём рощу их, и разбейте истуканов богов их, и истребите имя их от места того» (Втор.: 12; 2–3).
То есть надо стереть с лица земли все признаки истории и жизни этих уже уничтоженных («заклятых») народов, чтобы не то что их капищ в лесах и на холмах, но даже имени их на этих пространствах не осталось! А еврейские историки до сих пор негодуют, что гитлеровцы сжигали книги Гейне, Карла Маркса, Фейхтвангера, Томаса Манна, Гервега, Лассаля. Да это же — детские шалости по сравнению с картиной, нарисованной во Второзаконии!
Но это ещё не всё. Тексты из Первой книги Царств (15,9) ещё круче, Холокост не ограничивается истреблением людей и материальных свидетельств их жизни: «Теперь иди и порази Амалика и истреби всё, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» — это приказ Ягве царю Саулу. Конечно, воспитанники Гимлера и Эйхмана были хорошими исполнителями приказов, но, думаю, что уничтожать ни в чём не повинную еврейскую живность в белорусских и польских местечках — овец, волов, телят, свиней, кошек и собак («всё дышащее») — они, лишённые библейской поэтической фантазии, всё-таки не додумались.
Впрочем, оно и понятно: одно дело, когда тебе приказывает провести этническую чистку в Киеве или Риге какой-нибудь штурмбаннфюрер, какой-нибудь пошлый эйхман, отличающийся от тебя только другими погонами на эсэсовском мундире («банальность зла»!), другое, когда приказы исходят от самих жрецов Ягве, а в исключительных случаях и от Него Самого:
«Истребите все народы, которые Господь Бог твой даст тебе»; «ты идёшь, чтобы овладеть народами, которые больше и сильнее тебя… Господь Бог твой идёт перед тобою, как огонь пылающий…»
Попробуй тут не выполни! Ведь у Ягве — око всевидящее, и его приказ «об окончательном решении вопроса» в разборках с амалекитянами, хананеянами, гергесеями и прочими народами — это приказ свыше, а не какая-то «филькина грамота», принятая на берегу Ваннзейского озера.
Жрецы Холокоста могут возмутиться и возразить мне: мол, всё, что написано в книге Иисуса Навина — это мифы, это легенды, это много раз переписанные, сочинённые и не подтверждённые историей и археологией рассказы, поэтому их нельзя считать Холокостом.
Но тогда — и вся Библия никаким «мандатом на Палестину» быть не может…
Однако, если говорить серьёзно, то ничего, к сожалению, не изменилось ни в сознании, ни в действиях жрецов, опричников, инквизиторов и воинов Холокоста за 25 веков — со времён этнических чисток, производимых Иисусом Навиным.
Вот как с подробностями описывает уничтожение мирных арабских деревень публицист И. Шамир в книге «Сосна и Олива»:
«Во время нападения на деревню Саса в Верхней Галилее 14 февраля 1948 г. пальмахники взорвали шестьдесят домов с мужчинами, женщинами и детьми <…> нечто подобное произошло и на юге Нагорья, в селе Дауамие, где десятки крестьян были убиты, а их тела брошены в водосборную яму 28 октября 1948 года <…> Израильской журналистке Юле Харшефи удалось обнаружить в яме скелеты убитых, в том числе и детские скелеты. Убийство в Дауамие было произведено солдатами 89 батальона под командованием Моше Даяна <…> село было стёрто с лица земли динамитом и бульдозерами, и на его месте возник еврейский посёлок Амацея.
Массовая резня мирных жителей производилась и в сёлах Ильбун, Сафсаф, Джиш и других. «Евреи совершали нацистские зверства, это не даёт мне спать спокойно. Надо это скрыть от внешнего мира, но расследовать», — заявил министр сельского хозяйства Аарон Зицлинг на заседании правительства 27 июня 1948 года» (стр. 155).
А вот какой сверхчеловеческой яростью, излучающей поэтическое дыхание «Второзакония» и абсолютно той же лексикой, наполнено заявление группы раввинов о том, как надо сегодня относиться к палестинцам:
«Наш религиозный долг такой же, как освящение вина в субботу, устроить им не джихад, но такой Холокост, какой и Гитлеру не снился, перебить всех, включая женщин и младенцев, и домашний скот, до последней кошки и собаки» «(газета «Гаарец», 21 ноября 2000 года).
Особенно повторяют Ветхий Завет слова об уничтожении «домашнего скота» и «до последней кошки и собаки»… А ведь эти же раввины искренне верят в то, что Холокост уникален и повторить его невозможно…
Но именно так действовали израильские головорезы в январе 2009 г., устроив побоище палестинцев в Газе, где убили более полутора тысяч человек, по рецепту, выработанному в эпоху Иисуса Навина: «включая женщин и младенцев и домашний скот, до последней кошки и собаки» На этот раз даже европейцы, пославшие своих сыновей в Ирак, в Югославию, в Афганистан, содрогнулись от ужаса.
Во время Интифады 1987–1993 годов израильтяне убили 1176 палестинцев (20000 — раненых). Израильские потери составили 33 солдата. Соотношение — один к сорока. В январские дни 2009 г. палестинцы потеряли почти полторы тысячи человек (больше половины — дети, женщины, старики). У израильтян погибло 10 солдат. Соотношение — один к ста пятидесяти. Искусство безнаказанно убивать у потомков Иисуса Навина совершенствуется с каждым годом.
* * *
Что такое «избранный Богом народ?» Если следовать суждению русского богослова о. Сергия Булгакова о том, что «народы — суть мысли Божии», то все народы, каждый по-своему, «избранные», потому что в сущность каждого из них Создатель вложил свою мысль, одновременно наделив народы, как человеческие личности, свободной волей, дав им возможность развивать Божью мысль в своей истории. Если так понимать «избранность» народа — как религиозное единение с Богом, как ощущение себя «Божьей мыслью», как благодарность Богу за доверие, то можно понять и восхититься верой христианина, верой мусульманина, верой тибетского монаха, наивной верой язычников в Зевса-Юпитера, в Ра-Амона, в Даждь-Бога и в Перуна с Велесом.
Но если народ начинает толковать факт своей избранности как корыстную и почти материальную силу, если он на пряжках своих солдат-оккупантов гравирует слова «Gott mit uns» («с нами Бог»), как это делали немцы, то он естественно впадает в один из смертных грехов — в гордыню, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Арабы по-своему тоже избранный народ, поскольку их пророк Мухаммед получил в аравийской пустыне суры Корана не от кого-нибудь, а от самого Аллаха. А этот момент мировой метафизической истории ничуть не слабее того, при котором Моисей записал из уст Ягве скрижали на горе Синай.
А древние египтяне считали себя детьми Солнца, потому что их Верховным Божеством был Бог солнца Ра.
Великая цивилизация Индии не дожила бы до наших дней, если бы Создатель Вселенной не продиктовал племенам Индостана мифологию сотворения мира. А буддийский мир, по-своему очеловечивший целый континент, заселённый многочисленными ветвями древа людского? — что, разве на нём нет печати избранности? А разве в бессмертном афоризме «Москва — Третий Рим» не реализовалась мечта об избранности русского народа? Той избранности, о которой писал в поэме «Ленинградский апокалипсис» гениальный мистик русской поэзии Даниил Андреев и которая помогла нам выстоять в невиданной доселе в человеческой истории войне с фашистской Европой:
Ночные ветры! Выси чёрные
Над снежным гробом Ленинграда!
Вы — испытанье; в вас — награда;
И зорче ордена храню
Ту ночь, когда шаги упорные
Я слил во тьме Ледовой трассы
С угрюмым шагом русской расы,
До глаз закованной в броню.
Недаром Даниил Андреев называл русских — сверхнародом…
Так что каждый народ может тешить себя надеждой на свою избранность. В этом смысле все народы, как дерзкие дети или как тихие пациенты психиатрической клиники. В ней ведь никому не возбраняется считать себя Христом, или Магометом, или Буддой, но выпускать на волю, во внешний мир таких пациентов можно лишь тогда, когда они излечатся.
Пусть тешатся своей избранностью в стенах лечебницы, в своём родовом гнезде, но выносить её, эту мечту, как оружие в борьбе за место под солнцем, делать её средством борьбы — это значит впадать в расистские соблазны, о чём писал ещё сто с лишним лет назад наш религиозный философ Владимир Соловьёв:
«Как только эти чисто человеческие и натуральные особенности еврейского характера получают перевес над религиозным элементом и подчиняют его себе, так неизбежно этот великий и единственный национальный характер является с теми искажёнными чертами, которыми объясняется всеобщая антипатия к еврейству <…> в этом искажённом виде национальное самочувствие превращается в национальный эгоизм, в безграничное самообожание с презрением и враждой к остальному человечеству; а реализм еврейского духа вырождается в тот исключительно деловой, корыстный и ничего не брезгующий характер, за которым почти совсем скрываются для постороннего, а тем более для предубеждённого взгляда лучшие черты истинного иудейства».
И это сказано в статье «Еврейство и христианский вопрос» (1884) мыслителем с устойчивой мировой репутацией юдофила, задолго до того, как политический сионизм испортил духовную ауру иудаизма.
…У нас в Калуге бок о бок расположены с давних времён два кладбища: одно — христианское, другое — еврейское. На христианском можно складывать кого угодно: православных, мусульман, буддистов, адвентистов, староверов, атеистов, русских, евреев, армян, татар, чукчей. У меня там семейные могилы, я там часто бываю и отвечаю за свои слова. Для нашего Бога — «несть ни эллина, ни иудея». На еврейском, где я тоже бываю, но реже, — навещаю своего покойного школьного друга Бориса Горелова — лежат под шестиконечными звёздами только евреи… «Здесь не увидишь ни одного креста» — сказал мне кладбищенский сторож. Почему? Может быть, потому, как пишет об иудеях сионистский историк Кастейн, что в глубокой древности, ещё во времена персидского пленения, «они решили, что им предопределено стать особой расой… что их образ жизни должен быть совершенно иным, чем у окружающих их народов. Требуемое различие не допускало даже мысли о слиянии их с соседями. Они хотели быть обособленными, абсолютно отличными от всех».
При жизни, особенно нынешней, конечно, соблюдать такие условия невозможно. Но после смерти — легче лёгкого. Никаких других соседей рядом в твоём посмертном гетто… Осуществление мечты левитских жрецов несчастного народа. И даже на гранитном надгробье Бориса Горелова, комсомольца и атеиста, не знавшего ни одного слова из древнееврейского языка, вырезаны клинописные слова на неведомом ему иврите…
* * *
Кротких еврейских овец всю их двадцатипятивековую историю пасли жестокие пастухи, именуемые во времена персидского и вавилонского пленения левитами, в эпоху Иисуса Христа фарисеями, в Средние века талмудистами, в XVIII–XIX веках хасидами и хабадниками, в XX веке раввинами и сионистами.
Сплочённость этой касты поразительна. Она имеет даже физические, зрительные формы. Вспоминаю, как по нашему Центральному Российскому TV летом 2007 года показывали свадьбу всего лишь навсего внука нынешнего, если не ошибаюсь, раввина, возглавляющего секту Хабад («Евреи превыше всего, а Хабад — превыше евреев» — вот девиз этой секты. Э. Ходос, «Выбор между Спасителем и Антихристом», Харьков, 2005. стр. 5).
На свадьбу собрались раввины со всего мира. Их было несколько сотен. В честь великого праздника они затеяли на одной из площадей Иерусалима ритуальный танец. Все они были в чёрных шляпах, в чёрных плащах до пят, с чёрными бородами. Образовав гигантскую чёрную цепочку-змею, в которой каждый, кто стоял сзади, впивался пальцами обеих холёных рук в плечи того, кто находился впереди, под звуки ритуальной музыки с одинаковым застывшим выражением на бородатых лицах, распевая неведомые мне слова то ли древнего песнопения, то ли молитвы, эта чёрная шеренга начала извиваться, как громадная змея, подчиняющаяся волшебной мелодии. Все раввины — старые и молодые, с одинаковыми улыбками на бородатых лицах, раскачиваясь и выделывая однообразные и слаженные танцевальные па, стали изгибаться вправо-влево с не меньшим искусством, нежели плывущие по сцене танцовщицы из ансамбля «Берёзка». И так всё слаженно у них получалось — колебания тел, повороты голов в чёрных шляпах, передвижения ног, как будто они всю жизнь выступали вместе на мировых подмостках и всю жизнь исполняли бок о бок этот мистический танец, похожий на сеанс коллективного самогипноза.
А ведь, наверное, в таком составе и в таком количестве они встретились в Иерусалиме впервые. И столько самозабвенного однообразия было в движении этого живого организма, этой гигантской чёрной гусеницы, что я подумал: по красоте и режиссуре, по фантастической синхронности движений с этим ансамблем мирового класса могли бы сравниться только парады элитных частей «Третьего рейха» в чёрных мундирах, со свастиками или с черепами на рукавах в эпоху 1938–1939 годов, с механическим совершенством марширующих перед застывшей фигурой фюрера, возвышающегося на трибуне с выброшенной в мировое пространство неподвижной дланью.
А ещё я бы мог сравнить сверхчеловеческое слияние отдельных тел в один организм, в одну громадную особь с бесчисленной стаей океанских рыб, внезапно, по неведомому нам приказу принимающей форму шара или объёмного овала… Эти чудесные метаморфозы я не раз видел в замечательных телепрограммах Би-би-си о жизни природы. …Мистерия, в которой начисто исчезает личная воля каждого исполнителя, но эта потеря возмещается апофеозом высшей воли племени, секты, сословия, стаи. Воли Божественной или сатанинской, горней или животной — это уж пусть каждый из нас понимает, как хочет…
* * *
До сих пор таинственные обряды, зародившиеся в иудейской древности, живы и воздействуют на историю Израиля и на жизнь народа порой самым причудливым образом.
К середине 90-х годов прошлого века премьер-министр Израиля Ицхак Рабин, в молодости профессиональный террорист, один из организаторов убийства шведского графа Бернадотта (защищавшего от имени ООН права палестинцев), отдавший приказ во время Интифады ломать руки палестинским детям, бросавшим камни в израильских оккупантов, пришёл к выводу, что никаким военным решением палестинцев не сломить: народ победить невозможно. И он, подобно американцам во Вьетнаме и французам в Алжире, пошёл на переговоры с Арафатом, чтобы дать палестинцам автономию и отказаться от дальнейшей оккупации Западного берега Иордана.
Через несколько месяцев израильские фундаменталисты провели против Ицхака Рабина обряд «пульса денура» («удар огнём»), каббалистическую церемонию, «участники которой, — как пишет историк Э. Ходос, — проклинают человека, виновного в преступлении против народа Израиля и призывают ангелов смерти и разрушения покарать его».
Через недолгое время «предателя» убил несколькими выстрелами из пистолета молодой израильтянин Игал Амир.
Роже Гароди так пишет об убийстве Рабина: «Игал Амир, убийца Ицхака Рабина, не бродяга, не умалишённый, а чистый продукт сионистского воспитания. Сын раввина, студент-отличник клерикального университета, воспитанник талмудических школ, солдат элитарных частей на Голанских высотах, имел в своей библиотеке биографию Баруха Гольдштейна (который несколько месяцев назад убил в Хевроне 27 арабов во время молитвы у гробницы Патриархов). Он мог видеть по официальному израильскому телевидению большой репортаж о группе Эйлл («воины Израиля»), поклявшейся на могиле основателя политического сионизма Теодора Герцля «уничтожить каждого, кто уступит арабам «землю обетованную» <…> Убийство премьер-министра Рабина (как и тех, кого расстрелял Гольдштейн) укладывается в строгую логику мифологии сионистских фундаменталистов: приказ убить, сказал Игал Амир, «исходил от Бога», как во времена Иисуса Навина» («Ле Монд», 8 ноября 1995 г.)
А ровно через десять лет обряд «пульса денура» был наложен на премьер-министра Израиля (бывшего организатором истребления нескольких тысяч палестинцев в ливанских лагерях Сабра и Шатила) Ариэля Шарона.
«Старый Бульдозер, — пишет Эдуард Ходос, — впал в немилость у своих бесноватых соплеменников с того момента, когда решил отогнать израильские танки и бульдозеры с небольшой части оккупированных палестинских территорий и вывести оттуда несколько тысяч еврейских поселенцев. Мимоходом замечу, что, несмотря на громкие рукоплескания «всего прогрессивного человечества», мирными инициативами там и не пахло. Всё гораздо прозаичнее: уж очень дорого и хлопотно постоянно держать в круговой обороне несколько малочисленных поселений, с присутствием которых на отнятой у них земле никак не хотели мириться палестинцы» (стр. 50).
Тому, что судьба Шарона, посягнувшего на какие-то сотки «земли обетованной», завещанной Иеговой народу Израиля, была решена, я нашёл подтверждение в еврейской газете «Форум», в размышлениях Е. Сатановского, президента Института изучения Ближнего Востока (Москва).
«Шарон сегодня — это уже не тот Шарон, что 20 лет назад. То же самое можно сказать о большинстве политических деятелей. Они стары, они устали. Они запуганы. На сцену должно выйти поколение новых политических деятелей. От этого зависит, останется ли Израиль на карте. В конце концов, страну теряет не армия — страну теряют её лидеры».
От ритуальных каббалистов-знатоков обряда «пульса денура» к просвещённому российскому востоковеду информация доходит моментально, словно по таинственным сообщающимся сосудам истории.
«Пульса денура», шаманские танцы раввинов, юноша Игал Амир, словно бы возникший в современном Израиле из времён Иисуса Навина… Чудеса? Конечно. «Правоверный иудей действительно верит в физическую реальность и эффективность перечисленных во Второзаконии и других книгах проклятий. «Еврейская энциклопедия» подтверждает, что эта вера держится до сих пор. В этом отношении евреи сходны с африканскими дикарями, верящими в то, что заклинания могут привести к смерти, и с американскими неграми, дрожащими перед шаманами Вуду» (Дуглас Рид. Спор о Сионе, стр. 38)
«Талмудистская литература обнаруживает веру в действенную силу слов, доходящую до явного суеверия… проклятие, произнесённое учёным раввином, неотвратимо… Иногда проклинали, не произнося ни слова, а лишь фиксируя на жертве свой пристальный взгляд. Неизбежным последствием этого взгляда были скоропостижная смерть, либо обнищание» (Там же, стр. 78).
Вся эта ниточка древнейших обрядов (вплоть до «дела Бейлиса!») тянется из глубины тёмных времён, Члены вечного синедриона, как высшая жреческая инквизиция, присматривают за рядовыми жрецами, и если те из прагматических соображений чуть-чуть пошатнутся вправо-влево, чуть засомневаются в законности или целесообразности владычества над землёй обетованной, чуть помыслят пойти на компромисс с арабами, усомнившись в союзе Ягве и его народа, то инквизиция Верховная тут же выносит им приговор.
Вот почему от этого диктата Осип Мандельштам бежал в христианство, Троцкий в русскую революцию, Маркс — в теоретическии западноевропейский коммунизм, Роже Гароди — в ислам, Иосиф Бродский в американскую космополитическую жизнь. Куда угодно, только бы вырваться из-под власти жрецов, из «хаоса иудейского», о котором с удивительной точностью писал выдающийся русский поэт Николай Заболоцкий в стихотворении «Бегство в Египет», где идёт речь о спасении младенца Христа от фарисейской инквизиции:
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелён,
Иудейским поселенцем
В край далёкий привезён
Перед Иродовой бандой
Трепетали мы. Но тут
В белом домике с верандой
Обрели себе приют
………………………………………..
Но когда пришла идея
Возвратиться нам домой
И простёрла Иудея
Перед нами образ свой —
Нищету свою и злобу,
Нетерпимость, рабский страх,
Где ложилась на трущобу
Тень распятого в горах, —
Вскрикнул я и пробудился…
* * *
В газете «Форум» (№ 219, 2009.) я прочитал статью журналиста Симона Джекобсона, которая повергла меня в изумление: оказывается, в правовом государстве Израиль, считающемся оплотом демократии на Ближнем Востоке, не существует Конституции! Вот что пишет об этом юридическом феномене автор статьи «Есть ли будущее у современного сионизма»:
«Израиль так и не принял Конституции (…) многие религиозные евреи настаивают, что единственная подлинная конституция еврейского государства — это Тора и еврейский закон (Алиха).
Они не только не видят необходимости в светской конституции, но даже усматривают в подобном документе угрозу верховенству Торы и соответствующим тысячелетним традициям еврейской жизни на родине и в диаспоре».
А мы ещё возмущаемся, что иные мусульманские народы сегодня пытаются жить по законам шариата. Да Тора на две тысячи лет старше любого шариата!
Ну это всё равно, как если бы русские жили даже не по «Домострою», а по «Правде Ярослава Мудрого»… Конечно, там, где Тора, где Второзаконие — там и «Пульса денура», и «Уши Амана». Поневоле вспомнишь даже про кровь христианских младенцев. Словом, «ветхозаветная демократия»…
* * *
Евреи — люди лихие,
они солдаты плохие,
Иван воюет в окопе,
Абрам ворует в рабкоопе.
Я всё это слышал с детства
и скоро совсем постарею,
но мне никуда не деться
от крика: «евреи! евреи!»
Не воровавший ни разу,
не торговавший ни разу,
ношу в себе словно заразу
эту особую расу,
пуля меня миновала,
чтоб говорилось не лживо:
Евреев — не убивало,
все воротились живы.
Меня, начиная с 1959 года, когда я его впервые прочитал, тревожило это стихотворение Бориса Слуцкого. Но всю сложность, глубину и противоречивость его я понял только в нынешней старости.
Борис Слуцкий — честный поэт, находившийся в эпицентре всех социальных и национальных веяний — русских, советских, еврейских, попытался в этом стихотворении внятно выразить всю сложность еврейской судьбы. Он бесстрашно принимает (или, по крайней мере, не отвергает) упрёки мировой и русской истории, когда перечисляет действительные пороки еврейства: «они солдаты плохие», «люди лихие», «Абрам торгует в рабкоопе», «евреев не убивало — все воротились живы»… Это — почти набор антисемитских обвинений — анекдотов, наветов, слухов, сплетен… Но честный поэт Слуцкий не возмущается, не кричит в истерике «антисемитизм!», «черносотенство!», он со спокойной усталостью как бы соглашается, что нет дыма без огня, что в этих антисемитских упрёках есть некая страшная и трагичная для евреев и для него правда: «но мне никуда не деться от крика «евреи!», «евреи!» Он почти соглашается с тем, что есть для этого тотального осуждения причина, поскольку очень уж непохожи евреи на все другие ветви человечества. «Ношу в себе словно заразу эту особую расу» — с мужеством отчаяния признаёт он, что раса — «особая», но одновременно поэт понимает, что мир несправедлив, обвиняя поголовно в «особом расизме» всех евреев.
Вот он сам. Его душа, распахнутая в стихах. Его судьба, непохожая на судьбу «Абрама», торгующего во время войны в рабкоопе; непохожая на судьбу евреев, укрывшихся в тылу, на судьбу евреев, которые и «люди лихие» и «солдаты плохие», не похожа на судьбу чуть ли не всей «особой расы». «Не воровавший ни разу, не торговавший ни разу» — но почему мир не хочет видеть этой его единоличной искупительной честности, его офицерской мужественности, его, в конце концов, советского патриотизма? А сколько горестной иронии в последних строчках: «пуля меня миновала» — для чего? — для дальнейшей жизни после войны?! — да нет, всё гораздо сложнее, для того, чтобы «навет» на еврейство был абсолютным, безо всякого исключения:
чтоб говорилось не лживо,
евреев — не убивало,
все воротились живы!
Даже его личная удача — остался жив — ложится на антисемитские весы истории, потому что мир убеждён в порочности «особой расы», «избранного народа». А это уже разговор с судьбой, вымаливание милости у немилосердного, страшного и карающего Бога евреев Ягве. Моление, похожее на моление Авраама о том, чтобы ревнивый Бог Израиля простил утонувшие в грехах и непослушании ветхозаветные города Содом и Гоморру, поскольку в них всё-таки есть среди тысяч достойных только «заклятия» несколько праведников. «И подошёл Авраам и сказал: может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нём? Не может быть, чтобы ты погубил праведного с нечестивым… Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Бытие, 18).
Поэт возвращает нас к спору, длящемуся сорок веков, начало которому было положено в мошенническом и трогательном молении Авраама, чтобы грозный Ягве помиловал ради горстки праведников целый город грешников.
Свято место пусто не бывает. И недаром Борис Слуцкий, выросший в эпоху воинствующего атеизма, вспомнив отринутого историей ветхозаветного Бога, поставил на его место другой, более понятный образ:
Мы все ходили под Богом.
У Бога под самым боком.
Он жил не в небесной дали,
его иногда видали
живого. На мавзолее.
Он был умнее и злее
Того — иного, другого
по имени Иегова,
которого он низринул.
Извёл, пережёг на уголь,[6]
а после из бездны вынул
и дал ему стол и угол.
Этому земному Богу Слуцкого свойственны и «всевидящее око», и «всепроницающий взгляд» — все забытое, ветхозаветное и вдруг всплывшее из доисторической вавилонской бездны.
Интересно, что Сталин в стихах русских поэтов той же эпохи (Исаковский, Твардовский и др.) изображён как понятный людям земной человек, как суровый, но справедливый отец, как народная надежда, в крайнем случае, как полководец и вождь и даже злодей или диктатор. Но никогда — как Бог. Такое случалось лишь с поэтами, вышедшими из «хаоса иудейского», из еврейской среды, сохранившей в своей генетической памяти все ветхозаветные мифы об отношении их предков с грозным племенным божеством Ягве.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.