Глава 20 Два золота узбекистана

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 20

Два золота узбекистана

Как уже отмечалось, придя к власти Брежнев оставил на своих местах практически всех первых руководителей союзных республик. Единственными исключениями стали четыре республики: Казахстан (в ноябре 64-го 1-м секретарем ЦК там стал друг Брежнева Динмухамед Кунаев), Белоруссия (в марте 65-го к руководству пришел Петр Машеров), Армения (в марте 66-го к власти был приведен Антон Кочинян), Латвия (в апреле 66-го 1-м секретарем ЦК там стал Август Восс). Эти единичные перестановки, растянутые во времени (в течение полутора лет), не оставляли впечатления кампании и вполне удовлетворяли высшую элиту, которая для того и приводила к власти покладистого Брежнева, чтобы он принес в «верха» долгожданную стабильность, нарушенную Хрущевым. Вот почему в 1967 году провалилась попытка «радикалов» сместить Брежнева от власти и встать у руля государства самим – подавляющая часть элиты этого не захотела. В числе «заговорщиков» оказалась большая группа так называемых «комсомольцев» – бывших руководящих деятелей ВЛКСМ, которых привел во власть лично Хрущев. Среди этих деятелей главную роль играли: Александр Шелепин (в 1952–1958 годах – 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ, в 1958–1961 – председатель КГБ, с октября 1961 – секретарь ЦК КПСС, член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС с ноября 1964 года), Владимир Семичастный (в 1958–1959 годах – 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ, с ноября 1961 – председатель КГБ СССР, член ЦК КПСС с ноября 1964 года), Николай Месяцев (в 1946–1959 годах – в аппарате ЦК ВЛКСМ, с октября 1964 – председатель Комитета по радиовещанию и телевидению при СМ СССР, кандидат в члены ЦК КПСС с апреля 1966 года), Николай Егорычев (в 1960–1961 годах – в аппарате ЦК КПСС, с ноября 1962 – 1-й секретарь Московского горкома КПСС, член ЦК КПСС с 1961 года), Сергей Павлов (в 1959–1968 годах – 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ, член ЦК КПСС с 1961).

Вспоминает Л. Замятин (с 1946 года – на ответственной и руководящей работе в МИД СССР): «Я один раз читал тетрадку, какие КГБ рассылал. В ней запись разговора комсомольских работников в гостинице. Они, видно, в баньке мылись и заодно обсуждали текущую политику, всем характеристики давали. Эту запись со вниманием читали и выводы делали…».

У «комсомольцев» было достаточно сторонников в аппарате ЦК КПСС и даже в Политбюро (например, 1-й заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский), однако Брежнев оказался хитрее и опытнее всех этих людей. Придя к власти как временная фигура, разыгрывая из себя достаточно покладистого функционера, он в итоге сумел переиграть всех своих оппонентов, нанеся по каждому из них точечные удары, которые лишили их влияния в «верхах», а значит, и возможности угрожать его власти. Победить Брежневу помогло и то, что у «комсомольцев» были слишком радикальные идеи касательно привилегий партаппарата, которые попросту напугали последний. Например, Шелепин, когда стал членом Политбюро, отказался от охраны и призвал других своих коллег по высшему ареопагу последовать его примеру. По его мнению, охрану надо было оставить только у трех человек: Генерального секретаря, председателя Президиума Верховного Совета и главы правительства.

Кроме этого, Шелепин предлагал урезать средства на оплату бытовых проблем номенклатуры (и, подавая пример другим, оплатил из собственного кармана ремонт в своей квартире, хотя мог это сделать на государственные средства), прекратить практику ношения портретов членов Политбюро на праздничных демонстрациях и т. д. Все эти предложения по сути давно назрели (вспомним, слова Че Гевары и китайских руководителей о советской номенклатуре), однако должного отклика в «верхах» не нашли. Брежнев это чутко уловил и решил использовать недовольство номенклатуры в своей борьбе против «комсомольцев».

В мае 1967 года со своего поста слетел первый «комсомолец» – Владимир Семичастный, которого в кресле председателя КГБ сменил Юрий Андропов (Семичастного отправили подальше от Москвы, на Украину, где назначили 1-м заместителем председателя Совета Министров). Месяц спустя дошла очередь до главы Московского горкома КПСС Николая Егорычева, который уступил свое кресло Виктору Гришину. В сентябре был устранен от верховной власти Александр Шелепин: его хоть и оставили в составе Политбюро, но освободили от обязанностей секретаря ЦК и назначили на малозначащий пост председателя советских профсоюзов.

Кроме этого происходили «зачистки» и на нижних этажах власти, где сторонники «комсомольцев» заменялись брежневскими выдвиженцами. Среди последних наиболее значительную роль играли «днепропетровцы», далее шли «молдоване» и «казахи» (в Днепропетровской области Брежнев родился и трудился на партработе до 1950 года, в Молдавии был 1-м секретарем ЦК в 1950–1952 годах, в Казахстане верховодил в 1954–1956 годах). Например, в «днепропетровский» клан входили: Георгий Цуканов (помощник Брежнева с 1958 года), Игнатий Новиков (заместитель председателя Совета Министров СССР, председатель Госстроя СССР с 1962), Николай Тихонов (заместитель председателя Совета Министров СССР с сентября 1965), Георгий Павлов (управляющий делами ЦК КПСС с декабря 1965), Константин Грушевой (член военного совета Московского военного округа с декабря 1965), Николай Щелоков (министр внутренних дел СССР с апреля 1966), Георгий Цинев (1-й заместитель председателя КГБ СССР с мая 1967) и др.

Естественно, что эти брежневские предпочтения не были тайной за семью печатями для всего партаппарата страны. Не случайно даже в Ташкенте партийные функционеры шутили, что история России делится на три периода – допетровский, петровский и днепропетровский.

Между тем одним из близких соратников Брежнева из казахстанского клана был Динмухамед Кунаев, которого генсек в апреле 1966 года сделал кандидатом в члены Политбюро. Учитывая, что Казахстан считался одним из стратегических конкурентов Узбекистана на советском пространстве, можно себе представить чувства Рашидова после этого назначения – оно его явно не обрадовало. Ведь теперь Кунаев становился еще ближе к Брежневу, а значит мог влиять на него в своих притязаниях за лидерство в среднеазиатском регионе. И если совсем недавно, при Хрущеве, это стоило Кунаеву руководящего поста (как мы помним, в 1962 году он был удален от руководства республикой после того, как воспротивился передаче Узбекистану двух сельскохозяйственных районов Чимкентской области), то теперь, став кандидатом в члены Политбюро и приближенным к Брежневу человеком, Кунаев резко набрал политический вес. По этому поводу вспоминается следующая история.

Во второй половине 60-х у корейцев, проживавших в Узбекистане (а их с конца 30-х там обитало 50 % из числа всех корейцев СССР), возникла идея выпускать свою собственную газету. Инициатором этого выступил журналист Ки Сек Пок, который в 30-е годы вместе с Рашидовым учился в одном вузе – Самаркандском университете. Естественно, что именно к нему он и обратился с этой просьбой. Рашидов идею одобрил, заявив, что корейцы Узбекистана заслужили право иметь свою прессу. Газету решили назвать «Ленин кичи» («Ленинское знамя»).

Как и положено, об этой инициативе Рашидов доложил в Москву. Там эту идею встретили с пониманием и пообещали ее инициаторам содействие. После этого в Ташкенте были уверены, что все разрешится самым лучшим для них образом. В издательство ЦК КП Узбекистана даже завезли корейские шрифты, чтобы в скором времени начать выпуск первого номера новой газеты. Как вдруг случилось неожиданное. Москва объявила, что редакция газеты будет базироваться в столице Казахстана городе Алма-Ате, а в Ташкенте разместиться всего лишь ее корреспондентский пункт из пяти человек.

Конечно, Брежнева нельзя было назвать недоброжелателем Рашидова (каким был, к примеру, Хрущев в последние полтора года его правления), однако у узбекского лидера во второй половине 60-х не было полной гарантии, что новый генсек, по подсказке кого-то из своих приближенных, не захочет вдруг сменить его на посту хозяина республики. Взять те же показатели по сдаче хлопка государству.

С тех пор как Брежнев пришел к власти, они в Узбекистане росли достаточно медленно и понемногу, в основном из-за тяжелых погодных условий. Так, в 1965 году было сдано 3 миллиона 903 тысячи тонн «белого золота», в следующем году – на 180 тысяч тонн больше, в 67-м роста вообще почти не было, в 68-м производство составило еще меньше – 4 миллиона 10 тысяч тонн. Естественно, Москва была недовольна этими показателями, требуя от узбекского руководства кардинальных изменений с целью выправления ситуации. В итоге Рашидову пришлось обращаться за советом к ученым-агрономам. Те предложили наиболее быстрый путь – химизация. А в качестве панацеи был предложен химикат бутифос – препарат из разряда дефолиантов, который вызывал искусственное старение листьев и ускорял созревание хлопчатника и облегчал его уборку. Это гарантировало рост хлопка и, значит – экономию в миллионы рублей.

Позднее критики Рашидова будут ставить ему в упрек эту инициативу, обвиняя в истощении земли и засорении почвы. Упреки в чем-то справедливые, но явно не учитывающие реалии тех времен. Например, критики настаивают на том, что ставка на бутифос отбросила назад науку, которая могла бы разработать новые виды минеральных экологически чистых удобрений, более полезных чем бутифос. Однако кто бы предоставил Рашидову эту роскошь – возможность в течение нескольких лет искать другие средства для роста урожаев хлопка. Центр наоборот торопил его, а также другие хлопкосеющие республики, увеличивать урожай в кратчайшие сроки. Пришедшей к власти в Москве брежневской команде нужны были быстрые результаты, которые укрепили бы ее политические позиции. И если бы Рашидов не согласился дать этот быстрый результат, его бы тут же отправили в отставку, а на его место посадили бы более покладистого человека. Вот почему, когда Рашидов заикнулся о бутифосе, Брежнев тут же подхватил эту идею и распорядился начать строить в Волгограде завод по его производству. Оборудование для него закупали в Швеции и ФРГ, а технология была американская.

Поскольку рост урожаев хлопка требовал расширения площадей посевных земель и, значит, дополнительных водных ресурсов для их орошения, перед Москвой встала проблема – где эту воду взять. Ведь, например, тот же Узбекистан больше чем соседние республики Средней Азии страдал от нехватки воды, поскольку все основные реки, текущие на его территории, начинаются в Киргизии или Таджикистане. Вот тогда и была реанимирована идея столетней давности (ее разработал в 1862 году выпускник Киевского университета Я. Демченко) о перебросе части стока северных рек. Согласно этой идее, можно было значительно увеличить площадь орошаемых земель в республиках Средней Азии и Казахстане (до 18 миллионов гектаров, что было больше существующего в два раза), направив туда части стока сибирских рек Иртыш, Обь и ряда других.

Отметим, что реанимация этой идеи произошла еще при Хрущеве – на ХХII съезде КПСС в октябре 1961 года. В Программе КПСС, принятой на этом форуме, отмечалось, что «советский человек сможет осуществить дерзновенные планы изменения течения некоторых северных рек и регулирования их вод с целью использования мощных гидроресурсов для орошения обводнением засушливых районов». Однако смещение Хрущева на время отодвинуло осуществление этого проекта и только в 1968 году к нему вернулись вновь – Пленум ЦК КПСС дал поручение Госплану, Академии наук СССР и другим организациям начать разрабатывать план перераспределения стока рек.

Узбекистан от этого плана выиграл бы больше всего, однако у проекта имелась и масса противников, засевших в различных союзных министерствах и аппарате правительства СССР. Первая очередь проекта была невыгодна и Казахстану, поскольку воду по нему для Узбекистана и Туркмении собирались брать из Иртыша – самой большой реки Казахстана. Короче, на бумаге все получалось гладко, а на деле – сплошные овраги.

Между тем, требуя от хлопкосеющих республик увеличить урожаи «белого золота», Центр покупал его по заниженным ценам. По словам С. Ризаева, в Узбекистане это выглядело следующим образом:

«Закупочные цены на хлопок-сырец, несмотря на неоднократные предложения республики пересмотреть их, привести в соответствие с трудоемкостью культуры, оставались крайне низкими. Скажем только, что на производство одной тонны хлопка-сырца затрачивалось 340 человеко-часов, в то время как по зерну этот показатель равнялся всего 12 человеко-часов. Однако реализационные цены различались лишь в пять раз. К тому же, при таком соотношении трудоемкости и цен создавалось впечатление о низкой производительности труда в хлопкосеющих республиках. А ведь зерно можно сеять весной и осенью, полностью убирать комбайнами. Над каждым же кустом хлопчатника надо работать круглосуточно, почти полгода. Надо хлопчатник полить 6–8 раз, разрыхлять почву после каждого полива, осенью и зимой промывать почву, применяя при этом массу ручного труда.

Закупочная цена на узбекский хлопок в последние годы в среднем в пять раз (в зависимости от сорта) была ниже мировых цен, если считать по официально опубликованному коммерческому курсу валют: разница так велика, словно речь идет не о соседних странах, а о разных исторических эпохах, о другой цивилизации. Правда, 1,5–2 миллиарда рублей ежегодно возвращалось в Узбекистан из союзного бюджета, но в виде дотаций, оскорбительных для народа. Цена хлопка занижалась сознательно, в самой структуре цены на хлопок (как и на другие сельхозпродукты) не было ни полной стоимости рабочей силы, ни полной стоимости потребленных природных ресурсов. То есть, изначально закладывались и бедность дехканина, и экологические беды.

Особенно сильно проявились недостатки союзной политики в социальной сфере. Отклонения и просчеты в инвестиционной политике приводили к тому, что капитальные средства выделялись в основном на производственные цели, а на социальные в последнюю очередь (это потом назовут «остаточным принципом»). Недоучитывались региональные особенности. Это и высокие темпы прироста населения (втрое выше союзного уровня), и жаркий климат, и многое другое. Реальное положение среднеазиатских республик, их демографические особенности Центром недоучитывались, что приводило к уравниловке. При выделении капитальных вложений уравнивалось положение республики и не учитывалось, какое будет население через три года, через пять лет. В результате в Узбекистане социальная инфраструктура села резко отставала от города.

К примеру, за 1960–1970 годы в целом по СССР количество детей в возрасте от 1 до 7 лет уменьшилось на 7,4 %, а в Узбекистане возросло в 1,5 раза. Однако темпы строительства детских дошкольных учреждений как по Узбекистану, так и по СССР были одинаковыми. В результате потребность в детских учреждениях в Узбекистане была удовлетворена в 1970 году лишь на 14 процентов. Характерным было значительное отставание жилищного строительства при сооружении новых объектов народного хозяйства…».

Можно предположить, что низкие закупочные цены на хлопок сохранялись Центром не случайно. Это могло быть вызвано тем, что Центр таким образом заставлял руководство хлопкосеющих республик, озабоченных погоней за необходимыми им денежными поступлениями, не сбавлять темпы урожайности хлопка.

Между тем, помимо «белого золота», еще одной твердой валютой для Узбекистана, способствующей укреплению его позиций в структуре Союза, являлось чистое золото. Именно при Рашидове республика в течение короткого времени создала новую для себя индустрию и буквально ворвалась в десятку золотодобывающих стран мира, построив около десятка рудников, в том числе крупнейшее в мире золотодобывающее предприятие Мурунтау с выпуском золота самой высокой пробы.

Еще в самом начале своего правления, в начале 1960-х, Рашидов нацелил республиканских геологов на поиски новых месторождений золота в Узбекистане. При этом в Москве (да и в других регионах, особенно в конкурирующих с Узбекистаном) весьма ревностно следили за этими телодвижениями Рашидова. С одной стороны, Москве было выгодно получить новые «золотые жилы», с другой – там понимали, что это золото может подогреть амбиции узбекского лидера и позволит ему проводить более независимую политику. Вот почему, когда узбекские геологи рапортовали о новых и новых находках золота в республике (в том числе и самого крупного в СССР), в Москве относились к этому скептически, а то и раздраженно. И игнорировать эту реакцию было нельзя, поскольку без согласия Центра развивать эту индустрию (как и любую другую) узбекские власти попросту не могли. О том, как протекала «золотая эпопея» Рашидова, рассказывает очевидец – А. Кахаров:

«Развитию отрасли золотодобычи Узбекистана повезло. Шараф Рашидович обладал энциклопедическими знаниями по истории золота, хранил в памяти множество народных сказаний и легенд, в том числе о древнем золоте времен каменного века, когда человек на примере случайных находок проявлял интерес к металлу солнечно яркого цвета. Более подробно он любил рассказывать об эпохах бронзы и железа периода истории, когда наши предки научились выплавлять медь, золото, серебро, бронзу, железо и изготовлять примитивные орудия труда и оружие, а также искусные украшения во времена существования государств Согдиана и Бактрия.

О добыче самородков золота в Нуратинских горах и низовьях реки Заравшан в военные и довоенные годы Шараф Рашидович рассказывал как будто сам участвовал в их разработке. Он был хорошо осведомлен и прекрасно знал дислокацию, названия и особенности месторождений золота на всей территории республики. Видавшие виды, исколесившие и истоптавшие ногами равнины и горы Узбекистана первопроходцы-геологи, занимающиеся поисками золота, поражались доскональным знаниям Шарафа Рашидовича названий малозаметных ручейков, заброшенных поселений, старых мазаров, родников, колодцев, холмов и гор.

– Обратите внимание на местечко Акчоп у подножья гор в Нуратинской долине, – рассказывал Шараф Рашидович в редкие моменты отдыха в кругу близких его духу людей. – Там местные жители добывали золото до войны и если подняться по одноименному ручью вверх по течению, вы выйдете на перевал Узунсакал и Давлятходжа с небольшим озерцом на вершине. С этой вершины перед вами откроется панорама предгорья, где некогда кипела жизнь. В ущельях Ухум добывали железо, ковали подковы и оружие. Золото мыли в речках Маджерум, Сентап, Каттаич. За поворотом Аулие Мазар вы найдете норы и глубокие пещеры, где жили и работали древние рудокопы.

У него было свое собственное видение перспективы запасов золота и о возможностях его добычи. Он имел свое собственное понимание этимологии ряда обиходных слов и он трактовал по своему смысл звучаний: Сентап, Чармитан, Зармитан, Зарафшан, Олт-Золт-Голд, Каульды, Алтын-казган, Заркашон, Захаб и др.

Ученые, писатели, журналисты, политические деятели и коллеги, которым удавалось иметь встречи в официальной и неофициальной обстановке, в приватной беседе с Шарафом Рашидовичем восхищались его глубокими знаниями древней и новой истории, современной литературы, умению обворожительно и захватывающе вести беседу с собеседниками…

Шараф Рашидов использовал каждую возможность встречаться со специалистами по золоту из Москвы, вступал с ними в дискуссию, отстаивал свою позицию в необходимости проектирования и строительства золотодобывающих рудников и фабрик в Узбекистане. Я помню нудные переписки и переговоры с министром цветной металлургии СССР П. Ф. Ломако.

Убедившись в несостоятельности Минцветмета в крупномасштабных и решительных действиях по освоению золотого месторождения Мурунтау, Шараф Рашидович осторожно стал привлекать к этой идее министра среднего машиностроения СССР Ефима Павловича Славского.

Я помню одну из первых, не совсем удачно завершившуюся, беседу Славского с Рашидовым. Шараф Рашидович начал свою беседу словами благодарности Ефиму Павловичу за преобразования в пустыне Кызылкум средствами Минсредмаша. На самом деле в конце 50-х и в начале 60-х в тяжелейших условиях силами министерства Славского было совершено чудо – построен поселок Учкудук (городом это чудо в Навоийской области станет в 1978 году. – Ф. Р.).

Шараф Рашидович красочно обрисовывал преобразования, происшедшие в центре безжизненной пустыни, о местах, где можно было скорее погибнуть в поисках воды, чем найти следы занесенных песком трех колодцев, и о том, как возник мираж – промышленный гигант оборонной индустрии СССР с роторными экскаваторами, шахтными копрами, с уютным озелененным поселком, соединенный со всей страной, вновь построенной трехсоткилометровой железной дорогой.

Беседа за обеденным столом проходила в умиротворенной обстановке, когда говорили о многом, в том числе о пользе зеленого чая, о первой атомной бомбе, произведенной из сырья Узбекистана и Таджикистана, о трудностях сбора хлопка, об объектах урана в Чехословакии и Германии и об интересных находках золота узбекскими геологами.

Царило полное единодушие во всем, однако на дипломатическое предложение Шарафа Рашидовича о том, что только Минсредмашу и министру, каким является Славский, по силам принять на себя заботу об освоении крупнейшего месторождения золота в мире – Мурунтау, Славский решительно отказал Рашидову словами:

– Я понимаю тебя, Шараф! Золото нужно для страны. Ой, как нужно! Но ты пойми и меня. Мы призваны защищать Родину силой оружия. Мы не должны распыляться. Ты знаешь, сегодня наше министерство чем только не занимается. Мы заготавливаем столько картошки, сколько ее выращивает вся Белоруссия. Я вынужден создавать совхозы, производить кефир, коптить копчености, строить города, магазины, овощехранилища и еще многое другое. Если дело так будет продолжаться, министерство придется переименовывать. Каждый министр должен заниматься и отвечать за свое дело. Золото – это заманчиво, но это епархия Петьки и Васьки. (В то время министром цветной металлургии был Петр Ломако, министром финансов – Василий Гарбузов.)

Шараф Рашидович спокойно выслушал министра и, улыбнувшись, предложил:

– Я хотел лишь посоветоваться с Вами прежде, чем выносить этот вопрос на обсуждение Политбюро».

После этой беседы телефон СПС (специальной правительственной связи) ЦК заработал с удвоенной энергией. Рашидов настойчиво звонил, убеждал и переубеждал ответственных работников ЦК, Госплана, Совета Министров, Государственной комиссии по запасам, Министерство геологии и многие другие инстанции…

Желание Шарафа Рашидовича ускорить сроки добычи золота сталкивались с барьерами установленных государством порядков. Будучи глубоко убежденным сторонником перспектив золотоносности центральных Кызылкумов, он инициировал идею совмещения некоторых этапов освоения месторождения Мурунтау и поручил отделу ЦК подготовить предложения о начале проектирования и строительства не дожидаясь завершения подсчета запасов этого объекта.

Заведующий отделом ЦК М. Р. Рамазанов и я оказались в гуще столкновений диаметрально противоположных мнений по этому делу. Сторонников, поддерживающих идею Рашидова, было мало. В присутствии Шарафа Рашидовича противники этой идеи высказывались в форме предостережения и робко возражали, но, выйдя из кабинета, многие с яростью высказывались об абсурдности этой идеи.

Сторонниками идеи Рашидова были: министр геологии Узбекистана Туляганов Х. Т. и его заместитель Гаркавец В. Г., академик Хамрабаев И. Х. и еще ряд лиц. Не буду приводить имена противников этой дерзкой идеи Рашидова, так как многих нет в живых, а некоторые живые получили позднее награды и пишут воспоминания о том, что эта идея принадлежит им… Но хочу привести некоторые высказывания скептиков, чтобы показать с какими трудностями мы сталкивались и для демонстрации того, что культура речи и умелое оппонирование не имеют ничего общего с хамством и невежеством:

– Рашидов взялся не за свое дело.

– Раньше за такие дела расстреливали.

– Узбеки инициируют досрочные роды.

– Мурунтау – мертворожденный ребенок.

– Мурунтау – это авантюра, а авторы – авантюристы.

– Запасов золота у узбеков нет. Все это липа!

Мы ничего не скрывали. Рамазанов докладывал все откровенно. Шараф Рашидович слушал подобные доклады опустив взор. Обычно он не комментировал подобные высказывания и не раздражался, но видно было, что переживает. Лишь однажды он сказал, что Усмана Юсупова (бывший первый секретарь ЦК Узбекистана) тоже называли авантюристом за инициативу строительства Ферганского канала. А сколько хлопка получила страна?

В итоге удалось получить согласие многих заинтересованных лиц и организаций. Исключение составили проектные институты. Проектировщики категорически отказались приступать к делу, ссылась на то, что они не имеют права проектировать без утвержденных запасов и принесли инструкцию в которой было ясно оговорено, что проектирование осуществляется исходя из запасов золота категорий: А, В, С1 и С2… На месторождении Мурунтау к тому времени запасы оценивались как С2. Для перевода запасов из категории С2 в более достоверные нужно было строить шахты и проходить много подземных выработок, на что потребовались бы годы.

Ситуация была тупиковая. Проектировщики, разводя руками, заявляли: не мы при думали эти порядки и не нам их отменять. А ответственность? Кто будет отвечать, если запасы не подтвердятся? Кто может взять на себя такую ответственность?

Такую ответственность взял на себя Шараф Рашидович Рашидов, который убедил первое лицо государства и получил совершенно секретное Специальное Постановление Правительства СССР, разрешающее в порядке исключения начать проектирование и строительство грандиозного объекта Мурунтау на запасах категории С2, не дожидаясь завершения геологоразведочных работ.

Строительство началось (теперь об этом можно писать открыто) силами трех подразделений МВД Узбекистана (колонии: поселения, строгого и усиленного режимов) и специализированным военностроительным полком. Небольшая группа вольнонаемного состава, в основном работники Навоийского комбината, представляли дирекцию строящегося предприятия.

Так началось строительство крупнейшего предприятия страны по золотодобыче на 5 миллионов тонн руды в год, которое было завершено успешно и досрочно в марте 1967 года…».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.