НАДУВНЫЕ ФИГУРЫ
НАДУВНЫЕ ФИГУРЫ
Время от времени, когда наступает пора сесть за очередную главу воспоминаний, я уезжаю в Калугу, открываю материнскую квартиру, обвожу взглядом фотографии родных, висящие на стенах, раскладываю на столе блокноты, папки, записи и потихоньку погружаюсь в сладостное рабочее состояние…
Время от времени, почувствовав устшюсть, я иду на кухню, чищу на обед картошку, кипячу чайник, завариваю чай либо варю пельмени. Словом, обживаю квартиру и в то же время, чтобы не скучать и соображать, какие события творятся в мире, включаю маленький радиоприемничек, висящий на гвозде, и слушаю одну-единственную программу, которая называется «Радио России» — «Настоящее радио», как аттестуют его всяческие ведущие, голоса которых я уже узнаю чуть ли не с первого слова.
Так меня за последние месяцы «достало» это радио, что я решил записывать по датам, когда и что они извратили, когда и в чем оболгали нашу прошлую жизнь, когда и как выплеснули в людские уши очередное помойное ведро пошлостей. Мы-то в Москве почти его не слушаем, но в провинции, где у многих людей другой связи с жизнью нету, «нормальное радио» — единственный источник, из которого волей-неволей им приходится хлебать пойло, приготовленное демократическими журналистами.
Бывший посол России в Израиле, а ныне, видимо, пенсионер и желанный на радио публицист Александр Бовин. Я пил чай и от нечего делать слушал Александра Бовина Вот что он говорил миллионам наших сограждан:
…надо возвратить японцам Курильские острова. Два обязательно, а остальные два желательно. Если это, с точки зрения некоторых политиков, территории спорные — все равно наш добрый жест, наша добрая воля окупятся…
Господин Бовин! Мы ушли из Восточной Европы, без дипломатического сопротивления уступили Западу наши позиции в ГДР, мы оставили в бывших странах Варшавского блока громадные материальные богатства — аэродромы, дороги, военные городки, культурные центры… И нечто большее — сотни тысяч наших солдат, похороненных в их земле. Проявили «добрую волю» — и что получили в ответ? Глумление над братскими могилами, приближение к нашим новым западным границам натовской военщины, небывалый накал со— ветофобии и русофобии. «Лучше больная России, чем сильная», — как выразился Вацлав Гавел.
Выступил недавно по телевидению Ваш друг по демократическому разрушению Советского Союза, бывший председатель КГБ Вадим Бакатин, который выдал американцам все секреты нашей аппаратуры, вмонтированной советскими специалистами в стены американского посольства. Но как раз в день, когда Бакатин поздравлял с юбилеем своего подельника Горбачева, из Америки пришло сообщение о туннеле, который десять лет тому назад цэрэушники подвели под наше посольство в Вашингтоне. Так вот, господин Бовин, наши американские друзья, ахнув от подарка, который преподнес им Бакатин в 3 990 году, не оценили его «доброй воли», не распустили слюни умиления, не покаялись в том, что туннель под нас подвели, и не впали в мазохистскую истерику, в которой пребываете Вы.
А что Вы говорили в этой передаче об Иисусе Христе?
Иисус Христос был еврей. А кто такие христиане? Это диссиденты внутри иудаизма. Его распяли как еретика. Ведь христианская и православная церковь казнили еретиков. Если бы евреи не распяли Христа, то и христианства никакого бы не было… Католическая церковь признала, кстати, что, осуждая евреев за распятие Христа, она не права…
Сколько глупостей Вы намололи сразу в нескольких фразах — не счесть… Говорите, что Ватикан принес покаяние евреям за якобы «наветы на них», касающиеся распятия, а чуть раньше сами спокойно подтвердили, что иудеи распяли Христа, «как еретика» и «диссидента внутри иудаизма»… В середине передачи Вы признались слушателям, что являетесь внуком православного священника, крещеным человеком, и вдруг концы с концами свести не можете. Так кто же потребовал у Пилата казни Христа? Русские, что ли? Надо бы внуку священника и бывшему послу в Израиле знать простую истину, что у Божьего сына национальной принадлежности (пятого пункта) нет и быть не может, ни в паспорте, ни по существу. Еще одна Ваша глупость привлекла мое внимание. Рассуждая о «православном экстремизме», Вы сравнили наши гонения на раскольников с крестовыми походами и западноевропейской католической инквизицией. И это — на всю страну! А во время крестовых походов, свирепствования инквизиции и религиозных войн в Европе сотни тысяч мусульман, христиан и евреев (если иметь в виду изгнание евреев из всех цивилизованных стран Европы, сопровождаемое погромами) были уничтожены под знаменем борьбы за истинную веру. Так что не надо с больной головы на здоровую…
А как демагогически Вы на одну доску поставили (31 марта в 11.30) три исторических ситуации:
Нас обвиняют в непропорциональном применении силы в Чечне. Македонцев — в том же и израильтян в том же.
Не надо передергивать. Чеченцы и албанцы — несколько поколений — живут в составе России и Македонии. А у пале— стинцсв есть международное право на создание собственного государства, для которого им нужны земли, оккупированные евреями. Так что здесь мы имеем две большие разницы.
По-моему, Вы все-таки что-то перепутали в своей биографии, ибо рассуждаете не как внук православного священника, а как отпрыск ветхозаветного фарисея…
А вот еще один пример радиолжи. Выступает 8 марта по «Радио России» вдова писателя, Андреева Алла Александровна Андреева, женщина с тяжелой судьбой — три замужества, «дважды вдова» (как она сама сказала), женский лагерь в Потьме, — и говорит:
В потемском лагере была в нашем бараке женщина с номером на руке. Татуировку ей сделали в немецком лагере. Так наши, когда захватили немецкий лагерь, дали ей 25 лет за то, что она осталась жива в немецком лагере.
Я встречал за свою жизнь многих людей, побывавших в немецком лагере, — от львовского поэта Миколы Петренко до охотника с Нижней Тунгуски Романа Фаркова. Никто из них не получал никаких сроков за то, что «остались живы в немецком лагере». Четвертьвековые сроки получали только те, кто становился надсмотрщиком, помощником палачей, врачом, производившим опыты над заключенными, провокатором, выдававшим своих товарищей лагерным садистам…
И еще одна подлая ложь в той же передаче из тех же уст:
…вопреки советской власти, сопротивляясь ей, возникли такие люди, как Рихтер, Уланова и сотни других.
Да? А если продолжить: «такие, как Чкалов, Шолохов, Курчатов, Дунаевский, Твардовский…» А ведущая слушает, поддакивает и ни одним словом не желает поправить очень старую и, видимо, как говорят ныне, «неадекватно мыслящую» собеседницу.
23 февраля 2001 года. Устав от наглых, лживых и клеветнических монологов и диалогов, изрыгаемых «настоящим радио», я в очередную передышку включил телевизор и попал на «Глас народа», в то время когда представительница малого народа журналистка Евгения Альбац кричала в лицо космонавту Светлане Савицкой: «А вы знаете, что в семидесятые годы, пока Вы там летали в космосе, каждый четвертый ребенок в России рождался больным, детская смертность у нас была выше, чем в Занзибаре, чем в африканских и латиноамериканских странах, половина населения сидела в тюрьмах!»
А я лишь сегодня проходил мимо церкви, где в годы войны, да и в послевоенное время была так называемая детская кухня, в которой готовилось питание для маленьких детей — всяческие жидкие каши, кефиры, рисовые отвары. У меня и у моего друга Алика Мончинского были сестренки сорок первого года рождения, и для них мы имели право брать в детской кухне каждый день то ли бесплатно, то ли за какие-то копейки эти драгоценные бутылочки с едой. И такая система была создана государством в трудные годы по всей стране. Да я, уже став отцом, ходил на такую кухню в Москве в начале шестидесятых годов, и мы с женой, у которой не хватало молока, выкармливали из таких же бутылочек маленького сына. Разозленный и оскорбленный лживостью Е. Альбац, я достал справочник, называющийся «Положение детей в мире», изданный в 1991 году издательством «ЮНИСЕФ» при ООН, и тщательно изучил его. С клеветниками ведь тоже надо бороться умело. Все страны в таблицах справочника поделены на четыре категории: с очень высоким коэффициентом детской смертности, с высоким коэффициентом, со средним и с низким. СССР с 1960 по 1989 год находился в разделе «Средняя детская смертность» рядом с Югославией, Южной Кореей, Румынией, Ливаном, Объединенными Арабскими Эмиратами. Лучше, нежели в СССР, положение было в 40 странах, хуже в 88-ми. У большинства африканских, азиатских, южноамериканских стран (Мозамбик, Эфиопия, Бангладеш, Уганда, Боливия, Перу, Гондурас и т. д.) детская смертность, по данным ООН, была в 3–4 раза выше, чем в СССР. На острове Занзибар, в котором, по словам Альбац, «смертность была ниже, чем в СССР», коэффициент смертности был в 1960 году выше, чем у нас, в 5 раз, а в 1989 году в четыре раза.
Помню, как эта лгунья однажды очень досадила своими провокационными вопросами во время избирательной кампании Е. М. Примакову. А он ведь арабист и язык арабский знает прекрасно. И когда дама окончательно «достала» его, Евгений Максимович прямо-таки рявкнул: «А вы, Евгения Аль— бат…» Та аж взвизгнула от негодования. Я думал, что Примаков оговорился, но потом выяснилось, что словом «альбат» в арабском языке называют просто-напросто собаку женского пола, то есть суку.
Ну, облаяла эта Альбац в очередной раз Советский Союз, оклеветала историю. В суд подать невозможно — вроде бы лично никого не оскорбила, ответить по тому же ТВ — не дадут. Одно остается: посоветовать Е. Альбац, когда она соберется рожать какого-нибудь маленького Шендеровича, то пусть отправляется на роды в Занзибар, где нет ни тюрем, ни заключенных и никакой тебе советской детской смертности…
Нет, нужен суд чести для профессиональных папарацци. Как только скажут, что в середине 70-х детская смертность у нас была похлеще, чем в Занзибаре, или что в те времена полстраны сидело в лагерях — сразу надо лишать права выступать, печататься, открывать на публике рот. Они больные. Их не судить, а лечить надо.
А вот мое впечатление о передаче Ирины Колесниковой, которую я услышал 3 марта 2001 года по радиостанции «Свобода». Речь шла об актрисах кабаре тридцатых годов. Вспоминала некая престарелая одесситка Мальвина Швидлер:
Ну конечно, Крис-Гонорская была знаменита на всю Европу. Певица без голоса, но красива была, как бестия, и такой уверенности в себе, что голос ей был не нужен. Она в ожидании номера всегда сидела за кулисами в одних трусиках. Во время войны в Киеве сделала блестящую карьеру, вышла замуж за какого-то очень важного немца.
А блистательная Клара Юнг! Она была еврейской актрисой сначала в США, потом в Восточной Европе и, наконец, в России. В то время все увлекались футболом, и за одну ее песенку Клару буквально носили на руках. «Я футболистка, с мячом играю, ножки раздвину — гол пропускаю!» Однажды эта Клара Юнг, которой не разрешил в России гастролировать какой-то крупный чиновник, пришла к нему в шубке. Он ее принял, она скинула шубку, а под шубкой — ничего! Через пятнадцать минут она получила право гастролировать по всей России!
Ах, если бы вы слышали, с каким нутряным придыханием и благоговением ведущая передачи слушала откровения Мальвины!
Да. племя Моники Левински остается верным себе… Впрочем, почему Моники Левински? И сама Моника, и Клара Юнг, и Крис-Гонорская, и Мальвина Швидлер, и все остальные «футболистки» — дочери их древней праматери Эсфири, очаровавшей варвара Артаксеркса и спасшей еврейский народ от очередных гонений… Отсюда и праздник Пурим, отмечаемый евреями в числа, близкие к 8 марта, и все передачи о кабаретных женщинах были посвящены этому женскому дню.
5 февраля 2001 года. На экране ТВ Немцов: «Долги надо платить, иначе мы будем страной-кидалой». Бывшему картежнику из Сочи (как говорит Жириновский) близка такая терминология.
Но разве мы уже не есть езрана-кидала? А вернее всего — наша власть, которая все эги десять лет только и ломает голову над тем, как кинуть свой народ. В 1992 году Гайдар кинул всех граждан России, отпустив цены. Через два года Лифшиц, Уринсон и Геращенко кинули большую часть населения во время «черного вторника». В течение этих же лет Чубайс кинул весь трудящийся люд, провернув ваучерную аферу… Они поставили крест на утопической идее справедливого раздела общенародной собственности среди населения России.
В 1998 году Кириенко, Гайдаром и верхушкой либеральной экономической мысли был организован дефолт — и страну кинули так, что она переломала себе все косточки.
Ну а разве сам Немцов, будучи вице-премьером, когда он участвовал в продаже всей российской связи (операция «Связь-инвест») за смехотворные полтора миллиарда долларов, — разве он не кинул всех, кто эту связь создавал в течение нескольких поколений? А наши внешние так называемые советские долги? Почему мы не поделили их между всеми странами СНГ? Тогда бы они были на несколько десятков миллиардов долларов меньше, нежели сегодня.
А не смогли расстаться с ними потому, что наша российская элита захотела владеть всей зарубежной собственностью, бывшей в распоряжении Советского Союза. (Ее в противном случае тоже пришлось бы поделить.) Я ездил в 60—80-е годы за границу и представляю, о чем идет речь. Это особняки наших посольств, консульств, торгпредств, обществ культурной связи с различными странами. Это целые ухоженные и благоустроенные территории, с бассейнами, теннисными кортами, садами, парками, гаражами, гостиницами, жилыми домами, спортивными залами… Все, чем когда-то владел за рубежом Советский Союз, ныне досталось российскому зарубежному чиновничеству. То есть кон цен фация зарубежных благ для него, этого чиновничества, для этой хищной элиты заметно увеличилась. Как же можно было от всего этого отказаться! А долги? А долги все равно народ будет платить — за счет урезания бюджета, за счет невыплаты заработной платы и детских пособий, за счет сокращения всяческих социальных программ, за счет того, что с него будут драть последнюю шкуру за электричество, газ, воду, тепло… За счет вымирания народа вы будете плавать в этих зарубежных бассейнах, играть на этих теннисных кортах, гулять в этих парках и садах… Вот так-то, кидала Немцов.
Но что можно ответить всяческим демагогам, которые говорят: «Не нравится слушать или смотреть нас — нажми кнопку, выключи телевизор, вытащи из розетки вилку. Информация — это обычный товар. Хочешь — покупай, хочешь — отказывайся». Хотел было я сообразить, почему это оправдание — лживая уловка, но открыл газету «Завтра» — и увидел, что ответ на этот вопрос в номере сформулирован очень точно:
Это чушь, которая давно уже разоблачена в самой же западной философии. Информация, особенно представленная телевидением с его мощными художественными средствами, не является обычным товаром. Это такой тип товара, от которого человек при его потреблении становится зависим А значит, он теряет свободу «покупать или не покупать». Торговля подобными товарами везде строго регулируется государством
Вопрос напомнил одну старую дискуссию. Тогда США потребовали от Колумбии военной силой уничтожить посевы коки и готовы были предоставить для этого технику и напалм. А то, мол, наркотиками травится молодежь в городах США. Кто-то из колумбийских писателей, кажется, Габриэль Гарсиа Маркес, ответил, что пусть в ответ США уничтожает корпорации, что производят духовную отраву для Латинской Америки — эти подлые фильмы насилия и лживую пропаганду. Или хотя бы поставят на своих границах заслоны для этой отравы. На это возразили именно так: пусть колумбийцы не смотрят эти фильмы, это просто товар. Это было явно слабое возражение, ибо и наркотики — тоже товар, причем чистый экологический продукт. Пусть американские юноши его не покупают.
5 февраля 2001 года. Передача «Воскресная лапша». Ведут некие Ксюша и Дима. Дима рассказывает на всю страну, как ему приснился страшный сон: какое-то существо катилось по полу к щели. Он от страха отпрянул, ударился коленкой, проснулся и увидел, как упал с кровати. Ксюша сочувствует, в ужасе восклицает «Ах!»
…Скоро они начнут рассказывать о своих нервных и телесных отправлениях. Рассыпаются в комплиментах друг другу: «Вадим, у вас волшебный голос», «Вас слушают интеллектуалы». Их речь пересыпана всяческими наглостям и, амикошонством, вульгарным кокетством, пошлым высокомерием: «культовый хит», «то, что было, уже неинтересно», «интересно только прогрессивное». Но это еще пустяки. Помню, когда прогремел взрыв на Пушкинской плошади, и ТВ передавало кадры с изображением обугленных и изуродованных тел. я ехал в машине и услышан по «Авторадио»:
Эти замечательные (!) кадры уже увидела вся страна.
Вот каких монстров посадили нам на шею.
23 февраля 2001 года. В этот армейский день «Свобода» заявила о том, что «чеченская война больше всего нужна российским солдатам и генералам». Мол, наживаются на войне и те и другие. Как на ней «наживаются солдаты», мы знаем. Сколько их лежит в российской земле — хорошо если на родных погостах. Да и семеро генералов потеряли на этой войне своих сыновей. Хороша нажива. Но если кто и нажились на чеченской войне, так это наши наглые известные папарацци: Елена Масюк, Анна Политковская, Андрей Бабицкий, уже издавший в Париже книгу о своих чеченских похождениях,
Хорошо бы узнать, какие гонорары в «зеленых» получили они за свои репортажи, за свои изыскания зинданов в расположении российских частей. Все это уже было. Вспомним, как один из фоторепортеров (кажется, «известинец») года три тому назад продал в немецкую газету снимки, на которых были изображены российские военные грузовики, волочащие на проволоке в ямы убитых мирных чеченцев. Какой был скандал! Но все лопнуло, когда выяснилось, что это похоронные команды очищают места боевых схваток. А за хорошие деньги немецкий репортер купил эти снимки у российского собрата по профессии!
13 марта 2001 гооа. Выступал известный актер Игорь Дмитриев и вещал;
О Павлике Морозове, который продал своего отца и родных (!), я не читал, Я читал книги Пушкина, которые собирал мой отчим, за что, видимо, и отправили в лагерь…
Вроде бы человек много моложе вдовы Вадима Андреева, а ведь не стесняется излагать вкрадчивым баритоном эту глупую ложь. Не знает невежда, что в 1937 году, когда страна отмечала столетие смерти Пушкина, все книжные магазины были завалены его книгами.
26 апреля 2001 гоба. Утро. 7 часов 56 минут. «Би-би-си» объявила, что его эксперты признали «лучшими голосами XX века голос Фрэнка Синатры, на втором месте Элла Фитцжеральд, на третьем Барбара Стрейзанд». Ну конечно, ни Эн— рико Карузо, ни Федора Шаляпина, ни Монтсеррат Кабалье в XX веке не существовало.
А вот такую шутку я слышал по «Радио России» 1 апреля 2001 гоба: «Создан клуб Вампиров, Оборотней. Вурдалаков, сокращенно — «ВОВ». Как будто ведущая Татьяна Визбор не знает, что героическая аббревиатура ВОВ означает в нашей памяти — Великая Отечественная Война… Но лишь бы куснуть лишний раз из подворотни.
«Радио России» от 27 апреля 2001 года. 11 часов утра. Хрипло, с натугой, с кряхтеньем, словно бы человек, произносящий слова, страдает тяжелым запором, актер выдает в эфир: «Так закаляется сталь». Оказывается, рекламируется кинопремия — «так выковывается Ника». За какие-то жалкие нынешние российские фильмы. Мы ведь теперь, подражая американцам, свели наше кино к тусовочной суете вокруг премий, и ради этого балагана ну как же не плюнуть еще раз в героическую эпоху Николая Островского!
А статуэтку «киношной Ники» надо, конечно, отливать не из стали, а из какого-нибудь позолоченного дерьма.
«За стеклом», «Последний герой», «Слабое звено» — их создатели и апологеты кричат на всех перекрестках, что рейтинг этих передач крайне высок, а значит, они любимы народом и нужны ему..
А знаете рейтинг каких зрелищ в средневековой Западной Европе был самым высоким? Аутодафе и публичные казни. В них участвовали тысячи, десятки тысяч обывателей, к ним готовились, их сценарии расписывались ловкими режиссерами, в них принимали участие самые высокие особы — даже королевской крови. Бывало, что они, особенно в Испании, — первыми поджигали хворост в кострах, на которых, корчась, умирали в муках «ведьмы», мараны, евреи, еретики, дерзкие естествоиспытатели вроде Джордано Бруно, народные вожди, подобные Яну Гусу… Такого рода развлечения западноевропейской черни с веками трансформировались в самые грязные, античеловеческие и разрушительные для души и совести зрелища. На Руси они тоже были. Но популярностью, а тем более любовью никогда не пользовались, Народ молчат, крестился, отворачивался, глядя на казни стрельцов и бунтовщиков вроде Степана Разина и Емельяна Пугачева. А на Западе, глядя на черное пламя костра, пожирающее очередную жертву, народ пил вино, веселился, танцевал, участвовал в карнавальных шествиях. Да и самих осужденных одевали в батахоны, шуговские колпаки, маски, и в таком карнаватьном наряде, со свечами в руках они всходили на костры под смех и улюлюканье толпы… А какими массовыми зрелищами — с пением «Марсельезы», с рукоплесканьями и с восторгами черни — проходили казни королевского семейства, аристократов, а потом и самих якобинцев на Гревской площади! С каким восторгом встречали парижские люмпены изобретение доктора Гильотена!
Двенадцать лет меня не приглашали на отечественное телевидение. Ни на одну программу. И вдруг — звонок. С программы, которую ведет министр культуры Михаил Швыдкой.
«Михаил Ефимович приглашает вас принять участие в нашей передаче». — «А тема?». — «Тема такая: патриотизм как последнее прибежище негодяев». Меня аж передернуло. Я же — патриот. Но на всякий случай перед тем, как отказаться, я спросил: «А кто кроме меня приглашен?» — «Анатолий Приставкин и Юрий Черниченко». У меня отлегло от сердца, есть удобная возможность отказаться без резких слов. «Ну что вы! С этими людьми, после того как они подписали в 1993 году письмо, призывающее к репрессиям, я встречаться не могу. Извините. Может быть, в другой какой-нибудь передаче — пожалуйста». Швыдкой был настойчив и не заставил себя долго ждать. Через месяц опять звонок. «Станислав Юрьевич, в нашей программе «Культурная революция» будет передача на тему: «Разрушает ли телевидение национальную культуру?» Мы вас приглашаем, Вы обещали…»
И я согласился. Думал, соображал — что я скажу. Дело ответственное. Да за двенадцать лет я как-то разучился выступать в телевизионных жанрах. А соображений много. Что выбрать? Ну, например, я должен сказать, что прежде всего мы разрушаем национальную культуру, когда десятки миллионов людей слышат с телеэкрана прямую и бесспорную неправду. Неправду о нашей истории, о нашей культуре, о нашей судьбе. Ложь всегда разрушительна. Недавно, к примеру, выступал в программе у Швыдкого кинорежиссер Андрей Смирнов. Ну не в себе человек. С яростью, с искаженным от бушующих в нем страстей лицом кричал в зал с подиума: «Разве можно простить советской власти ее преступления! Мы кичимся нашей победой в войне. А какова цена этой победы? На каждого немецкого солдата приходилось семеро наших убитых солдат. Вот какое антинародное бесчеловечное руководство у нас было при Сталине…» Я все ждал, что ведущий — министр культуры, человек знающий и образованный, вежливо скажет: «Ну что вы, Андрей Сергеевич! По самым разным объективным источникам и военно-историческим исследованиям, в том числе и зарубежным, прямые военные потери немецких войск были чуть больше семи миллионов человек, а наши около девяти миллионов. Значит, на каждые десять немецких солдат мы теряли всего лишь тринадцать. А если верить вам, то наши военные потери должны были быть около пятидесяти миллионов. Такого быть не могло, потому что мужчин призывного возраста в Советском Союзе за годы войны было всего лишь около тридцати миллионов. И половина из них работала в тылу…» Ну в крайнем случае, если бы Швыдкой не сообразил такого варианта восстановления исторической истины, можно было отшутиться:
— Андрей Сергеевич! Вы же ставили фильм «Белорусский вокзал». А там звучит замечательная песня на слова Булата Окуджавы: «А нынче нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим!» Чего ж теперь вы цену этой победы до таких лживых высот подымаете? Нехорошо!
И словно заразившись истерическим припадком Андрея Смирнова, депутат Госдумы Владимир Рыжков (Рыжков— молодой) тут же закричал: «Конечно, у нас была бесчеловечная власть — десятки тысяч священников были живьем закопаны в землю в двадцатые годы» (цитирую буквально).
Я обомлел от такой цифры, но вспомнил, что у меня на полке стоят две книги: одна «Новые мученики российские», изданная в 1949 году в Джорданвилльском монастыре, составленная протопресвитером М. Польским, и вторая — «Трагедия русской церкви 1917–1945» Льва Регельсона (ИМКА Пресс, 1997 г.). Обе о том, когда, как и сколько погибло в России во времена воинствующего атеизма высших иерархов церкви, священников, монахов.
Я внимательно перечитал их. Да, в эти трагические времена за антисоветские проповеди с амвона, за сопротивление изъятию церковных ценностей и даже за отказ от воинской службы молодая и жестокая власть, боровшаяся за свое существование, беспощадно карала всех сопротивлявшихся ее воле.
Как повествуют две эти книги, в 1918 году на территории бывшей Российской империи было убито пятнадцать митрополитов, расстреляны крестные ходы в Харькове и Туле, Воронеже и Шацке (погибло 13 человек).
В 1919 году погибли один митрополит, восемнадцать архиереев, сто два священника, сто пятьдесят четыре дьякона, девяносто четыре из монастырской братии.
В 1920 и 1921 годах, если верить этим книгам, жертв среди служителей церкви не было.
Но в 1922 году, после письма Ленина об изъятии церковных ценностей, за сопротивление 11 человек было приговорено к расстрелу, расстреляли, правда, четверых, во главе с митрополитом Петроградским Вениамином.
В 1923 году двух католических священников приговорили к смерти, но один из них был помилован. На стр. 320 книги Льва Регельсона подведен некоторый итог — с января 1918-го по март 1922 года «погибло в России мученической смертью 28 православных епископов и 1215 священнослужителей». После 1923 года — по завершении гражданской войны нравы начали смягчаться — расстрелы, и самосуды, и карательные меры постепенно были сведены к арестам, ссылкам на Соловки и Север, к закрытию церквей и монастырей, ко всякого рода издевательствам в печати
Так что шизофреническое заявление депутата Госдумы Рыжкова-младшего о «десятках тысяч заживо закопанных в землю» было сделано по геббельсовскому принципу: чтобы обыватели поверили в ложь — она должна быть чудовищной.
А впрочем, ложь и Евгении Альбац, и Владимира Рыжкова, и Андрея Смирнова может иметь иное происхождение. Когда я приехал по приглашению Михаила Швыдкого на передачу в его роскошную телестудию на Волхонке, то меня доброжелательные помощницы тут же отвели в особую комнату, где стол ломился от водок, коньяков и вин, от изысканных бутербродов с икрой, ветчиной, сырами и колбасами, от ваз с фруктами.
За столом сидели приглашенные на действо шоумены, политики, актеры — Николай Сванидзе, Леонид Якубович, Эдуард Сагалаев, Борис Ливанов и многие другие, калибром помельче. Они непринужденно общались, тусовались, выпивали, каждый сколько хотел, атмосфера в комнатке царила приподнятая, многословная, свойская.
Я, двенадцать лет — с 1990 года — не бывавший на новом демократическом телевидении, несколько опешил: чтобы в советские времена вот так, перед самой передачей, опрокидывать рюмку за рюмкой! Я уж молчу о немалых расходах, потраченных на застолье, но ведь разгоряченные участники так все что угодно могут наговорить десяткам миллионов обывателей, вперившихся в экран…
Так вот, видимо, в чем истоки клеветы или глупости, вылетавших в предыдущих передачах из уст Евгении Альбац, Владимира Рыжкова, Андрея Смирнова (помимо их исторического невежества), — скорее всего все сенсационные откровения о детской смертности в СССР, о наших военных потерях. о «десятках тысяч закопанных заживо священников» рождались в нетрезвых головах фигурантов. А может быть, нынешние закулисные нравы на ТВ другими уже быть и не могут? Без этого антуража, без этого допинга знаменитости, может быть, уже и не мыслят своего участия в шоу? …Впрочем, наша передача прошла без особых сенсаций и потрясений. Министр культуры, пришедший перед началом шоу и не принимавший участия в застолье, был энергичен, целеустремлен, трезв. Он сразу же взял ход действия в опытные руки, и передача пошла, как по маслу. Правда, когда она закончилась, мной овладело сильное чувство недовольства самим собой: готовился я к ней не так, как надо бы. сделал несколько слишком серьезных домашних заготовок, половину которых обнародовать не сумел. Не та атмосфера была. Слишком легкомысленно игровым оказался для меня стиль передачи, где надо было остроумничать, шутить, смешить публику и партнеров, и всякая попытка быть серьезным тут же пресекалась умелой репликой, нарочитым удивлением, легкой шуткой.
Сидит рядом со мной на подиуме Познер и снисходительно цедит через губу, что телевидение — это бизнес, деньги, реклама и большего от него требовать невозможно. Какая «национальная культура»? Зачем? О чем разговор?
Выступает актер Ливанов и рассказывает «бородатый» анекдот о Сталине — я его слышал еще в 60-е годы — все смеются… Встает всеобщий любимец Якубович, изображает шуточную пикировку со Швыдким и под одобрительный шум зала разыгрывает сценку из своего «Поля чудес»… Пытался я было два-три раза затеять реальный разговор о том, что, воспитывая «человека игры», мелкого авантюриста и потребителя шоу, наши «воспитатели чувств» играют с огнем, что киллер, застреливший основоположника жанра Влада Листьева, тоже ведь был по натуре игроком, что убийство — высшая кульминация, развязка в «игре жизни», насаждаемой сидящими в зале, что Сталин не зря с мистической точностью сказал про авантюриста Гитлера, когда узнал о его самоубийстве, — «доигрался подлец». Но все мои попытки свернуть в «мировоззренческую», глубокую колею пресекались, как нечто нарушающее правила игры, как что-то почти неприличное и даже нецензурное, как досадно чуждая всем им, пришедшим сюда потусоваться и ощутить свою естественную и приятную общность друг с другом…
В один из моментов этого идеально организованного, отлаженного шоу я огляделся и увидел по периметру зала резиновые надувные фигуры, изготовленные в форме человеческих тел. Они, как бы смонтированные из громадных разноцветных презервативов, раскачивались под потоками воздуха в разные стороны. Бороться с этими безглазыми надувными монстрами было бесполезно! Они колыхались, уклонялись от моих ударов, гримасничали, дразнили меня: попробуй попади в нас, сбей с ног, нанеси удар — мы тени, мы существа виртуального мира!
«Где-то подобную сцену о бесполезности борьбы с существами иного мира читал из классики», — подумалось мне, а когда я пришел домой, вспомнил: «Это из Гоголя!» Полез на книжную попку, открыл «Пропавшую грамоту», нашел место, где наивный малороссийский казак в поисках заветной грамоты попал в застолье к нечистой силе: «придвинул к себе миску с нарезанным салом и окорок ветчины, взял вилку, мало чем поменьше тех вил, которыми мужик берет сено, захватил ею самый увесистый кусок, подставил корку хлеба и — глядь, и отправил в чужой рот. Вот-вот, возле самых ушей, и слышно даже, как чья-то морда жует и шелкает зубами на весь стол. Дед ничего; схватил другой кусок и вот, кажись, и по губам зацепил, только опять не в свое горло. В третий раз — снова мимо. Взбеленился дед; позабыл и страх, и в чьих лапах находится он. Прискочил к ведьмам: — Что вы, иродово племя, задумали смеяться, что ли, надо мною?»
А если говорить серьезно, то не раз от невозможности сказать все, что я хочу, во время передачи у меня буквально пересыхало во рту, И половина моих заготовок от отчаяния улетела из моей головы.
Я жаждал сказать о том, что никакого достойного уважения к культуре и ее творцам у наших папарацци нет. Даже к людям, нужным им в политической игре, они относятся с циничным пренебрежением. Когда умер столь милый демократам несчастный ниспровергатель советской жизни Виктор Астафьев, российское «Настоящее радио» 30 февраля 2001 года в 9 часов утра объявило, что «умер писатель, на которых держится Россия, всемирно известный Виктор Астахов». Три раза в тексте некролога мелодичный женский голос повторял: Астахов. Не поперхнулся, не поправился. Не извинился. Зато, когда в том же феврале одновременно шла многодневная теле— и радиопанихида по одному из битлзов Харрисону, наши папарацци, произнося сотни раз его не самую простую фамилию, не ошиблись и даже не споткнулись не разу.
Хотел я еще спросить моего спарринг-партнера по подиуму Познера, уверявшего, что ТВ — это прежде всего коммерция:
«Владимир Владимирович, программа «Намедни» недавно рекламировала украинский фильм о Мазепе, в котором гетман, естественно, герой, а Петр I — выродок и педераст. Как Вы думаете, для чего это делается? Чтобы гривны заработать или хоть немного, но растлить наше понимание истории, Пушкина, Карамзина, Ключевского?» Но когда я постарался вклиниться в монолог Познера о коммерции, он резко клацнул зубами: — Не мешайте! Я Вас не перебивал! — что, впрочем, было истинной правдой, «Зачем я здесь сижу?» — подумал я. В этом гоголевском, надувном, пересмешническом мире свойской сплоченной компании мне ничего подлинного сообщить не дадут: ни вклиниться, ни нарушить течения событий, и, конечно же, никого не переубедить. Один, правда, Михаил Леонтьев вдруг неожиданно поддержал меня, сказав из публики, что он боится за свою дочь и запрещает ей смотреть телевизор… На секунду возникла неловкая пауза, но опытный Швыдкой какими-то фразами быстро исправил положение и вырулил на прежнюю игровую колею.
К нему, кстати, у меня нет никаких претензий.
Он не диктаторствовал, был вежлив и улыбчив, и, когда передача вышла в эфир, я увидел, что никаким сокращениям или искажениям слова, сказанные мною, не подверглись…
Но разве в этом дело? Дело в том, что когда я был в 1990 году в Америке, то один из американских папарацци в ответ на мои упреки о тенденциозности, а порой и неправде, исходящей из-под пера людей его профессии, сказал мне фразу, о которой я уже упоминал и которая многое мне объяснила: «Хорошие новости — неинтересны». Может быть, следуя этому мерзкому закону, по еще горячим следам страшного взрыва в переходе под Пушкинской площадью летом 2000 года один из папарацци и воскликнул, с восторгом глядя на картины смерти, крови, искаженных лиц несчастных людей: «Вы видели эти замечательные кадры!» О, подлое племя!
Выходя из игрового зала, я остановился, оглянулся… Я выходил последним. За мной в глубине колебались, шевеля пухлыми резиновыми ногами и руками, женские фигуры. Невольно вспомнилось: «Я футболистка, в футбол играю, ножки раздвину — гол пропускаю». Фигуры колыхались вправо— влево, пропуская между пухлых, надутых ног виртуальные голы после ударов непревзойденных мастеров шоу-футбола — Сагалаева, Сванидзе, Якубовича, Познера… Один из таких голов даже заколотила темнокожая Ханга…
Потом опять было застолье, во время которого ко мне подошел Сагалаев и откровенно сказал:
— Вы человек неопытный в нашем деле, и я скажу вам прямо: искусство, актеры, литераторы, композиторы нам иногда бывают нужны, но в особых обстоятельствах. В каких? Ну, допустим, могучая фирма производит стиральные порошки, ставит себе целью резко увеличить на них спрос и заказывает нам рекламный клип. Мы приглашаем Алена Делона и Мадонну за баснословные гонорары. Сочиняем сценарий, в котором Ален Делон хочет, простите меня, трахнуть Мадонну, увлекает ее на опушку леса, на изумрудную влажную траву — он в роскошных белых брюках, она в кремовом платье… Ну а после всего — зеленые, чудовищные несмываемые травяные пятна спокойно отстирываются новым гениальным стиральным порошком.
Вот для чего нам нужны великие имена кино и эстрады, песни и литературы. А так, без этого, без фирмы, производящей порошки, — зачем вы нам?
Действительно, зачем мы им!
«Четвертая власть», «властители дум», «борцы за права человека» — какими только высокими званиями не награждали себя наши папарацци. Но на Западе, который, в сущности, и породил это племя, им знают настоящую цену. Когда за их спинами не стоят истинные хозяева с подлинной властью, с деньгами, с непререкаемым авторитетом, то к ним относятся так. как они того заслуживают — как к «обслуживающему персоналу», как к наемным шестеркам, как к ручным псам. Я окончательно убедился в этом, когда увидел телевизионный репортаж с базы Гуантанамо на Кубе, где в железных клетках сидят якобы боевики Аль Кайды, плененные в Афганистане. Наши папарацци, узнавшие, что в числе заключенных есть и российские граждане, каким-то образом проникли на базу, чтобы повстречаться с ними. Но американские охранники были непреклонны и никакого «права на информацию» не признавали, вели себя надменно и сурово. «С заключенными все контакты и разговоры запрещены, подходить к клеткам — нельзя, фотографировать — ни в коем случае». Чуть что — они с каменными мордами разворачиваюсь к журналистам грудью, на которой висел автомат.
Журналистам только и разрешили, что посмотреть тюремную одежду, в которую обряжают пленников. Да и то лишь поглядеть на нее, расстеленную на полу, но ни в коем разе не прикасаться! И ничего! Стерпели наши голубчики унижения и улетели не солоно хлебавши обратно в Россию. Поняли, что Гуантанамо это ведь не Чечня, где бабицкие. ма— еючки и Политковские творили все что угодно, издевались над русскими офицерами, врали, провоцировали, проникали нелегально в самые запретные места военных расположении с криками о «праве на информацию». А когда однажды один из офицеров сделал наглому папарацци замечание, что военные объекты фотографировать нельзя, то молодой представитель второй древнейшей профессии закричал на офицера, который ежедневно рискует жизнью, выполняя свой долг, как на подчиненного, и бедный майор стушевался, замолк, отошел в сторону, повесив голову.
Как мне тогда, помнится, захотелось закричать, чтобы услышало все униженное российское воинство: ребята, будьте, как американцы, суньте паршивцу ствол автоматный в зубы, разбейте камеру, выгоните в шею за пределы своей воинской части, будьте мужчинами!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.