ПАДЕНИЕ НЕВСКОГО

ПАДЕНИЕ НЕВСКОГО

О открытием границ и появлением кооперативов Галера утратила былой шарм. Раньше нужно было еще внимательно приглядеться, чтобы выискать фарцовщика у «Гостиного Двора», а товар, который они продавали, для многих был исполнением мечты. Теперь же фарцовщиков появились чуть ли не тысячи, и ничего такого, что нельзя было бы купить хоть на том же Некрасовском рынке, у них не было.

Между тем бывшие спортсмены стали агрессивно демонстрировать обитателям Невского, что теперь именно они — хозяева положения. В ресторанах «Нева» и «Север» за ними всегда держали несколько столов, которые часто приходилось сдвигать для того, чтобы усадить вместе всю компанию. Если халдей мешкал, его могли схватить за фалды и приказать: «Слышь, ты, пингвин, метнулся! Или помочь?» О том, чтобы снять кожаную куртку при входе в заведение, не могло быть и речи. Правда, с метрдотелем они пока что разговаривали более-менее бережно. Такси-стам-отстойщикам они стали платить строго по счетчику, а если у тех возникали возражения, то их избивали. Услугами проституток они считали себя вправе пользоваться вовсе бесплатно. С торговцев и жуликов начали собирать дань, правда, пока хаотично: увижу — получу. Жаловаться на все эти бесчинства в милицию было бесполезно. Даже если каким-то чудом одного из спортсменов и удалось бы официально привлечь к ответственности, вокруг все равно осталось бы несколько десятков его хорошо сложенных приятелей. Так, начиная с лета 1988 года, наши герои стали держать в страхе всех, кто, так или иначе, зарабатывал в центре города. Правда, сами они пока что были рады и отобранному у иностранца кошельку. Грабили фирмачей куда более бесхитростно, чем лукавые фарцовщики. Как-то боксер Ричард Дроздов подсел за столик к датскому подданному, проводящему вечер с русской девушкой, и сказал примерно следующее:

— Смотри, какой у меня бумажник. А у тебя какой?

Датчанин достал свой бумажник, Ричард взял его и ушел.

В это же время в городе появилось немалое количество мелких налетчиков из провинции — Воркуты, Красноярска, Архангельска. Они приезжали по несколько человек. У них не было связей, так что они зарабатывали чем придется. Каждую ночь шатались по городу, выискивая, что и у кого можно отобрать. Неплохим барышом считался даже фотоаппарат-мыльница, выхваченный у иностранца, не говоря уже о видеокамере. Появилась компания малолеток из областного городка Никольское под предводительством юнца по прозвищу Борман, который впоследствии стал известным карманным вором. Они догоняли богатого иностранца, один из них насаживал ему на голову кроличью зимнюю шапку задом наперед, хотя дело было летом,— так, что она закрывала глаза и даже нос, а другой быстро обматывал плечи удивленного туриста широким расписным платком. Третий же выхватывал у него сумку или бумажник, и все трое разбегались в разные стороны. Сами они называли этот промысел «продаем шали».

Случайные налетчики пока мало чем отличались от будущих «серьезных» бандитов. Последние этим пользовались. Как-то ночью в сентябре 1988 года сотрудники спецслужбы ГУВД задержали на канале Грибоедова около десяти молодых парней, поджидающих в машинах удобного случая кого-нибудь ограбить. При проверке их документов милиционеры смеялись. В штампах прописок в паспортах значилось: у первого — Харьков, улица Ньютона, дом 1; у второго — Харьков, улица Ньютона, дом 3; у третьего — Харьков, улица Ньютона, дом 5, и так далее. Старший из уроженцев улицы Ньютона сослался на Николая Гавриленкова, как на человека, способного объяснить их появление в Ленинграде. Когда через некоторое время сотрудники поинтересовались этим вопросом у того, кого уже знали как Степаныча, он отмахнулся юмором: «Каковы, а? В информационных стременах, на точном месте!»

И приезжие налетчики, и спортсмены, собирающие дань, в отличие от бывалых центровых, относились к местной милиции без особого пиетета. Сотрудникам все чаще и чаще приходилось рукоприкладствовать на глазах у зевак. Старые прожженные карманные воры с Невского выпивали с операми в ресторане «Метрополь» и требовали навести порядок. Воры ввели словечко «крадуны», презрительно подчеркивающее разницу между ними, блатными, и мелюзгой, только мешающей им «работать».

Порой сотрудники милиции наспех задерживали особо наглых крадунов, отводили их в близлежащие парадные и избивали. В ответ им все чаще давали отпор. Между тем с введением талонов на продукты материальное положение оперативников стремительно ухудшалось. Многие милиционеры сами стали заниматься неприкрытым мародерством. Задерживая гастролеров, неизвестных ранее жуликов, запросто вытряхивали у них деньги, после чего давали им пинка и отпускали.

Они быстро пришли к тому, что готовы охранять частную собственность только в том случае, если владелец лично обеспечивал их заинтересованность. Совладелец ресторана «Чайка», гражданин ФРГ герр Бродер, безрезультатно писал заявление за заявлением в ГУВД, призывая оградить его посетителей от нападений в ночное время. В результате он банально стал доплачивать милиционерам за охрану прилегающей к ресторану территории. Опера в первый же день «зарплаты» объявили всем налетчикам, чтобы никто не смел грабить вдоль канала от Невского проспекта до Русского музея под страхом незаконных репрессий. Непонятливым прокалывали шины «жигулей», выкидывали водительские удостоверения в канал, насыпали сахарного песка в двигатель. В результате утвержденная Бродером дистанция с семи вечера до трех часов ночи была практически единственным безопасным пространством в центре Ленинграда.