ВТОРОЙ СОСТАВ
ВТОРОЙ СОСТАВ
Ветеранов спортивного движения в городе было не больше сотни. Между тем в 1989 году вокруг них уже смыкалось кольцо тех, кто пока не принимал участия в игре в колпаки, не гулял в ресторанах по ночам и не теснил фарцовщиков. Это тоже были профессиональные спортсмены, только на несколько лет моложе и с меньшими заслугами. Большинство из них еще пять или семь лет назад видели таких, как Дедовских, Кудряшов и Челюскин, на соревнованиях и относились к ним с придыханием. Если тогда они восхищались победами в единоборствах, то теперь засматривались на машины, спутниц и манеры старших. Но для того, чтобы всем этим обладать, не нужно было прорываться сквозь строй легионеров от спорта, достаточно было лишь примкнуть. Тем более, существительное «ворота» не ассоциировалось у них с заводской проходной.
Рэкетиры чувствовали, что они находятся только в самом начале своего подъема, конкуренции между ними не было. Началось с того, что к Михаилу Глущенко на площади Пролетарской диктатуры подошли бор-цы-вольники и без особой надежды на успех попросили пустить их на хлебное место. Глущенко их удивил, сказав, что своим он легко уступит половину площади. После этого процесс пополнения коллективов пошел сам по себе. Среди бывших коллег по спорту появилась традиция обниматься при встречах — крепко похлопывать друг друга по спинам в знак того, что они долго вместе шли одним путем.
В разговорах стали мелькать новые имена и прозвища: Чум, Пластилин, Женя Рукопашник, Боцман, Ефим, Кочубей, Акула, Сокол, Салават. Большинство из них влились в команды «малышевских» и «тамбовских». Как правило, спортсмен оказывался в той группировке, где у него были знакомые. Первоначальная тенденция разделения на практике оказалась проста: ленинградцы шли под крыло к Малышеву, приезжие — к Кумарину.
За мастерами единоборств пришла очередь представителей и других видов спорта — легкоатлетов, игроков в гандбол и водное поло. Михаил Кашнов, мастер спорта по прыжкам с шестом, стоявший на воротах в баре «Космос», славился столь резким ударом, что даже боксеры его стали опасаться и прозвали Кошмаром.
Число чемпионов, мастеров и кандидатов в мастера спорта к концу 1989 года возросло со ста до пятисот. Практически все они знали друг друга в лицо.
С этого времени молодому человеку, добившемуся успехов в спорте, было гарантировано трудоустройство в группировке рэкетиров. Заслужившие имя продолжали приходить в свои спортзалы. Не для системных тренировок, а для того, чтобы размяться, поболтать с тренером, поиграть в баскетбол, а в раздевалке познакомиться с восемнадцатилетними борцами. Что бы ни происходило в стране, спортшколы продолжали набирать новых учеников, а значит, ОПГ были обеспечены притоком новых, хорошо подготовленных физически кадров.
Гаврилов Денис, родился в 1970 году
Я имел отношение к организованной преступности.
Я с детства занимался легкой атлетикой, метал молот. Это был еще глубокий социализм. Я в спорт попал, как и большинство,— тренеры ходили по урокам физкультуры, смотрели на первоклассников, буквально брали за запястья и тащили уже в свой спортзал. Это было тогда нормально — спорт был государственной идеей.
В моей семье все прекрасно понимали, что такое коммунизм. Мой дед служил в войсках НКВД, и для него все было прозрачно. Он часто нам рассказывал, как на войне комиссары только языком мололи. Тем не менее он при таком отношении к жизни не мог воровать. Его устроили как-то на овощную базу, а он, проработав три месяца, сказал: «Братцы, я не могу так воровать». А отец работал водителем, и ему пришлось вступить в партию, чтобы получать летом отпуск. После этого дед с ним сильно поссорился. Кричал на него: «Как ты можешь!» Так что часто в нашей семье издевались над выступлениями Брежнева по телевизору.
Со мной спортом занимался мой товарищ — Дмитрий Боев. Он в начале 90-го также влился в ряды «комаровских». Так вот, у него мать работала бригадиром холодного цеха в ресторане гостиницы «Спутник». У нас спортивный лагерь был возле Осиновой Рощи, и у нас с Димой в шкафу висели всегда колбасы твердого копчения. Лежали сыры. Даже икра. Что касается черной икры, то в их семье ею кормили даже кошку, которая разъелась ею до неимоверных размеров. Дима говорил: «Так сохнет, вот и кормим».
Когда я пришел из армии в 1990 году, встретился со спортивными друзьями. Работать на заводе никто не хотел, и я не исключение. Работяг презрительно называли напильниками. Сначала через спортивных соратников устроился в кафе воротчиком на Гражданке, на Ушинского. Сегодня его не существует. Мне тогда уже сказали, что стою я от Юры Золотого, он тогда уже считался «тамбовским». И сразу в кафе начали наезжать не знакомые мне спортсмены, которые спрашивали: «Чье кафе?» Я отвечал, что завтра с ними поговорят. Потом приезжал Золотов, и все вопросы отпадали. Иногда приезжали какие-то хулиганы с револьверами по диким поводам — кто кому по пьянке заехал по кумполу бутылкой. С этого началась круговерть, окучивали магазины, все прочее дерьмо.
Я вскоре начал работать с борцами, а то «тамбовские» увлекались чрезмерно интригами.
Интересно, что именно Золотой высмеивал золотые цепи, которые были в моде. Наверно, потому, что побывал в колонии и в возрасте. Относился к рэкету по-крестьянски, как кулак к крупному рогатому скоту,— «мне 500 ларьков платят по 100 долларов. Мне это хватит на всю жизнь».
Мы больше стремились к дорогим спортивным костюмам и кроссовкам. Может быть, не доносили в спорте. Хотя на дверях мы стояли в рубашке и брюках. Мне говорили, что ресторан приличный. Более того, мне сказали в спортприкиде не пускать. Я как-то остановил известного в определенных кругах ассирийца, его звали Ростик. Он явился в спортивном костюме, я не пустил, а он давил: «Мой костюм стоит 300 долларов, значит, я могу в приличном виде здесь показаться». Можете набрать в Интернете «свидетель на свадьбе в спортивном костюме» и найдете шикарную фотографию парня из Долгопрудного в спорткостюме времен 90-х прямо рядом с женихом и невестой.
Мои товарищи тоже стаяли на воротах. Боич и Федор в кафе «Петроградец», а в ресторане «Приморский», вмещавшем 300 посетителей, стояли хоккеисты. Вот там были руки легионеров. Не кулаки, а куски мяса. У них в день по три драки. Страшно смотреть. В кафе «Космос» на Гражданке тоже легкоатлеты встали — шестовики с высшей школы имени Алексеева. Кафе-то шесть на шесть, но девок собиралось много, значит, драки. Помню, дверь открывалась, и мой знакомый уже стоял, отведя кулак, перебинтованный как у боксера. Я: «Тихо, тихо, я свой». Драки шли всюду. Как-то мы подрались с ребятами будущего бренда «Бандитского Петербурга» — Васи Брянского. Несмотря на то что те были боксерами, наш товарищ — Юра Сеськин — дискобол положил одного боксера на реанимацию. Через пару дней они заявились в мой бар вдесятером. Я не успел моргнуть — уже на полу. Говорю: «Это как?» Они: «Полежи».
Так все завертелось, что абсолютно постороннего народа появилось масса. Вот смешной случай: «Мы приехали на стрелку по одному магазину. Все за метр девяносто, на пиджаках, фактурные. Вдруг подходит в прямом смысле мужик, его буквально трясет. Мы спрашиваем: „Ты кто?" Его колбасит, слово не может вымолвить. Мы: „Перепил, что ли?" А он: „Хрюму". Выяснилось, что он, как нас увидел, так дар речи потерял, хотя откуда-то нарисовался и заявил владельцу магазина, что решает вопросы. Мы даже пинка ему не дали».
Моя сестра в спортинтернате училась с Валуевым. Его сперва взяли в греблю, потом в баскетбол, потом диск метать. Он всегда был добрый, фактурный. Его как притащили в спорт, так кто-то притащил и в движение. А ему еще 18— 19 лет. Пацан. А выглядит устрашающе. Как-то приехали в Купчино на стрелу к чеченам. Те по горскому обычаю выставили какого-то своего борца-чемпиона. Как Кочубея. Мы опешили. Во-первых, что за алгоритм? Во-вторых, борец был здоровенный, слов нет. Тогда один из нас нашелся: «Минуточку, у нас, мол, свой Пересвет есть». И вскоре привезли Колю Валуева. Теперь они задний ход включили, хотя Коля больше улыбался.
Да на большинстве встреч не надо было никакого оружия, все можно было решить в деловом режиме, но мало кто соображал, учились на ходу, брызгали амбициями, все привыкли кулаками работать. Отсюда конфликты. Как-то, помню, приезжают «воркутинские» буквально нашпигованные стволами. С автоматами в прямом смысле. Как в фильме «Антикиллер». Нам смешно. Мы говорим: «Парни, вы чего это? Германец войну вновь объявил?» А они: «Нас прошлый раз обстреляли на пустячном разговоре. Нарвались на каких-то наркоманов. Бегать заставили от них по кустам. Так вот: теперь мы без оружия ни-ни».
Блатные сразу против нас волыны откопали. Антону — моему товарищу, в шею выстрелили из-за пустяка на улице Толмачева. Метались тогда по центру такие братья Бурмашевы — на героине, с гранатами за спиной, с пятью ходками каждый.
Доходило до смешного. Правда, это сейчас смешно. Как-то встретили боксеров — говорим: «Где работаете?» Они: «А у нас спортклуб рядом с Московским вокзалом. Мы после тренировки с голодухи идем, находим людей с огромными чемоданами и выстегиваем. Потом чемоданы потрошим прямо на ринге — там удобней». Мы: «Нет, парни, это что-то за гранью».
Цениться стала быстрая сила. Рядом со мной был боксер, его звали все Вопрос. Потому что он говорил часто: «Не вопрос». Худой, небольшой, но со страшным левым ударом. Он клал спортсменов одним тычком, незаметно. Если предъявляли потом ему, то он оправдывался: «Извините, что так вышло. Я драться не умею. Сил нет возится с вами — шкафами».
Музыка нам попадала в уши случайно. Спортсменам было в СССР не до музыки. Мне, например, привил любовь к русскому року мой сосед — мажор. Я слушал эстраду, а он говорит: «Выбрось эту блевань»,— и дал БГ.
Хотя когда в день по пять встреч и не знаешь когда и на какого дебила нарвешься, то не до «Аквариума». Фон идет в автомашине, и хорошо. На нервяке все. Порой ощущения нехорошие.
Красные пиджаки появились как-то вдруг. В 1994 году я вышел из «Крестов», где отдохнул за превышение мер необходимой обороны, что себе позволил при одной случайной встрече, хотя, когда на вас с ножом — не знаю, как я по-иному должен был реагировать. И приятели сразу меня повезли в магазин. Предлагают малиновый пиджак. Я говорю: «Это перебор». Они: «Да ты что — теперь все так ходят». Я надел. Так что, если бы был в желтую полоску, то тоже бы взял. С этого времени спортивные костюмы плавно превратились в костюмы обычные. Рабочая такая униформа. Как у чиновников.
Некоторые немного отставали. Так, как-то пришлось подъехать по какому-то плевому делу. А из метро выполз армянин в дешевом костюме черном, а поверх него, как ошейник, была наброшена цепь неимоверных размеров. В кило! Мы заржали: «Вопросов нет!» Я до сих пор в клипах не видел ни одного штатовского репера, который бы носил толще. Кстати, в середине 90-х рубоповцы тоже начали носить цепи. Они начали косить под братву. Лысые, в золоте, с барсетками. Позднее зажигание. Братва их путала, и порой они попадали под молотки, если не успевали вытащить удостоверения. Но, как правило, успевали, хотя сленг оставался мафиозный. Часто им говорили: вы определитесь у себя внутри — вы за большевиков или за коммунистов.
Первые же из первых бренды движения мало заботились о внешнем виде. Их репутация бежала впереди них на километр. Так, однажды мы встречались с Николаем Гавриленковым, легендарным Степанычем, впоследствии убитым из-за раздора в семье «тамбовских», так вот он вышел в шортах, рубашке за сто рублей. Хотя в стороне стоял новый «паджеро» с охраной — это как сейчас «бентли». По нему было видно, как он устал от этих стрелок. Типа, парни, разберитесь сами, что вы меня дергаете.
Кстати, все разумные понимали, что занимаемся не тем. Так, в тюрьме я часто беседовал с очень известным «тамбовским» — Сережей Соколом, его потом застрелили шестью выстрелами в спину. Говорю: «Это тупик, мы ходим, щиплем бизнесменов, занимаемся черт-те знает чем, барыгами их называем. Надо самим что-нибудь продавать, строить». Сокол — в штыки: «Нет! Мы станем как сицилийская мафия». Но мало кто понимал и отпрыгнул. Кому-то было неудобно перед однополчанами, кто-то настолько впитал в себя спортивные навыки «бей-беги», что не смог измениться.
Сегодня или вспоминаем со смехом, или вообще противно вспоминать. Но буквально все спортсмены так или иначе участвовали в этой кутерьме. Кто отрицает — лукавит. Ему стыдно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.