Пролог

Пролог

Никто не знает, в какой момент Чарльз Уильям Томас задумал самоубийство. Кто может судить о таких вещах? Годы спустя следователи из комиссии Конгресса смогли высказать лишь обоснованную догадку, почему Томас, бывший дипломат, большую часть карьеры отслуживший в посольствах Африки и Латинской Америки, решил покончить с собой. В понедельник, 12 апреля 1971 года, около четырех часов дня, он приставил к голове пистолет¹. Томас находился на втором этаже дома, который его семья арендовала в Вашингтоне, поблизости от реки Потомак. Супруга, остававшаяся внизу, сперва решила, что взорвался бойлер.

Двумя годами ранее, летом 1969 года, у Томаса появилась причина для отчаяния: ему исполнилось 47 лет, на руках жена и две дочери, а карьере в Госдепартаменте пришел конец. Это было уже очевидно, хотя Томас так и не понял, почему его гонят с любимой работы, которую, как ему казалось – да нет, он точно знал, – он делал хорошо. В Госдепартаменте издавна действовал тот же принцип, что и в армии – «либо вверх, либо вон». Если не получишь вовремя следующий чин, карьера оборвется, и поскольку Томаса не отправили дипломатом более высокого ранга в очередное посольство и не усадили в начальственный кабинет в Вашингтоне, он был «отчислен»², как на оруэлловский лад говорили в Госдепартаменте о намеченных к увольнению. Восемнадцать счастливых, полных работы лет – жизнь в разных уголках земли на службе родины, – а теперь он больше не нужен.

Сначала, по словам жены Томаса Синтии, он думал, что это какая-то ошибка³. Послужной список у него был на зависть, в отчете после очередной проверки его назвали «одним из наиболее ценных служащих» Госдепартамента, «давно заслужившим» повышение. Но теперь, когда его формально «отчислили», не так-то просто было добиться отмены приговора, а Томасу, человеку самолюбивому, еще и нестерпима была сама роль просителя. Он начал помаленьку собирать свои вещи, чтобы освободить кабинет, и прикидывал, где в его возрасте возможно найти работу.

Но перед тем как уйти, ему нужно было закончить в Госдепартаменте одно дело. 25 июля 1969 года Томас допечатал служебную записку на трех страницах и одну страницу сопроводительного письма, адресованного главному своему начальнику, госсекретарю при президенте Никсоне Уильяму Роджерсу⁴. Коллеги могли бы сказать Томасу, что ему, чиновнику средней руки, неуместно обращаться напрямую к главе Госдепартамента, однако у Томаса были основания полагать, что только так он сумеет привлечь внимание. Таким способом он не пытался сохранить свою работу – для этого, как он сказал близким, было уже слишком поздно. Служебная записка стала последней попыткой разгадать величайшую – за исключением загадки его увольнения – и давно томившую Томаса тайну, связанную с его карьерой. Роджерс был в Госдепартаменте человеком новым, он пришел всего за шесть месяцев до этого письма, вместе со всей командой Никсона. Томас понадеялся, что Роджерс захочет разобраться в действиях профессиональных дипломатов из Госдепартамента: те вот уже почти четыре года отмахивались от поразительной истории, которую Томас пытался им рассказать.

На каждой странице служебной записки Томас напечатал и подчеркнул слово «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО».

«Уважаемый господин секретарь, – так он начал, – завершая свою работу в Госдепартаменте, я хотел бы указать на дело, как мне кажется, заслуживающее вашего внимания».

У служебной записки имелся заголовок: «Тема: Расследование деятельности Ли Харви Освальда в Мексике».

Чарльз Уильям Томас придерживался в этой служебной записке привычного для него делового и вместе с тем вежливого тона. Даже в официальной переписке он полностью указывал свое среднее имя, чтобы его не перепутали с коллегой, Чарльзом У. Томасом5. Томас хотел оставаться дипломатом – а значит, дипломатичным – до конца. Он понимал, что в своем послании затрагивает взрывоопасную, угрожающую национальной безопасности тему, и не желал показаться безответственным. Мало приятного – уйти из Госдепартамента с репутацией сумасшедшего, которому всюду чудятся заговоры. Под конец 1960-х годов и без него хватало «правдоискателей», стремившихся писать в передовицах про очередные теории заговора, который-де и привел к убийству президента Кеннеди. Томас не хотел оказаться на одной странице с этими людьми в исторических монографиях, или на одной полке в архиве личных дел Госдепартамента. В его служебной записке нет и намека на одержимость, которая два года спустя приведет Томаса к самоубийству.

Госсекретарь Роджерс в любой момент мог запросить послужной список Томаса – весьма, кстати говоря, неплохой. Томас самостоятельно пробился в жизни, он рано осиротел (рос Томас в Техасе) и воспитывался в доме старшей сестры в Форт-Уэйне (Индиана)⁶. Во Вторую мировую войну он сражался на истребителе ВМФ, а затем поступил в Северо-Западный университет в Эванстоне, штат Иллинойс, и там получил сперва диплом бакалавра, а затем юриста. Иностранные языки давались Томасу без труда, он свободно говорил по-французски и по-испански, впоследствии выучил также немецкий, итальянский, португальский и креольские наречия, что особенно пригодилось во время работы на Гаити. Окончив Северо-Западный университет, Томас поехал учиться в Европу и получил в Парижском университете степень доктора международного права. В 1951 году он поступил на службу в Госдепартамент и сперва получал назначения в опасные места Западной Африки – там, хоть и переболев малярией, он не терял веселого нрава и энтузиазма и этим запомнился. Друзья говорили, что ему «нужно сниматься в роли дипломата» – блондин, рост метр восемьдесят, красив и щеголеват, красноречив, обаятелен. Поначалу все думали, что он дослужится до ранга посла, возглавит представительство США в какой-нибудь стране.

В 1964 году Томас был направлен в Мексику сотрудником политического отдела посольства и занимал этот пост почти три года. В 1960-е годы такое назначение считалось особо важным, поскольку Мехико сделалось столицей холодной войны – латиноамериканским эквивалентом Берлина и Вены. Там располагались крупнейшие в Латинской Америке посольства Кубы и Советского Союза, а США, с помощью обычно соглашавшихся на сотрудничество мексиканских правоохранительных органов, могли пристально следить за деятельностью советских и кубинских дипломатов и многочисленных шпионов под маской дипломатов. ЦРУ считало советское посольство в Мексике базой для «мокрых операций» КГБ в Западном полушарии – так на жаргоне спецслужб именовались убийства. (Вести подобные операции с территории советского посольства в Вашингтоне было бы для КГБ слишком рискованно.) Мехико и в прошлом не раз становилось ареной организованного Кремлем насилия. В 1940 году Иосиф Сталин отрядил сюда убийц, чтобы покончить со своим соперником Львом Троцким, эмигрировавшим в Мексику.

Репутация Мехико как средоточия интриг холодной войны укрепилась, когда выяснилось, что Ли Харви Освальд наведывался сюда всего за несколько недель до убийства президента Джона Ф. Кеннеди в Далласе в пятницу 22 ноября 1963 года. Подробности поездки Освальда в Мексику раскрывались в новостных репортажах, опубликованных в первые же дни после убийства президента, и отсюда возникли первые теории заговора и причастности каких-то зарубежных кругов к убийству. Многое в этом шестидневном пребывании Освальда в Мексике казалось подозрительным. Освальд, сам себя аттестовавший марксистом и не скрывавший симпатий к коммунизму даже во время службы в корпусе морской пехоты США, наведался в Мехико и в советское, и в кубинское посольства. Как выяснилось, он просил визы, чтобы перебраться на Кубу. Это стало бы его второй попыткой эмигрировать – однажды Освальд уже пытался отречься от гражданства США (в 1959 году, когда переехал в Советский Союз), но через три года вернулся в США и заявил, что проникся презрением к советской разновидности коммунизма с мелочной коррупцией и бесконечными ярусами бюрократии. Теперь он надеялся, что сподвижники Фиделя Кастро окажутся ближе к идеалам Карла Маркса.

В сентябре 1964 года президентская комиссия во главе с председателем Верховного суда Эрлом Уорреном (в народе ее называли комиссией Уоррена), расследуя убийство Кеннеди, пришла к выводу, что убийцей был Освальд и действовал он в одиночку⁷. В заключительном отчете после десяти месяцев расследования было сказано, что никаких доказательств существования внутреннего или международного заговора не обнаружено. «У комиссии нет доказательств того, что кто-то помогал Освальду в планировании или осуществлении убийства», – сообщалось в отчете. И хотя с полной уверенностью установить мотив Освальда не удалось, в отчете высказывалось предположение, что он был эмоционально нестабилен и мог вознамериться убить президента из-за «укоренившейся ненависти к любым авторитетам» и «потребности занять место в истории».

И вот в последние дни своей службы в Госдепартаменте, летом 1969 года, Чарльз Томас попытался убедить кого-нибудь наверху перепроверить эти выводы. Могла ли комиссия Уоррена допустить ошибку? В служебной записке госсекретарю Роджерсу содержалась информация о визите Освальда в Мексику, которая «побуждала вернуться к вопросу об истинных причинах убийства Кеннеди и ставила под сомнение выводы комиссии Уоррена…» «Поскольку я получил эту информацию, будучи сотрудником политического отдела посольства, на мне лежит ответственность за то, чтобы передать ее на рассмотрение, – пояснял Томас. – При нынешних обстоятельствах кажется маловероятным новое исследование этого дела, если его не санкционирует кто-то из вышестоящих лиц в Вашингтоне».

Сведения, полученные Томасом, были настолько запутанными, что он счел необходимым пронумеровать каждый абзац записки. К записке он приложил еще несколько документов, в которых упоминались множество испанских имен с проставленными для удобства чтения ударениями и малоизвестные уголки Мехико: эти документы восстанавливали подробную хронику давних событий. Но суть сообщения Томаса сводилась к следующему: комиссия Уоррена просмотрела (или даже не имела шанса увидеть) информацию, указывавшую, что заговор с целью убийства Кеннеди был составлен или по крайней мере благословлен кубинскими дипломатами и шпионами из мексиканской столицы, что Освальда ввела в это шпионское гнездо в сентябре 1963 года красивая и энергичная мексиканка – тоже, как и он, сторонница кубинской революции.

Эта женщина, по сведениям Томаса, в Мехико была недолгое время любовницей Освальда.

Составляя служебную записку, Томас отдавал себе отчет в том, сколь невероятным, даже абсурдным покажется этот текст его коллегам – скоро уже бывшим коллегам – в Госдепартаменте. Если информация была достоверной, как могло случиться, что комиссия Уоррена ее пропустила?

В основном тексте записки Томас назвал по имени главный источник этой информации: Елена Гарро де Пас, популярная, любимая критикой мексиканская писательница 1960-х годов⁸. Ее слава приумножилась благодаря браку с одним из знаменитейших писателей и поэтов Мексики, Октавио Пасом, который позднее получил Нобелевскую премию по литературе. Остроумная, живая, Елена говорила на нескольких языках и прожила несколько лет в Европе, прежде чем в 1963 году вернулась в Мексику. Когда они встретились с Томасом, ей было за сорок. Елена писала диплом в Калифорнийском университете в Беркли и, как Томас, в Парижском университете.

В активной светской жизни Мехико эти двое познакомились и стали друзьями, а в декабре 1965 года женщина поведала американскому дипломату тревожную историю. Она открыла ему – по словам Томаса, как бы даже против своей воли, – что встретила Освальда на вечеринке приверженцев Кастро, когда Освальд осенью 1963 года приезжал в Мексику.

То была вечеринка твиста – Чабби Чекер и его песня «Твист» пользовались в Мехико не меньшей популярностью, чем на родине, – и кроме Освальда там, как говорила Гарро, были и другие американцы: с ним вместе явились двое «битников». «Эти трое явно были друзьями, поскольку на следующий день она видела их вместе на улице», – писал Томас. На вечеринке Освальд был в черном свитере, «больше молчал и смотрел в пол», как запомнилось Гарро. Сама она не разговаривала с американцами и даже не знала их имен – по ее словам, имя Освальда она узнала после убийства, когда увидела его фотографию в мексиканских газетах и по телевидению.

На той же вечеринке присутствовал кубинский дипломат высокого ранга, рассказывала Гарро. Консул Эусевио Аске руководил визовым отделом посольства. (В служебной записке Томас указал, что в обязанности Аске входил также шпионаж: в американском посольстве его считали высокопоставленным офицером разведслужбы Кастро, Direcci?n General de Inteligencia, DGI.) Именно в консульскую службу Аске обращался Освальд, хлопоча о визе на Кубу.

Гарро, ярая антикоммунистка, ненавидела этого кубинского дипломата. До убийства Кеннеди она, по ее словам, слышала, как Аске открыто выражал надежду, что кто-нибудь покончит с американским президентом, представляющим угрозу для правительства Кастро. Карибский кризис в октябре 1962 года и организованная ЦРУ годом ранее неудачная операция в заливе Свиней все еще были свежи в памяти кубинца. На одной вечеринке и сама Гарро, и другие гости слышали «оживленную дискуссию», в которой Аске высказывал мнение, что «единственным решением будет убить его», то есть президента Кеннеди.

На той же вечеринке, где был Освальд, присутствовала, согласно рассказу Гарро, и замечательно красивая 26-летняя мексиканка Сильвия Тирадо де Дюран, которая работала в консульстве под руководством Аске, – с Гарро она состояла в родстве по мужу. Дюран не скрывала своих социалистических убеждений и яро поддерживала Кастро – потому-то и получила работу у кубинцев. В библиотеке посольства Томас отыскал экземпляр отчета комиссии Уоррена и убедился, что имя Дюран повторяется в нем достаточно часто: комиссия пришла к выводу, что именно Дюран беседовала с Освальдом, когда тот наведывался в кубинское посольство в Мексике. Сильвия помогла Освальду заполнить анкету на визу и, по-видимому, всячески за него хлопотала. Имя и телефонный номер Дюран были обнаружены в записной книжке, попавшей в руки властей вместе со всем личным имуществом Освальда.

Гарро сказала Томасу, что Дюран ей всегда была противна – и из-за ее левых убеждений, и из-за скандальной любовной жизни. Она была замужем за кузеном Елены Гарро, но ни для кого в Мехико не оставался тайной ее бурный роман с кубинским послом в Мексике, случившийся за два года до той вечеринки. Посол тоже состоял в браке, но готов был бросить жену и жить с Дюран. «Гарро никогда не имела дела с Сильвией, которую она презирает и считает шлюхой», – писал Томас.

Лишь после убийства Кеннеди Гарро, по ее словам, узнала, что Дюран на короткое время стала и любовницей Освальда. Гарро сказала Томасу, что Дюран не только спала с Освальдом, но и познакомила его с жившими в Мехико сторонниками Кастро, кубинцами и мексиканцами. Именно Дюран привела Освальда на вечеринку твиста. «Она была его любовницей», – утверждала Гарро. Как она говорила Томасу, «все знали, что Сильвия Дюран – любовница Освальда».

Томас спросил Гарро, кому еще она рассказывала об этом. Она ответила, что почти год после убийства молчала, опасаясь за собственную безопасность и за свою 26-летнюю дочь, которая также видела и запомнила Освальда на той вечеринке. Однако осенью 1964 года, как раз после того, как комиссия Уоррена закончила свою работу, Гарро собралась с духом, встретилась с работниками американского посольства в Мехико и рассказала им все, что знала. К ее изумлению, больше к ней из посольства не обращались.

В служебной записке госсекретарю Томас из осторожности оговорился: эти показания насчет Освальда и кубинцев могли быть и вымыслом, сочиненным исключительно талантливой мексиканской писательницей. Гарро отличалась пылким воображением, и на ее восприятии действительности сказывались ее политические пристрастия – она могла принять за Освальда другого молодого человека на той вечеринке. «Я знал, что Гарро профессиональная антикоммунистка, которая за любым неблагоприятным политическим событием видит коммунистический заговор, – писал Томас. – Возможно, тщательное расследование опровергло бы ее показания». Тем не менее проверить рассказ Гарро, по его мнению, было необходимо. «Было бы легко и удобно замять дело, заявив, что мисс Гарро – ненадежный источник, поскольку она пристрастна, эмоциональна, творческая натура, – писал Томас, – но с учетом представленных мной фактов полагаю, что этот вопрос требует дальнейшего расследования».

Как утверждал в этой служебной записке Томас, его начальству в посольстве было хорошо известно сообщение Гарро, поскольку «он их известил». После каждого разговора с ней в 1965 году он подавал им подробные доклады. В тот год он даже на Рождество писал служебную записку, датированную 25 декабря, излагая все, что услышал от Гарро утром на праздничном мероприятии. Он проследил за тем, чтобы его доклады попадали напрямую к Уинстону Скотту, главе резидентуры ЦРУ в Мексике⁹. Скотт, любезный 56-летний уроженец Алабамы, располагал источниками на высшем уровне мексиканского правительства: сменявшие друг друга мексиканские президенты обращались к нему за покровительством, а их ближайшие помощники становились его высокооплачиваемыми информаторами. Даже мексиканские чиновники считали Скотта, занявшего этот пост в 1956 году, гораздо более могущественным человеком, чем американские послы, с которыми он формально сотрудничал. Заместителям Скотта было известно, что и в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли он пользуется необычайным влиянием, в том числе благодаря многолетней дружбе с Джеймсом Энглтоном, главой отдела контрразведки ЦРУ, главным в Управлении «охотником на кротов». Эти двое служили в ЦРУ с момента его основания в 1947 году.

В служебной записке Роджерсу Томас заявил, что Скотт и сотрудники посольства не стали проверять информацию о связи Освальда с кубинцами. Сперва Скотт выразил некоторый интерес, но потом перестал обращать внимание на добытую Томасом информацию, даже когда в 1967 году, перед тем как уехать из Мексики в Вашингтон, Томас попытался вновь поднять этот вопрос.

Томас готов был признать, что, «даже если все сведения в прилагаемой служебной записке соответствуют истине, сами по себе они не служат доказательством заговора с целью убить президента Кеннеди», однако письмо Роджерсу он завершал предостережением на случай, если показания Гарро, неподтвержденные, но и не расследованные, просочатся когда-либо за пределы ЦРУ и Госдепартамента: «Если они сделаются известны, все, кто пытался дискредитировать отчет комиссии Уоррена, окажутся на коне и смогут делать из них любые выводы, – рассуждал Томас. – Доверие к отчету Уоррена будет подорвано, в особенности если выяснится, что о сообщении Гарро знали, но не проявили к нему должного внимания».

31 июля 1969 года стало последним рабочим днем Томаса в Госдепартаменте. Прошло всего шесть дней с отправки служебной записки Роджерсу. Из документов Госдепартамента трудно понять, был ли Томас сразу же информирован о судьбе этой записки. 29 августа в письме под грифом «Конфиденциально» отдел внутренней безопасности Госдепартамента обратился к ЦРУ с просьбой прокомментировать представленный Томасом материал. Госдепартамент передал в ЦРУ как служебную записку Томаса, так и некоторые сопутствующие документы.

Примерно три недели спустя ЦРУ дало не слишком любезный ответ. Вот он, от начала до конца: «Тема: Чарльз Уильям Томас. По поводу вашей служебной записки от 28 августа 1969 г. Мы проверили прилагаемые документы и не видим нужды в дальнейших действиях. Копия ответа направлена в Федеральное бюро расследований и в Секретную службу Соединенных Штатов». На ответе стоит подпись Энглтона, главы контрразведки ЦРУ, и одного из его заместителей, Реймонда Рокки. Об этой отповеди из ЦРУ Томаса проинформировали и, насколько он мог судить, на том все и кончилось – больше ничего он сделать не мог.

Когда через два года Томас покончил с собой, The Washington Post опубликовала некролог из 186 слов, где о причине смерти упоминалось лишь мимоходом: «Причиной смерти, по заключению полиции, являются огнестрельные раны»¹⁰. (На самом деле в свидетельстве о смерти упоминается лишь одна огнестрельная рана – в правый висок.) По ходатайству родственников умершего следователи из Конгресса подняли его личное дело и убедились, что Томаса «отчислили» из Госдепартамента по ошибке. По-видимому, карьеры он лишился из-за бюрократической ошибки: инспекторский отчет, рекомендовавший повысить Томаса, по причинам, так и оставшимся неразъясненными, не попал в папку с его личным делом.

Следователи Конгресса заподозрили, что решение выдавить Томаса со службы могло быть вызвано и другими факторами, в том числе его настойчивыми и нежелательными требованиями добиться рассмотрения показаний Гарро. «Я всегда считал, что это как-то связано с его расспросами об Освальде, – говорил бывший следователь Конгресса, – но доказать это было невозможно. Если его уволили из-за событий в Мехико, то кто-то кому-то подал знак – и все»¹¹. В Мексике ходили слухи, что работавший в посольстве заместитель Уина Скотта развязал кампанию слухов и клеветы против Томаса, а зачем – большинство мексиканских друзей Томаса даже не догадывались.

Бывший сенатор от Индианы Берч Бэй, возглавлявший с 1979 по 1981 год сенатский Комитет по разведке, помог семье Томаса получить пенсию, в которой ей после самоубийства Томаса отказали. По словам Бэя, заступился он за родных Томаса главным образом потому, что Томас был родом из Индианы. В интервью 2013 года бывший сенатор признался, что причины отставки Томаса он так и не постиг. «Бессмыслица какая-то», – сказал Бэй, в очередной раз повторив, что о связи между Томасом и расследованием убийства Кеннеди ему ничего не известно. Бывший сенатор сказал также, что увольнение Томаса может иметь, а может и не иметь отношения к тем сведениям, которые он получил в Мехико и пытался расследовать. «Но кое-что с Чарльзом Томасом случилось, – заключил Бэй. – Собственное правительство затравило его насмерть»¹².

Как-то раз весной 2008 года, во второй половине дня, в моем кабинете в вашингтонском отделении The New York Times раздался звонок. Звонил человек, с которым я никогда не встречался прежде – известный юрист, чья карьера началась почти пятьдесят лет назад, когда он совсем молодым работал в штате комиссии Уоррена13. «Напишите о нас! – потребовал он. – Мы не молоды, но многие еще живы, и это – последний шанс рассказать, как все было на самом деле». Позвонил он мне, прочитав хорошие отзывы на предыдущую мою книгу – о правительственной комиссии, расследовавшей теракт 11 сентября 2001 года. Этот юрист предложил мне любую помощь в составлении аналогичной истории комиссии Уоррена, с тем условием, что я не признаюсь его коллегам, от кого именно исходила инициатива. «Не хочу отвечать, когда вы наткнетесь на кое-какие нелицеприятные моменты», – пояснил он и добавил, что закулисная история сама по себе – «прекрасный детективный сюжет, о котором вы и понятия не имеете».

Так начался занявший пять лет проект журналистского расследования: собрать воедино внутреннюю историю самого важного и наиболее неверно трактуемого расследования убийства за весь ХХ век – историю комиссии Уоррена, расследовавшей убийство президента Кеннеди. Тогдашний председатель Верховного суда Уоррен и остальные шесть членов комиссии умерли задолго до того, как я взялся за книгу, – последний из них, бывший президент Джеральд Форд, скончался в 2006 году, – но человек, позвонивший мне, справедливо заметил, что все еще живо большинство юристов, в ту пору молодых, которые и проделали в 1964 году основную следственную работу. И я благодарен им за то, что почти все согласились встретиться и поговорить со мной.

К сожалению, и эти люди уходят. Несколько членов комиссии и другие люди, сыгравшие в той истории ключевые роли, успели дать мне интервью для этой книги, но теперь их уже нет в живых. Особенно чувствительна потеря бывшего сенатора из Пенсильвании Арлена Спектера, который работал юристом в штате комиссии. Тем самым эта книга превращается в их завещание и последнее свидетельство о работе комиссии и об убийстве Кеннеди. Я оказался последним, кто взял интервью у бывшего спецагента ФБР Джеймса Хости, одного из главных свидетелей, представших перед комиссией Уоррена: он вел наблюдение за Освальдом в Далласе в месяцы перед убийством. Хости пришлось отвечать на непростые вопросы о том, почему он и его коллеги в ФБР не смогли остановить Освальда. В интервью в июне 2011 года, незадолго до смерти, Хости сказал, что и ФБР, и комиссия Уоррена старались превратить его в козла отпущения, свалить на него последствия некомпетентности и двуличия более высокопоставленных лиц¹⁴.

Английское название книги, The Cruel and Shocking Act, позаимствовано из фразы, которой открывается вступление к заключительному отчету комиссии: «Убийство Джона Фицджеральда Кеннеди 22 ноября 1963 года стало актом жестокости и насилия против человека, семьи, народа и всего человечества»¹⁵. Первоначально эта книга задумывалась как первая всеобъемлющая внутренняя история комиссии Уоррена, но со временем она разрослась в нечто большее и более существенное. Эта книга передает мое ощущение того, сколь многого мы до сих пор не знаем об убийстве Кеннеди, каким образом важные улики, относящиеся к этому убийству, скрывались или уничтожались – шредером, огнем и так далее, – прежде чем до них успевала добраться комиссия. Старшие офицеры ЦРУ и ФБР скрывали от юристов комиссии часть информации, очевидно, стараясь затушевать тот факт, что им было заранее известно о Ли Харви Освальде и о том, какую он представлял собой угрозу. Эта книга впервые расскажет о том, как ключевых свидетелей, которые могли бы пролить свет на сопутствовавшие убийству события, либо не выслушивали, либо запугивали. Собирая материал для книги, я познакомился с такими людьми и побывал в таких местах, о которых и не догадывался, что они имеют отношение к смерти президента Кеннеди. Как всякий, кто пытался подобраться к истине об этом убийстве, я сделался жертвой двойного проклятия: слишком мало информации и в то же время слишком много. Ошеломляющее открытие: как много ценных улик, относящихся к убийству президента Кеннеди, бесследно исчезло! Не менее ошеломляющее открытие: как много улик сохранилось! Ныне в публичном доступе находится такое количество материала об этом убийстве, в том числе миллионы страниц некогда секретных правительственных документов, что ни один журналист и ни один академический ученый не в силах просмотреть все. Большие массивы документов все еще, спустя пятьдесят лет после тех событий, не были подняты исследователями. Например, я оказался первым, кто получил полный доступ к бумагам Чарльза Томаса, в том числе к хронике его борьбы за то, чтобы коллеги обратили внимание на «вечеринку твиста» в Мехико и присутствие там Освальда. Эти документы я увидел лишь в 2013 году.

Протоколы комиссии Уоррена – официально она именовалась Президентской комиссией по расследованию убийства президента Джона Ф. Кеннеди – заполняют 12 кубических метров охраняемого хранилища с климат-контролем в принадлежащем Национальному архиву здании в Колледж-Парке (Мэриленд, на границе Вашингтона)¹⁶. Там представлены тысячи собранных комиссией улик, в том числе 6,5-миллиметровая итальянская винтовка Освальда Mannlicher-Carcano – найденное на шестом этаже техасского склада школьных учебников орудие убийства, – а также почти целая трехсантиметровая пуля со свинцовым сердечником и медной оболочкой, которая была найдена около каталки в Мемориальной больнице Паркленда (Даллас) в день убийства. Штатные сотрудники комиссии – существенная оговорка: сотрудники, но не сами члены – пришли к выводу, что эта пуля, вылетевшая из винтовки Освальда (он заказал ее по почте и уплатил 24 доллара), прошла и сквозь тело президента Кеннеди, и сквозь тело губернатора Техаса Джона Коннелли, так называемая версия одной пули.

Розовый костюм, в котором Джеки Кеннеди ехала в президентском лимузине в день убийства, тоже хранится в этой современной крепости в пригородном Мэриленде. Пошитая в США копия модели от Chanel, которая особенно нравилась президенту (миссис Кеннеди «выглядит в ней сногсшибательно», сказал он другу¹⁷), хранится в вакуумном контейнере в помещении без окон. В хранилище поддерживается температура между 65 и 68 градусами по Фаренгейту (от 18,3 до 20 градусов Цельсия), влажность 40 %. Не менее шести раз в час в хранилище через фильтр обновляется воздух, чтобы уберечь тонкую ткань, запятнанную кровью президента. Местопребывание знаменитой розовой шляпы миссис Кеннеди – загадка: в последний раз ее видели у бывшего личного секретаря первой леди. В отдельном помещении при температуре –4°С покоится маленький обрывок пленки – по данным архива, мировой рекорд просмотров принадлежит именно этому короткому фильму¹⁸. На 486 кадрах 8-миллиметровой цветной пленки Kodachrome фабрикант женской одежды Эйбрахам Запрудер с помощью любительской камеры Bell & Howell запечатлел страшные кадры убийства президента.

Многие личные бумаги Уоррена, относящиеся к периоду его работы в комиссии, названной его именем, хранятся в Библиотеке Конгресса на Первой стрит, всего в нескольких минутах ходьбы от его бывшего кабинета в Верховном суде¹⁹. Скончавшийся в 1974 году Уоррен мог бы и огорчиться, узнав, что миллионы американцев вспоминают о нем главным образом благодаря комиссии, а не воздают честь его исторической роли председателя Верховного суда, хотя эту должность он исполнял на протяжении 16 лет.

Решение сохранить обширный архив рапортов и отчетов по следствию, а также собранные комиссией материальные улики, которые ныне можно видеть в Национальном архиве и в Библиотеке Конгресса, было принято для умиротворения общественности – как доказательство тщательной работы комиссии и ее открытости. Только в архиве собралось более пяти миллионов страниц документов, связанных с убийством. И все же добросовестные историки и другие серьезные исследователи, даже те, кто безусловно разделяет выводы комиссии, вынуждены признать, что ее работа с самого начала была обречена на существенные недостатки. Комиссия допускала серьезные промахи, она не проверила важные улики и ключевых свидетелей, потому что глава комиссии, председатель Верховного суда Уоррен, во многих отношениях сдерживал и ограничивал ее работу. Зачастую Уоррен больше пекся о репутации своего покойного друга президента Кеннеди и его близких, чем о задаче собрать всю информацию об убийстве президента.

Но история еще воздаст штатным юристам комиссии и их бывшему «придворному» историку: в этой книге они рассказывают о том, что на самом деле происходило за кулисами комиссии Уоррена. Основу сюжета составляет их работа, показанная с их точки зрения. В ту пору этим юристам было двадцать с чем-то лет, а кому-то тридцать с небольшим. Их приглашали в штат комиссии из известных юридических фирм, из школ права и офисов прокуроров разных городов страны. Большинство из них сейчас завершают многолетнюю карьеру в адвокатуре или на государственной службе. Для некоторых интервью со мной стало первой возможностью подробно обсудить – тем более обсудить с журналистом – работу комиссии. Многие хранили молчание десятилетиями из страха перед тяжелыми и обычно обреченными на провал спорами с ордами теоретиков различных «заговоров». Все эти мужи закона (единственная среди них женщина-юрист, Альфреда Скоби, умерла в 2001 году) гордились своим вкладом в работу комиссии, но многие из них были также возмущены, когда поняли, как много улик от них скрыли. Эти скрытые улики, по их мнению, все еще вынуждают писать и переписывать историю убийства Кеннеди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.