Чекисты и военные

Чекисты и военные

…В начале 1990-х годов у нас много писали о судьбе поэта Николая Гумилева, который был расстрелян в 1921 году, по обвинению в участии в офицерском заговоре. Само собой, как и все тогда, он считался безвинно умученным большевиками. Эти стенания продолжались до тех пор, пока в Санкт-Петербург не приехала старая поэтесса Одоевцева, в свое время хорошо знавшая Гумилева. И, когда какая-то журналистка задала ей вопрос о том, мог ли Гумилев участвовать в заговоре, ожидая, само собой, очередной порции вздохов по поводу невинно убиенного поэта, девяностолетняя Одоевцева, просияв от воспоминаний, радостно ответила: «А как же! Я нисколько не сомневаюсь!»

Современным интеллигентам не стоило бы мерить Гумилева по себе. Биография его специфична. Сын корабельного врача, учился в Сорбонне, к двадцати пяти годам совершил три путешествия в Африку, непонятно зачем и на какие деньги — впрочем, предполагают, что он работал на русскую разведку, и это очень в его духе. На войну Гумилев пошел добровольцем, и не куда-нибудь, а в войсковую конную разведку, известен был невероятной храбростью, получил два Георгиевских креста, произведен в офицеры. Воин и авантюрист, он сам писал о себе и таких, как он, в стихотворении «Мои читатели»:

Я не оскорбляю их неврастенией,

Не унижаю душевной теплотой,

Не надоедаю многозначительными намеками

На содержимое выеденного яйца,

Но когда вокруг свищут пули,

Когда волны ломают борта,

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать, что надо.

Мог ли такой человек тихо жить в Петрограде 1919 года и не ввязаться в борьбу? Он должен был или служить большевикам, или с ними бороться. Он выбрал последнее, проиграл и был расстрелян, как и положено по законам военного времени. Кто-нибудь из его любимых африканских вождей мог бы сказать: «Хорошая жизнь и хорошая смерть».

Такой подход к событиям был, в общем-то, типичен. Офицеры — люди с активной жизненной позицией. Кто не верит, посмотрите хотя бы на нынешних отставников: энергии одного бывшего полковника хватит на десяток штатских. При этом, как военные, то есть элементы машины для убийства, они не слишком отягощены моралью и не щепетильны в выборе средств.

Еще до окончания Гражданской войны чекисты раскрыли целый ряд контрреволюционных организаций, в том числе знаменитый «Тактический центр», а также «Петроградскую боевую организацию», по делу которой и был расстрелян Гумилев. Или, скажем, существовала некая «Добровольческая армия Московского района», насчитывавшая 700 (!) бывших офицеров. Это надо знать, чтобы понимать, почему ЧК-ОГПУ-НКВД чуть что, сразу бралось за бывших офицеров царской армии. У них были для этого все основания!

Никто не спорит, что чекисты фальсифицировали дела. Против этой болезни органов средства еще не найдено, и едва ли его когда-нибудь найдут. Но, с другой стороны, и среди бывших офицеров хватало активных борцов с советской властью. Так что, полагаем, за некоторым процентом исключений, в целом материалы следственных дел достаточно хорошо отражают то, что было на самом деле.

…Забавно читать некоторые книги. Вот, например, работа Н. Черушева «Невиновных не бывает», посвященная взаимоотношениям ОПТУ и военных. Хорошее название. Сейчас мы узнаем о колоссальных расправах злобных чекистов над невинными жертвами.

И в самом деле: «Не будем скрывать, что в годы Гражданской войны нередки были случаи, когда карающая десница пролетарского правосудия опускалась на головы невиновных людей, честных командиров Красной Армии, бывших офицеров, оболганных и оклеветанных подлыми доносчиками, завистниками, недоброжелателями. Достаточно сказать, что аресту и следствию подвергались по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации бывший главком Вооруженных сил Республики И. И. Вацетис, бывший помощник военного руководителя Высшего Военного Совета С. Г. Лукирский… и др. Названным лицам еще сравнительно повезло — после недолго го разбирательства их чекисты отпустили, и они продолжили свою службу в рядах Красной Армии…»

Погодите-ка! Если чекисты их отпустили, да еще «после недолгого разбирательства», то при чем тут «караюшая десница пролетарского правосудия»? Кстати, и у нас сплошь и рядом в ходе следствия сажают людей в тюрьму, хотя нынче в России вроде бы демократия…

В той же книге тот же автор приводит конкретный пример работы начальника особого отдела группы войск Киевского направления Ф. Т. Фомина — пример, надо сказать, крайне неудачный. После взятия Киева в особый отдел попали фотографии, на одной из которых был изображен гетман Скоропадский со своим штабом. Среди офицеров на ней особисты опознали одного из заведующих отделом штаба их армии — должность, как сами понимаете, не из последних. И что же сделали звери-чекисты? Думаете, потащили несчастного полковника на допрос? Ничуть не бывало.

Сначала сообщили о неприятном открытии члену военного совета Щаденко и начшгаба Дубовому. Потом подозреваемого полковника вызвали по какому-то делу, чтобы внимательно его рассмотреть и сравнить с фотографией. Вроде бы он! Но и после того его не арестовали — а вдруг все же ошибка! Сперва провели негласный обыск на квартире подозреваемого, и лишь обнаружив там секретные документы, взяли его. Полковник оказался офицером для особых поручений при гетмане Скоропадском, начальником нескольких карательных экспедиций, был заслан в красный штаб разведкой белых, а учитывая, сколько информации проходило через его руки… В общем, даже у насквозь ангажированного автора не хватило решимости записать его в «жертвы чекистов». Здесь другое: посмотрите, как тщательно проверяют особисты свои подозрения!

Не везде, наверное, было так. Поэтому мы и говорим, что для книги под названием «Невиновных не бывает» оба примера крайне неудачные. Можно было бы найти и получше.

…Но с историческими трудами бывает и еще веселей, так что уже не знаешь, плакать или смеяться. Возьмем, например, монографию Ярослава Тинченко: «Голгофа русского офицерства». Цитируем предисловие, написанное неким безымянным «редактором»: «После победы в Гражданской войне сама по себе прошлая служба в царской или белой армии, казалось бы, не должна служить поводом для репрессий. Однако ВЧК, а затем и ОГПУ не только продолжали тщательно следить за бывшими офицерами, но время от времени арестовывали кого-то из них… Действия, предпринимавшиеся ОГПУ по отношению к бывших офицерам, не ограничивались их учетом и «разработкой». Имели место и случаи арестов с предъявлением обвинений в контрреволюционной деятельности…»

Вот ведь сволочи-то чекисты, а? Русский офицер, он ведь против существующего строя даже во сне выступить не способен! Хоть бы спиритизмом занялся господин «редактор», тени Павла I, убиенного собственной гвардией, да Николая I, едва не разделившего его судьбу, вызвал, коли уж сам школьную программу забыл…

Но это еще что! Дальше он начинает приводить примеры. В ходе перечисления «зверств большевиков» рассказывается о расстреле в 1927 году двадцати человек, из которых двенадцать были бывшими офицерами. Делалось все абсолютно гласно, легально, в «Правде» об этом прошло сообщение за подписью Менжинского. Затем на нескольких страницах книги приводятся стенания некоего чешского «осведомленного дипломата» И. Гирсы, который видит в этом начало нового «красного террора», повествует в донесении своему правительству о казнях, переполненных тюрьмах, о том, что советское правительство «хочет жестко подавить всякую попытку сопротивления и тем самым опять держать широкие массы в состоянии ужаса, чтобы сделать их легче управляемыми».

Да, но затем автор приводит имена тех, кто взошел на эту «шлгофу». Не будем перечислять всех, они все ребята веселые. Назовем «номер второй», поскольку он хорошо известен по некоторым другим делам. Это Эльвенгрен, бывший штаб-ротмистр гвардейского кирасирского полка. Как пишет автор: «ему вменялось в вину организация Ингерманландского и Карельского восстаний в 1918–1919 гг., подготовка вместе с Сиднеем Рейли покушения на делегацию СССР на Генуэзской конференции, участие в контрреволюционных организациях, в кронштадтском мятеже, причастность к убийству В. В. Воровского».

И ничего себе, «невинная жертва»!

Но и это еще не все! Штаб-ротмистр кирасирского полка Эльвенгрен был в числе руководства савинковского «Союза защиты родины и свобода», террористической организации, перебрасывавшей боевиков на советскую территорию. Кто помнит ту серию фильма «Государственная граница» (третью, кажется), где показан налет банды боевиков на белорусское местечко — так это как раз те ребята!

Можем дать хороший совет, господа радетели за «умученных большевиками»: поменьше фамилий. Иначе можно так напороться!

Кстати, вопрос об этих двадцати расстрелянных (остальные из которых были не лучше) и об отношении к этому Запада был затронут даже на Пленуме ЦК и ЦКК. По этому поводу выступал сам Сталин. Что великолепно доказывает: никаких репрессий в СССР в то время не было. Потому что, когда идут репрессии, вопрос о двадцати расстрелянных террористах на таком уровне не решается. В 1934 году, после убийства Кирова, с тогдашними террористами разобрались на местном уровне в течение нескольких дней и без всякого шума.

Репрессий не было, а дела — были! Не очень много, но и не мало. Иные — совершенно безумные, такие как арест нескольких сотен морских офицеров после Кронштадтского восстания, из-за которых военный наркомат и сам нарком насмерть переругались с чекистами. Иные вполне правдоподобные.

Нас интересует одно из этих дел — большое, странное и до сих пор не проясненное…

Как ни странно, о деле «Весна» до сих пор писали очень мало, хотя конъюнктурно оно крайне выгодно «реабилитаторам» — целая волна арестов офицеров, да еще в начале 30-х годов, да еще с расстрельными приговорами. Возможно, не заинтересовало оно господ из «Огонька» и иже с ними потому, что эти люди не были им близки, то есть не относились к интеллигенции и «старым большевикам», возможно, и иная была тому причина. Как бы то ни было, дело «Весна» не трогали очень долго.

В чем же оно заключалось?

В 1930–1931 годах в СССР прошли крупные аресты, в основном среди бывших кадровых офицеров царской армии. Арестовано было более 3000 человек. Само собой, дело считается полностью сфабрикованным — а как же иначе? У нас вообще ни шпионов, ни заговорщиков после 1917 года не бывало… Тем более что как раз в это время в ОГПУ вспыхнул очередной крупный скандал, из тех, что время от времени сотрясали ведомство, и одна часть славного аппарата обвинила другую его часть в фальсификации дел. Склока была такой, что потребовалось вмешательство Политбюро. В первую очередь этим обвинением припечатали как раз украинских чекистов, ведущих дело «Весна».

Вообще-то тут черт ногу сломит. По первому впечатлению это дело представляет собой репрессии 1937 года, так сказать, в миниатюре. Судя по объективным обстоятельствам и по началу, в основе «Весны» лежит какое-то реальное дело о реальном заговоре, на которое наслоилось много всякой дряни. Тут и излишнее усердие следователей — а представление о законности и правопорядке в органах в те времена было весьма своеобразное. Тут и война группировок в Красной Армии, где противостояли друг другу кадровые офицеры и «красные командиры», делавшие друг другу разнообразные пакости, в том числе и с привлечением этих самых органов. Тут и сведение самых различных счетов: виновные могли оговаривать и запутывать в дело тех, кто отказался сотрудничать, невиновные — приплетать личных врагов. В общем, разобраться со всем этим на основе книг историков, пусть даже и читавших дела, но незнакомых со спецификой работы «органов», невозможно, да и по самим делам тоже не разобраться, тут нужны юристы. Так что займемся угадыванием…

Итак, что известно о предыстории этого дела?

После окончания войны бывшие царские офицеры потихоньку начали возрождать старые традиции. Уже с 1922 года стали появляться «полковые землячества», все чаще нынешние красные командиры вспоминали, кто в каком училище учился: «павлоны», «александроны» и пр. С ностальгией вспоминали о старых обычаях, даже нашивали на гимнастерки канты прежних полков.

Или, например, «георгиевские вечера» генерала Снесарева. На них приглашались лишь георгиевские кавалеры из высшего царского офицерства — генералы и полковники. Собирались в штатском, но непременно с орденом Св. Георгия. Когда один из генералов пришел с орденом Красного Знамени, ему мимоходом «поставили на вид», что это знак Сатаны. Ну и разговоры велись соответствующие, и на чью сторону встали бы эти люди в слу чае новой войны — это еще большой вопрос.

Таких «землячеств», «кружков», вечеров было множество. Естественно, разговоры за чаем не считались криминалом, но все же ОПТУ потихоньку присматривало за бывшими офицерами, особенно за кадровыми. Впрочем, проверяли их не на «благонадежность», как любят у нас говорить — для этого существовали совсем другие стру кту ры, а отслеживали вполне конкретные вещи: связи с предполагаемым белым подпольем и с заграницей. В ОПТУ эти материалы были собраны в деле «Генштабисты», где фигурировало более 350 человек. Далеко не все были даже арестованы, не говоря уже об осуждении — например, того же Тухачевского еще десять лет никто не трогал (может, и зря, кстати…). Это был просто сбор информации — в основном с помощью осведомителей, именно присматривали, не более того… Но кое-какую информацию получали.

Некоторые сведения о деятельности подполья в СССР были получены и в эмигрантских кругах в ходе таких дел, как «Трест», «Синдикат» и других. До сих пор неясно, что именно дало толчок делу «Весна», но началось оно в 1930 году и, по некоторым данным, именно на Украине.

Какое-то время дело тлело себе потихоньку, а затем в один и тот же день — 14 августа 1930 года — в Москве и других городах прошли аресты бывших белых генералов и офицеров. То, что большинство арестов состоялось в один день, показывает, что дело было отнюдь не спонтанным, его не «разматывали», начиная с какого-нибудь доноса. Это говорит о долгой предварительной работе ОГПУ которое отслеживало организацию. Многие из арестованных были реэмигрантами — в частности, например, Ю. Гравицкий, участник Ледяного похода 1918 года, человек, достаточно близкий к лидеру РОВС генералу Кутепову. (Кстати, именно в это время сам генерал был похищен чекистами — весьма интересное совпадение.)

Арестованным вменялись в вину подготовка вооруженного восстания и шпионаж. 31 человек был приговорен к расстрелу — очень много для такой группы! — и все они были на самом деле расстреляны, что для того времени не совсем типично.

Что там могло быть? Это нетрудно угадать, если вспомнить, в какое время все это произошло. 1930 год, самый пик коллективизации, правительство на пределе, у оппозиционеров уже элементарно сдают нервы. Кроме банальной борьбы за власть, все чаще прорезается другой мотив: «правительство гробит страну, его надо остановить»! Именно на этой почве легко могли и неизбежно должны были сойтись даже такие крайности, как «большевики-ленинцы» и бывшие офицеры.

А теперь посмотрим дату. Август 1930 года. Только что закончился XVI съезд партии, на котором был дан очередной бой правой оппозиции. И вдруг, внезапно, в самое горячее время, правительство разъезжается по отпускам, и каким — на два-три месяца. Конечно, они и на отдыхе работали — и все же как-то уж очень это похоже на то, что они не уехали, а удалились из Москвы в безопасное место. И, кстати, для оппозиции вполне естественно в случае поражения на съезде перейти к силовым действиям. А любое восстание в СССР было чревато неизбежной интервенцией.

И вот после этого стало раскручиваться дело «Весна».

Известно, что самые массовые «репрессии» по нему пришлись на Киевский военный округ. По уровню напряженности его можно было в то время сравнить разве что с Дальневосточным: здесь рядом была По льни, там — Япония. Если ждать интервенции, то скорее всего именно тут, на плодородной Украине, и сейчас, когда крестьяне радостно встретят любого, кто избавит их от коллективизации.

Всего в округе по делу «Весна» проходило 343 человека. В киевском гарнизоне арестовали 150 человек, из них обвинительное заключение было составлено на 121 человека. В Киеве вообще было все серьезно. Впрочем, чтобы не быть голословными, лучше процитируем Н. Черушева.

«В чем же обвиняли бывших генералов и офицеров? Какие из существенных обвинений им могли приписать? Конечно же, в первую очередь подготовку восстания сначала в Киеве, а затем и по всей Украине. Характерная деталь, разработанная «стратегами» из ОГГТУ: восстание в Киеве должно было начаться с выступления стрелковых полков 14-ш стрелкового корпуса при подходе к городу иноземных войск. В роли участников восстания, по версии ОГПУ должны были выступать бывшие офицеры, домовладельцы, представители интеллигенции и часть студенчества. Таких «повстанцев» в Киеве к маю 1931 г. ОГПУ «выявило» и арестовало 740 чел. Около половины из них «оказались» бывшими офицерами царской армии…

Руководство таким восстанием в Киеве ОГПУ «возложило» на бывшего генерал-майора В. А. Ольдерогге, главного военного руководителя гражданских киевских вузов. Для удобства руководства Киев был разделен на секторы — "районные контрреволюционные организации" с назначенными руководителями. Всех повстанцев предполагалось вооружить за счет оружия военных кафедр гражданских вузов (это 200–250 винтовок, 5–6 пулеметов и до 100 тысяч патронов к ним). Оружие также должны были выделить полки 45-й и 46-й стрелковых дивизий и в первую очередь 135-й стрелковый полк».

А теперь давайте сравним этот отрывок с другим. Вспомним о восстании, которое готовилось на отошедших к Польше российских территориях в 1924 году, навстречу интервенции Красной Армии. Вот как описывает то, что получилось в результате, Г. Беседовский: «Главная работа… проводилась органами Разведупра, создавшими вдоль польско-советской границы ряд специальных пунктов. Эти пункты… создали на польской Волыни большую боевую организацию, включавшую в свои ряды около десяти тысяч человек. Организация эта была создана по военному образцу: она делилась на полки, батальоны и роты, которые должны были служить кадрами развернутых повстанческих частей после первых успехов восстания…»

Ну и что, скажите, такого уж невозможного в обвинениях по делу «Весна»?

Кстати, Владимир Александрович Ольдерогге — человек очень серьезный, не какой-то там отставной интендант. Его боевой путь начался еще в Русско-японскую войну. В Первую мировую он командовал пехотным полком, бригадой и затем Туркестанской пехотной дивизией. В Гражданскую некоторое время командовал Восточным фронтом, затем был командующим войсками Западно-Сибирского военного округа. Как раз там-то и применялся этот метод «встречных» восстаний, когда город иной раз сам падал в руки подходящих красных частей.

Ольдерогге признался в том, что был руководителем контрреволюционной организации, приговорен к расстрелу и действительно расстрелян, что в то время бывало не так уж часто. Даже приговоренных к высшей мере казнили далеко не всегда. Обычной практикой была замена высшей меры наказания десятью годами заключения, которое, как правило, даже не отбывали полностью. Через несколько лет заключенного освобождали. Если человек действительно был расстрелян, то для этого должны были быть очень серьезные основания.

По сведениям Я. Тинченко, всего в УВО было осуждено 328 командиров и еще почти столько же взято на учет ОГПУ Из них одни были вскоре уволены из армии по политическому недоверию, другие переведены во внутренние округа, подальше от польской границы.

Прошли аресты бывших офицеров и в других округах. Форменный погром устроили в Военной академии им. Фрунзе, еще в некоторых высших военных учебных заведениях. Правда, смертных приговоров было мало. Обычный срок — пять лет, иногда десять, с почти неизбежным досрочным освобождением. Так в то время часто поступали с ценными специалистами, замешанными в какой-нибудь антигосударственной деятельности. Как правило, одного раза хватало, чтобы навсегда отбить охоту к любой подобной деятельности. (Многие из этих людей, впрочем, были арестованы и расстреляны позднее, во время ежовщины. Но это уже совсем другие «органы» и совсем другая история.)

Дело, как видим, непонятное, смутное. С одной стороны, учитывая обстановку в стране и вокруг нее, что-то подобное неминуемо должно было возникнуть. С другой стороны, почти все оно строилось на агентурных данных и показаниях арестованных, других доказательств практически не было. И если человек ни в чем себя виновным не признавал, то у него были хорошие шансы отбиться от следователей, как отбился А. И. Верховский, бывший военный министр Временного правительства. Был ли он замешан в чем-либо или нет — но он непоколебимо настаивал на своей невиновности и после трех лет следствия был освобожден. С третьей стороны, такие дела — степной простор для разного рода «липачей». С четвертой — тогда в органах ОГПУ еще не били. Об одном из самых упорных подследственных Н. Черушев пишет: «Верховскому грозили неминуемым расстрелом в случае дальнейшего запирательства, обещая всего лишь три-четыре года тюрьмы, если он «разоружится», то есть признает себя виновным… Следователь Николаев не раз обешал согнуть его в бараний рог и заставить на коленях умолять о пошаде…»

Уж на что не любит ОГПУ Ярослав Тинченко, и тот вынужден признать, что если подследственные держались стойко, то у следователей ничего не выходило. «Затем были арестованы преподаватели «Выстрела» из бывших белогвардейцев: полковник Б. А. Козерский, подполковник В. К. Головкин, поручик И.В.Медведков. Но и они ничего «интересного» сообщить следствию не пожелали: пьянки, мол, были, "Боже, царя храни" иногда пели, лясы точить — тоже было, но чтобы состоять в контрреволюционной организации — ни-ни. Не дал «нужных» показаний и арестованный 18 февраля 1931 года в прошлом полковник Генштаба и именитый красный командарм С. Д. Харламов, теперь занимавшийся скромной преподавательской работой. Его взяли на основе показаний ряда лиц, что Харламов, мол, бывший помещик и очень богатый человек, а главное — тоже любитель попеть старый русский гимн. Но Харламов вообще ни в чем не признался и в конце концов был приговорен к 3 годам тюрьмы условно, причем сразу же по выходе из тюрьмы восстановлен на всех должностях. В общем, с «Выстрелом»… у ОГПУ не сложилось».

Вот и спрашивается: что же говорили и почему признавались те, с кем у ОГПУ «сложилось»? Вопросов по персоналиям дела «Весна» больше, чем ответов. А вот по самому делу так не скажешь. Выглядит оно довольно убедительно, уже хотя бы по той причине, что что-то подобное в данной внутриполитической и международной ситуации неминуемо должно было возникнуть. Ну жизнь так устроена!

Впрочем, нас интересует не столько само дело, сколько два его маленьких эпизода, которые дошли до самых верхов и рассматривались членами Политбюро. Касались они двух высших чинов тогдашней военной иерархии — начальника штаба РККА Б. М. Шапошникова и начальника Ленинградского военного округа, бывшего начальника штаба М. Н. Тухачевского.

На первого показал помощник начальника штаба УВО Бежанов-Сакварелидзе. Будучи арестован, заговорил он сразу же, в тот же день — то есть ни о каком прессинге не может быть и речи, и говорил много.

«Первое мое свидание с Шапошниковым на почве контрреволюционной работы было осенью 1928 года во время маневров в Киеве. Здесь Шапошников сообщил мне, что настроение за границей, особенно во Франции, в определенных кругах все больше обостряется по отношению к Советскому Союзу, что в этих кругах все решительно готовятся к интервенции и что во французском генштабе план этой интервенции якобы уже проработан». Затем он заявил, что Шапошников собирался поднять восстание, чтобы помочь интервентам.

Дело дошло до самых верхов, и 13 марта 1931 года состоялась очная ставка Бежанова и Шапошникова, в присутствии Сталина, Молотова, Орджоникидзе и Ворошилова. Надо сказать, что Борис Михайлович отбился от всех обвинений — и неудивительно, если обвинения были такими.

Помогла эта очная ставка и арестованному бывшему начальнику Бежанова С. А. Пугачеву, которого после нее освободили.

А вот показания на второго из высших советских чинов, проходившего по делу «Весна», куда более интересны. Заговорил о нем полковник Какурин, преподаватель Военной академии РККА, сказав буквально следующее:

«В Москве собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки[21]. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский… В момент и после АП съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслится как военная диктатура, приходящая к власти через вышеупомянутый правый уклон…

Далее Михаил Николаевич говорил, что, наоборот, можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти и политические, и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рут фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина…

У Мих. Ник, возможно, есть какие-то связи с Углановыми, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».

Похожие показания дал и друг Какурина И. А. Троицкий.

Дело кончилось, опять же, очной ставкой в присутствии Сталина, где оба арестованных повторили те же показания.

В тот раз история завершилась ничем. Тухачевского решили не трогать. Но что тут важно: еще в то время он заговорил о военной диктатуре как некоей «высшей ступени». Далеко не каждую голову посещают подобные мысли. И об убийстве тоже — в таком контексте такие предположения просто так не делаются…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.