Восстание в Ингушетии

Восстание в Ингушетии

Еще в 1926 году были сняты председатель Чеченского ЦИК Т.Эльдарханов и его заместители Хамзатов и Шерипов. Их обвинили в связи с одним из видных политических деятелей – Али Митаевым, арестованным в 1923 году за подготовку чеченского восстания совместно с руководителями грузинского восстания. По аналогичным мотивам были сняты председатель Ингушского областного исполнительного комитета И.Мальсагов и секретарь обкома ВКП(б) И.Зязиков. На место снятого Зязикова секретарем Ингушского обкома ВКП(б) был назначен из Москвы русский – Черноглаз. Ингуши в этом назначении увидели нарушение своей автономии и направили в Москву делегацию с просьбой вернуть им обратно Зязикова. В Москве дали понять, что Зязиков был плохим коммунистом, а Черноглаз будет хорошим. Довод ингушей: "Лучше иметь свой плохой, чем чужой хороший",- остался без внимания. Вступление в должность Черноглаза ознаменовалось резким поворотом в политике областного руководства. Репрессии в деревне приняли масштаб и формы, ранее неслыханные. Черноглаз начал с того, что открыл прежде всего поход на религию и развернул борьбу против "реакционного духовенства". Во Владикавказе (Владикавказ был тогда общей столицей Осетии и Ингушетии) Черноглаз объявил об учреждении "областного союза безбожников Ингушетии". Пост почетного председателя этого "союза" Черноглаз принял на себя и в областной газете "Сердало" на ингушском языке дал директивы развернуть широкую кампанию по вербовке ингушей в этот "союз безбожников".

Дальше больше. Некоторых мулл прямо вызвали в ГПУ и заставляли подписывать антирелигиозные декларации об отказе от религиозной службы как от "антинародной, реакционной деятельности" и с призывом к ингушам вступать в "союз безбожников". Правда, только единицы поддавались этой провокации, но и те, возвращаясь из Владикавказа, в ауле объясняли своим землякам, что все это провокация и что они подписались, чтобы избежать расстрела или пожизненной ссылки. Дело этим не ограничилось. Черноглаз дает установку своим районным помощникам "перейти в борьбе с кунтахаджинцами от болтовни к делу" (в Ингушетии было сильно развито религиозно-мюридистское движение секты Кунта-Хаджи, куда входило до 50 тысяч человек). Первым отозвался на этот призыв начальник Назранского районного ГПУ Иванов. Летом 1930 года Иванов приехал в селение Экажево, которое однажды уже было сожжено Деникиным как "красный аул". Иванов заехал во двор сельского Совета и предложил его председателю срочно созвать пленум сельского Совета и вызвать на этот пленум местного муллу. Председатель исполнил приказ. Вызванному на пленум мулле Иванов заявил: "Вот уже в разгаре хлебозаготовка, между тем у вас в ауле ощущается сильный недостаток в зернохранилище, а у крестьян конфисковывать мешки для казенного зерна я не хочу. Поэтому я предлагаю такой выход из этого положения: надо отдать вашу аульскую мечеть под амбар, а мулла с сегодняшнего дня должен отказаться от своей религиозной службы".

Не успел передать переводчик содержание речи Иванова, как в помещении сельского Совета поднялся неистовый шум. Некоторые громко кричали: "Надо убить этого гяура!", "Вонзить в него кинжал!". Председатель не был в силах призвать к порядку свой Совет, только вмешательством самого муллы был наведен порядок. При этом он заявил начальнику Иванову: "Ваши действия противны не только народу, но и всемогущему Богу. Поэтому я не могу подчиниться вашему приказу". Сам председатель внес предложение: мы найдем другое помещение для зерна. Чтобы не закрывать мечеть, любой ингуш отдаст свой собственный дом. Присутствующие единодушно поддержали председателя. Но Иванов был неумолим: "Под зерно мне нужен не всякий дом, а именно мечеть". Вновь поднялся всеобщий гвалт. Предчувствуя недоброе, Иванов покинул собрание. Но уже было поздно. В тот же день под Экажевом он был убит членом секты Кунта-Хаджи Ужаховым. За это убийство было расстреляно пять человек (Ужахов и мулла в том числе) и до трех десятков ингушей было сослано в Сибирь как "участники контрреволюционной кулацкой банды".

Из этого убийства Черноглаз сделал совершенно ложные выводы. Он считал, что убийство начальника ГПУ свидетельствует о наличии всеобщего антисоветского заговора в Ингушетии. Он решил раскрыть этот заговор и наказать его участников. Но как раскрыть мнимый заговор? Тут вновь на помощь пришло ГПУ.

Осенью 1930 года в Ингушетию прибыл таинственный "представитель Японии". Он нелегально разъезжает по крупным аулам Ингушетии, завязывает связи с ингушскими авторитетами, проводит с ними нелегальные совещания, делает на этих совещаниях весьма важные сообшения о планах войны Японии против СССР. Свою штаб-квартиру "японский представитель" устанавливает у бывшего царского офицера Раджата Евлоева в Долакове. После "инспекционного объезда" по аулам этот "представитель Японии" созвал на этой квартире междуаульское объениненное собрание, куда были вызваны влиятельные и заведомо антисоветски настроенные лица из ингушей. Сам хозяин квартиры, в прошлом известныый царский офицер, пользовался у ингушей, как человек явно несоветский, полным доверием. Все вызванные были известны как друг другу, так и ингушскому народу как люди верные, энергичные и решительные. В числе зтих вызванных были Хаджи Ибрагим Ташхоев, мулла Исан Гелисханов, Шибилов Чада, Шибилов Саид, Далгиев Ранс, Ужахов Мурад и другие (из аулов Назрань, Долаково, Базоркино, Галашки и т.д.). На этом нелегальиом совещании "японский агент" и Раджат Евлоев сначала привели к присяге на Коране всех присутствующих поименно. Каждый обязался держать в строжайшей тайне "планы", которые им будут тут изложены, и не выдавать ни друг друга, ни "японского представителя". После окончания этой церемоциальной части "представитель Японии" изложил суть дела: Япония собирается вступить, в самое ближайшее время, в войну против Советского Союза. В этой будушей войне на стороне Японии будут еще и другие мировые державы. Кроме того, ее поддерживают и многие из угнетенных большевиками народов. На Кавказе уже почти все народы, кроме ингушей, заверили Японию в поддержке ее с тыла в этой будущей войне. Теперь он уполномочен своим правительством пригласить ингушей присоединиться к общему "освободительному фронту народов". "Представитель Японии" говорил долго, убедительно и с большой логикой. Его действительно японская физиономия придавала его словам вес и значение истинности. В заключение своей речи "представитель" заявил, что еще до начала войны Япония намерена поддерживать своих союзников деньгами и оружием. Чтобы ингуши знали, что это не одни лишь пустые обещания, он привез с собою деньги и некоторое количество оружия для командного состава. Закончив свою информацию, "японец" спросил: принимают ли присутствующие "японский план освобождения Ингушетии"? Когда присутствующие ответили согласием, "японец" назначил каждого из присутствующих "командирами сотен". "Командиры" получили оружие японского образца и японские военные погоны в качестве знака отличия. Деньги "командиры" будут получать по мере развертывания "военно-подпольной работы". Приказ к выступлению ингуши получат в начале войны. "Японский представитель" уехал вполне довольный успехом своего предприятия. Оружие и погоны ингуши зарыли в землю в ожидании "войны и приказа". Но как и надо было ожидать, война не началась, а Ингушетия была наводнена войсками ГПУ: в одни и те же сутки были произведены массовые аресты почти во всех крупных аулах. При этом был арестован весь "японский штаб" заговорщиков, у членов которого легко выкопали зарытое ими оружие и погоны как "вещественное доказательство". На воле остался помощник "японского представителя" Раджат Евлоев и сам "японец", оказавшийся монголом из среднеазиатского ОГПУ. 21 человек расстрелянных, до 400 человек сосланных без суда и следствия (решением коллегии ГПУ) – таков был результат для ингушей этой очередной провокации ГПУ. Зато почти все лица начальствующего состава Владикавказского объединенного отдела ОГПУ были награждены высшими советскими орденами за выполнение специального задания Советского правительства. В числе награжденных был один из ингушских агентов ГПУ.

Секретарь областного комитета Черноглаз повысился в своем значении в глазах ЦК ВКП(б) на целую голову. Сам Черноглаз, имевший об ингушах только те сведения, которые он вычитал из старых русских учебников по географии (Деникин, например, писал в своих "Очерках русской смуты": "В старых учебниках по географии об ингушах сказано: занятие ингушей – скотоводство и грабежи. Во время гражданской войны у них превалировала, однако, последняя профессия над первой".), думал, что путем нескольких удачных чекистских операций он отучит ингушей одновременно и от "контрреволюционных грабежей", и от службы Богу. Черноглаз полагал, что под видом религиозных сект (секты Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи и шейха Дени Арсанова) в Ингушетии существуют почти легальные контрреволюционные организации, неизвестные в центральной Советской России, а потому беззаконные и нетерпимые и в Ингушетии. Поэтому сейчас же после "японской операции" Черноглаз дал распоряжение об изъятии всех главарей указанных сект (эти религиозные секты были сосланы еще задолго до русской революции). Аресты главарей и основных деятелей сект произвели на ингушей исключительно удручающее впечатление. Десятки ингушских жалоб посыпались в Москву на самовольные действия Черноглаза. Даже специальная делегация, в числе которой было много соратников Орджоникидзе и Кирова, ездила в Москву к Калинину с просьбой убрать Черноглаза, "чтобы восстановить в Ингушетии мир и порядок". Но все эти жалобы в конце концов возвращали на место к тому же Черноглазу "для разбора". Подобный "разбор" заканчивался обычно арестом лиц, подписавших "контрреволюционно-мулльскую клевету". Но от этого они не прекращались. Поэтому Черноглаз решил объездить Ингушетию и раз и навсегда разъяснить ингушам, что он не намерен миндальничать с бедняками, хотя бы они и были красными партизанами в прошлом. Первый визит был сделан в Галашки. На выступление Черноглаза старик Бекмурзиев ответил под всеобщее одобрение присутствующих: "Вот на этой самой площади, на которой мы находимся, 25 лет тому назад выступал такой же, как и ты, начальник над всеми ингушами, полковник Митник. Митник поставил перед нами от имени сардара (наместник Кавказа) ультиматум – сдать оружие, которого мы не имели. Митник был лично хороший человек, но царская власть была плохая. Поэтому вот таким кинжалом (старик указал на свой кинжал) я его и убил вот на этой площади. Я был приговорен к пожизненной каторге, но через 12 лет революция меня освободила. Советская власть – хорошая власть, но ты, Черноглаз, нехороший человек. Я тебя убить не хочу, только даю тебе мой мудрый совет: уезжай ты из Ингушетии, пока цела твоя голова. Весь народ злой на тебя. Ей-богу, убьют".

Старик говорил по-русски, говорил внушительно и горячо, как юноша. Вместо того чтобы действительно подумать над мудрым советом Бекмурзиева, Черноглаз распорядился об аресте "старого бандита" и поехал созывать очередное собрание в следующем ауле – Даттах. Там повторился вариант той же картины. В тот же день вечером под Галашками, там, где дорога проходит через маленький лесок, Черноглаз был убит в своей машине. Сопровождавшие его два других работника областного комитета были отпущены невредимыми.

Убийство Черноглаза дорого обошлось ингушам. Первыми были арестованы, по обвинению в организации этого убийства, Идрис Зязиков, бывший секретарь Ингушского областного комитета ВКП(б), его жена Жанетта, и все его личные друзья и родственники. По аулам были произведены аресты среди всех тех лиц, которые числились в так называемых "списках порочных элементов" ГПУ. Главарей "заговора" против Черноглаза во главе с Зязиковым судили в Москве, в Верховном суде РСФСР. В их числе были и физические убийцы. Сам Зязиков во время убийства Черноглаза находился в Москве на курсах марксизма при ЦК ВКП(б). Но Зязикова обвиняли в "моральной и политической подготовке" убийства своего преемника.

Подсудимые объясняли мотивы убийства Черноглаза всей его провокационной политикой в Ингушетии. Все они, в том числе и Зязиков, были приговорены к расстрелу. После личного вмешательства Орджоникидзе и Микояна Зязикову расстрел был заменен десятью годами. Других расстреляли.