Уязвимость островной экономики

Уязвимость островной экономики

Эти рассуждения вспомнились потом, когда мне довелось увидеть Токио в разгар мирового энергетического кризиса. Уязвимость японской экономики вдруг проявила себя с грозной силой.

Страна восходящего солнца с тревогой ощутила, что жизнеспособность ее бурно разросшейся индустрии, словно от тонкой пуповины, зависит от географически отдаленной и политически нестабильной зоны Персидского залива.

При огромном потреблении нефти – около миллиона тонн в день – стало практически невозможно запасать ее впрок. Токийская печать обсуждала проекты чрезвычайных правительственных мер на случай внезапного прекращения подвоза. В числе их предлагалось, в частности, использовать воинские части для разработки заброшенных шахт, дабы снабжать отечественным углем хотя бы аварийные электростанции.

Так опьянение «энергетической революцией» обернулось горьким похмельем энергического кризиса.

Ощутить его последствия пришлось и Великобритании. Хотя, может быть, и не в столь острых формах.

Избавить отечественную энергетику от производства международных нефтяных концернов оказалось куда труднее, чем попасть в их кабалу. Жертвами однобокой ориентации на привозное жидкое топливо стали не только вымершие угольные бассейны, не только сотни тысяч уволенных британских горняков. От этого пострадала экономика страны в целом.

Вскоре после войны угольная промышленность Великобритании была национализирована. Перевод шахт в собственность государства горняки восприняли с воодушевлением, с чувством высокой ответственности и пониманием своего долга перед страной.

Правящие круги не скупились тогда на похвалы в адрес шахтеров. И немудрено: в самые трудные для Британии годы они внесли решающий вклад в послевоенное восстановление, помогли оживить экономику, уменьшить безработицу.

К середине 50-х годов британские шахтеры довели добычу угля до 220 миллионов тонн. Если бы угольной промышленности позволили нормально развиваться и дальше (для чего имелись и разведанные запасы, и квалифицированная рабочая сила), то энергетические потребности Великобритании по-прежнему могли бы в основном покрываться за счет отечественных ресурсов. И резкое вздорожание нефти в начале 70-х годов отнюдь не нанесло бы британской экономике столь болезненный удар.

Но нужно отметить и другое. Английский капитал сумел использовать к своей выгоде и национализацию, и патриотический порыв горняков в первые послевоенные годы. Бывшие владельцы шахт получили завышенную компенсацию и охотно переложили на государственный бюджет бремя неизбежных расходов на модернизацию угледобычи. Государство же обеспечило снабжение частных предприятий дешевым углем в самое трудное для них время.

Все это, однако, не помешало власть имущим приговорить английскую угольную промышленность к принудительному умерщвлению, как только против нее ополчились мировые концерны, начавшие освоение нефтяных месторождений в Северном море.

К 1950 году доля нефти в топливном балансе Великобритании составляла 10 процентов, а в 1970-м – уже около половины. Нефтеперегонные мощности выросли втрое. Были закрыты две трети шахт, почти втрое сократилось число горняков. Сотни тысяч шахтерских семей лишились средств к существованию. Целые промышленные районы были обречены на вымирание, словно после средневековой эпидемии чумы.