Состояние страны в фокусе тиражей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Состояние страны в фокусе тиражей

Листая «Известия» номер за номером, я не просто вижу, а ощущаю, какой тревожной, постоянно ухудшающейся во всех сферах жизни была в 1992 году обстановка в стране. Как результат постоянных разговоров в редакции о характере газеты, регулярно начали выходить статистические, социологические материалы с таблицами, схемами, графиками, отражающими тяжелейшее состояние дел в различных отраслях экономики, близкие к паническим настроения в обществе. Весомость этим публикациям придавали компетентность авторов, их авторитет в профессиональных кругах.

Вот, к примеру, данные, которые привела 3 ноября Ирина Горячева из Центра экономической конъюнктуры и прогнозирования при Минэкономики России. За последние десять месяцев средние цены на 70 основных продовольственных товаров выросли до 1056 процентов. Только за осеннее время — сентябрь, октябрь — они поднялись в полтора раза. А традиционный статистический набор из девятнадцати основных продуктов питания в октябре по стоимости был выше декабря 91-го года еще больше — в 13,2 раза.

Здесь же, под графиком, приведенным Горячевой, напечатана информация из Госкомстата о том, что большие различия в стоимости продуктов питания в разных городах России во многом обусловлены попытками местных органов власти всевозможными способами регулировать цены. Повсеместно они росли и на непродовольственные товары. Если в начале сентября отечественные полуботинки стоили около полутора тысяч рублей, то в конце октября уже 2900. Сапожки женские соответственно — 2000 и 6900 рублей. Цветной телевизор — 20 000 и 38 000, холодильник — 20 500 и 35 700 рублей.

Все, чего бы ни коснулась статистика, показывало углубление социальных проблем, ухудшение условий жизни людей. Как это отражается на самочувствии российских граждан, в частности москвичей? «Известия» еженедельно публикуют опросы тысячи жителей столицы, проводимые Институтом социологии парламентаризма. Приводя в своей газетной колонке в начале октября очередной сравнительный анализ, директор Института Нузгар Бетанелли указывает на случившиеся в последние дни два полярных события в экономической жизни России: резкий скачок цен, который сразу делает нищими многих уже сегодня, и начало раздачи приватизационных ваучеров, которые обещают сделать богатыми всех, но… завтра. В итоге число тех, кто не выдерживает либерализации цен, заметно возросло: с 37 процентов (17 сентября) до 43 процентов (1 октября). Подобные всплески социального отчаяния были зафиксированы и ранее — в январе и в марте текущего года, но все остальное время этот показатель не превышал 34–37 процентов.

Экономические потрясения, продолжает автор колонки, основательно расшатывают образ российской власти в целом. По мнению 33 процентов московских избирателей, существующая власть в России вообще не имеет положительных черт, а еще 49 процентов затруднились назвать хотя бы одну такую черту; 45 процентов опрошенных назвали конкретные отрицательные черты: отсутствие заботы о народе, его обман, невыполнение обещаний (22 процента), непрофессионализм, некомпетентность, корыстолюбие, взяточничество, продажность… Лишь два процента респондентов считали, что у нынешней власти отрицательных черт вообще нет.

Публикуя статистику и социологию такого рода, дополняя их корреспондентскими материалами о людских бедах и растущем недовольстве властью, мы проводили на страницах газеты четкую грань между отражением жизни и позицией редакции. Каждым номером «Известий» мы стремились к полноте информации о происходящем в стране, но ни одной статьей, ни одной строкой от имени редакции не соглашались с оппозицией, что Россию можно спасти, вывести из глобального кризиса без радикальных рыночных реформ. Нашу газету и тогда, и позже многие упрекали, обвиняли в том, что она придерживалась этого курса — на серьезнейшие реформы. В силу своих должностных возможностей я немало делал, чтобы мы с него не сворачивали. И нисколько об этом своем участии не сожалею, наоборот. Думаю, то же самое сказали бы о себе входившие в главную редакцию Друзенко, Боднарук, Надеин. Ну и разумеется, бескомпромиссный в отстаивании позиции газеты того времени Игорь Голембиовский.

В день годовщины путча, 19 августа, мы печатаем крупную, чуть ли не на всю полосу статью фактического главы правительства (официально его возглавлял Ельцин) Егора Гайдара. Основанная на фактах, на констатации старых и начавшихся новых процессов в экономике, она была выстроена по холодной железной логике, которая объясняла, что же, собственно, произошло за истекший год, почему правительство действовало именно так, а не иначе. А объяснив, убеждала: обещанной оппозицией катастрофы не будет. При сохраняющихся глубочайших экономических и социальных проблемах страна управляема, рынок заработал, голода не предвидится. Начавшаяся структурная перестройка будет болезненной, но через нее все равно придется пройти. Механизм приватизации запущен — задействованы мощные интересы, теперь трудно повернуть назад.

Особенно тяжело в новых условиях пришлось десяткам тысяч руководителей государственных предприятий, принявших на себя все ударные волны кризиса и народного недовольства. Со статьей о проблемах директорского корпуса, в его защиту выступает наш — теперь уже постоянный — автор, доктор экономических наук, будущий вице-премьер Александр Лившиц. Друзенко помог ему с конструкцией заголовка («Ода директору. Хозяйственные руководители оказались первыми жертвами перехода к рынку, но большинство из них работают на реформы»), а замечательный текст говорил сам за себя. Приведу небольшую выдержку:

Правительственным чиновникам, с обидой воспринимающим любую критику, не снилось то, что выпало на долю заводских начальников. Особенно в мае-июне, когда на фоне падения производства одновременно грянули кризисы наличности и платежей. В самое тяжелое время они проявили невиданную изворотливость, политическую выдержку, государственный подход к делу. Даже негодуя в душе на правительство, фактически разделили с ним ответственность за рыночные преобразования, вовремя подставили плечо, удержали социально-политическую ситуацию, способствовали ее стабилизации. Продолжению реформ реально помогли как раз те, кого прозвали антиреформаторами.

Но хотя заслуги директората несомненны, пишет далее Лившиц, далеко не всегда он оказывался на высоте. Многое недопонимал, многие шаги его были неверными. Сообщения в «Известиях» с мест, журналистские материалы указывали и на то, что директора нередко в ходе приватизации старались взять себе гораздо больше, чем им полагалось по закону. Не без участия многих из них развернулась по стране и силовая борьба за собственность. Приватизация вообще стала своеобразным фронтом, с которого постоянным потоком шли в редакцию собкоровские и агентские сводки о штурмах, захватах заводов, фабрик, проектных институтов, магазинов, детских садов и яслей.

Осенний пик приватизации совпал с резким нарастанием политической борьбы вокруг будущего российских реформ. Больно ударившие по интересам людей экономические реформы резко взвинтили популистскую демагогию оппозиции, и в конце 1992 года она получила то, что хотела, — как написал у нас М. Бергер, получила «голову Гайдара». Это случилось на открывшемся 14 декабря VII съезде народных депутатов. В ближайшем и последующих номерах «Известия» широко комментировали разрыв связки Ельцин — Гайдар. Снова высказался доктор экономических наук Евгений Ясин:

Я однозначно отрицательно отношусь к тому, что премьером утвержден не Гайдар. По моему убеждению, в нынешних условиях он лучше, чем кто-либо другой, знает, каким способом продвигаться дальше к рынку, и его уход — большая потеря для российских реформ. В то же время было совершенно очевидно, что правительство, решившееся на деле проводить реформы, обречено, так что для команды камикадзе, как с самого начала называли нынешнее правительство, Гайдар и его люди продержались очень даже немало. Кроме того, сделано уже много того, что трудно будет даже при желании переделать по-старому, многое стало необратимым.

Впервые появившийся перед телекамерами съезда новый премьер Виктор Черномырдин не произвел впечатление человека, способного вывести экономику из кризиса. А слушая его речь, вряд ли кто мог подумать, что он одарит великий русский язык множеством выражений, которые станут крылатыми. Хотя уже в этой короткой и сбивчивой речи он отметился новаторской для высокопоставленного деятеля лексикой: экономический термин «рынок» скрестил с образом обычного базара. На что сразу же среагировали «Известия», выйдя с первополосной шапкой: «Глава российского правительства обещает стране рынок без базара».

В течение почти шести будущих лет своего пребывания у власти этот умный государственный муж еще много раз отдаст свои оригинальные фразы и изречения на шапки и заголовки во всех газетах, включая «Известия». Но я знаю один случай, когда авторство Виктора Степановича можно поставить под сомнение. Причем в отношении самого известного и популярного выражения из его уст: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Есть веское доказательство, что эта фраза была оглашена задолго до того, как ее публично произнес премьер в 1994 году. Подтверждает это газета «Известия» от 7 октября 1992 года, где и напечатана на последней полосе под рубрикой «Курсы для простаков» колонка с заголовком «Хотелось как лучше, а вышло — как всегда».

Речь там шла об одной в принципе полезной инициативе Центрального банка, но она была реализована так, что ею воспользовались мошенники. Абсолютно подходящий сюжет к придуманному в редакции заголовку — может, самим автором колонки Валерием Решетниковым, может, кем-то из дежурной бригады, сейчас это не установить. Но точно он не взят ни из дневников теоретика русского анархизма П. Кропоткина (самые дотошные исследователи словесных шедевров Черномырдина нашли и там «прецедент»), ни из арсенала Виктора Степановича, который к тому моменту еще не держал речей перед телекамерами. Подозревать же его в том, что он вычитал формулировку у «Известий» и пару лет ждал удобного момента для ее восхитительной премьеры, я бы не стал… Не мог до такого додуматься этот порядочный, самобытный человек. Скорее всего, здесь история чем-то похожа на изобретение радио, когда его авторы наш Попов и итальянец Маркони действовали независимо друг от друга, хотя славы больше у того, кто отстал фактически на два года, но первым получил патент. В нашем же случае, с учетом особенно того, что в одном слове расхождение все-таки имеется («получилось, как всегда» — «вышло, как всегда»), правильнее будет не прибегать к выяснениям подлинного авторства, а оставить за каждой из сторон право считаться изобретателем мудрости, удивительно точно отразившей реалии российской жизни.

Замечу, что в самой редакции этот заголовок не вызвал никакого восторга и даже легкого оживления. Наверное, потому, что и не такое придумывали. Тем более о нем не вспомнили, когда триумфально заявила о себе версия главы правительства. В общем, как говорится, нет пророка в своем Отечестве…

Текущий 92-й год с его острейшими проблемами очень негативно отразился на нашем тираже. В январе он насчитывал 3 миллиона 200 тысяч экземпляров, а к середине осени уменьшился на 500 тысяч. Мы ожидали, что его снижение будет продолжаться и в ходе подписки на следующий, 1993 год, но реальность превзошла самые пессимистические прогнозы. В конце декабря стало известно, что в январе мы сможем печатать для подписчиков и на продажу в общей сложности всего 976 тысяч экземпляров. А это более чем в три раза меньше, чем было в начале года. Таких темпов падения тиража история «Известий» не знала.

Не знала история и того, что произошло в тот год с тиражами многих других российских газет — они рухнули еще сильнее, чем известинский. В мае 1990 года был внесен в книгу рекордов Гиннеса, как самый крупный в истории цивилизации, тираж еженедельника «Аргументы и факты»: 33,5 миллиона экземпляров — три года спустя он ужался более чем в десять раз.

Основные причины всех тиражных потрясений были общими. Это сокращение после распада СССР территории распространения печати: вместо одной шестой части планеты она уменьшилась до размеров России, численность населения сократилась с 293 до 148 миллионов человек, фактически вдвое. Это резкое удорожание бумаги, типографских, транспортных, почтовых услуг, отсюда повышение цен на подписку, на каждый экземпляр в киоске в среднем в 10 раз. Это обвальное и многократное падение платежеспособности населения. А кроме общих причин потерь тиражей у каждой газеты имелись и свои, индивидуальные, во многом касавшиеся ее содержания. Были они и у «Известий».

Сегодня мне кажется, что в 92-м, как и вообще в девяностых, мы оттолкнули от себя многих читателей тем, что не поднялись над противостоянием между сторонниками и противниками реформ. Твердо оставаясь на антикоммунистических позициях, мы должны были бы шире представлять на своих страницах существовавшие тогда точки зрения на происходящее в стране. Мы это делали, но редко и робко, не всегда по ключевым вопросам и проблемам. Боялись. Но не Кремля или правительства, а своего читателя.

Мы убеждали себя и друг друга, что если будем частить с не «нашими», не либеральными рассуждениями на той же полосе «Мнения», то от нас отвернутся давние известинские читатели демократической ориентации. Возможно, какая-то часть из них и перестала бы брать в руки «Известия», зато многие люди иных воззрений могли бы видеть и знать: эта газета — не только для «своих», она для всех, ей можно доверять. Мы не сделали чисто прагматического вывода из важной оценки социологов ВЦИОМа, исследовавших в 1992 году по нашему заказу «Отношение населения к газете «Известия». В ней говорилось: «Заслуживает внимания тот факт, что среди людей, называющих “Советскую Россию” лучшей газетой, 45 % высказывают не очень твердое, а 15 % вполне твердое желание в будущем регулярно читать “Известия”. Среди поклонников “Правды” эти показатели составляют соответственно 26 % и 16 %, среди поклонников “Труда” — 23 % и 12 %». Печатая в основном статьи либерального толка, мы не притягивали к себе внимание других читательских аудиторий с целью и их вовлечь в демократическую веру, не убеждали, что на наших страницах могут уживаться и близкие, интересные им взгляды, суждения. А оттоку постоянных читателей это способствовало.

Речь не только о «мнениях». Односторонним бывал подход и к публикации новостей. По тем же идеологическим соображениям мы отдавали предпочтение событиям, которые, как нам казалось, входили в круг интересов демократической общественности. И меньше оставалось места на полосах или вообще его не находилось для информации, которая могла интересовать еще и другую публику. Далеко не всегда выдерживался правильный тон при подаче новостей. Правильный — это значит, прежде всего, нейтральный, без эмоций, без навязывания читателю каких-либо оценок, тем более ярлыков.

У нас же мог пройти, к примеру, материал о съезде ЛДПР, где практически ничего не было сказано о характере работы съезда, численности и возрасте, образовательном цензе его участников, вынесенных на обсуждение и принятых документах. Зато литературно способный автор снисходительно и лихо отплясал на будто бы комичном имидже партии, вдоволь поерничал над ее лидером, соревнуясь с ним в жанре клоунады. В результате наши читатели не узнали ничего нового об ЛДПР. А в ней немало было такого нового, что вскоре выведет эту партию в победители парламентских выборов, по случаю чего в прямом телеэфире прозвучит и станет знаменитым трагический комментарий известного литератора и общественного деятеля Юрия Карякина: «Россия, ты одурела!». Как-то неловко сейчас вспоминать, что ранее не принятый в «Известиях», пустоватый по информационному содержанию стиль обычной хохмы удостоился в тот раз большой похвалы на летучке, тогда как всем нам надо было встревожиться — здесь мы отошли от важнейшего стандарта новостной журналистики, от ее ответов на классические вопросы: что? кто? где? когда? как? почему? Эта не маленькая по объему публикация стала началом пренебрежения традиционной известинской культурой письма, исключавшей вольницу ради красного словца или ради тех же хохм. У начала будет продолжение, которое сыграет немалую роль в разрушении требовательной творческой обстановки в редакции.

Ничуть не лучше, не полнее, разве что чуть строже, но по смыслу так же издевательски писались и редкие материалы о компартии России, а между выборами она вообще не замечалась газетой. Тогда как ее агрессивно-консервативное влияние на атмосферу в обществе вернулось и постоянно нарастало. И если бы «Известия», оставаясь антикоммунистическим изданием, давали больше правдивой и ясной информации о КПРФ, то уважение и доверие к газете могли бы испытывать и многие из тех, кто разделял лозунги этой партии, а это чуть ли не треть населения страны.

Выходило же так, что борясь за обновление России, мы адресовались лишь к той совсем малой части народа, которую и не надо было убеждать в необходимости и пользе перемен — с надеждой на них она жила и без нашего пропагандистского участия. А то, что мы занимались пропагандой, нельзя отрицать, как, впрочем, и стесняться. Это были такие годы и в такой стране, мы работали в такой газете, что политически стерильными журналистами быть не могли.

Сейчас надо признать и то, чего нам не хотелось делать двадцать лет назад — мы практически не придавали тогда значения зависимости «Известий» от конкуренции на газетном рынке. Между тем, ранее созданная Виталием Третьяковым «Независимая газета» отнимала у нас существенную часть политизированной интеллигенции. Быстро набирал известность и популярность придуманный сыном нашего друга Егора, юным Володей Яковлевым ни на кого не похожий, дерзкий в своих амбициях «КоммерсантЪ». Легкой насмешкой над нами выглядела публикуемая на наших же страницах его большая, на четверть полосы, реклама с нахальным по тем временам текстом на фоне своего фирменного твердого знака: «Газета для тех, кто энергичен, образован, умен, состоятелен, удачлив. Присоединяйтесь к нимЪ!». И многие новые люди, люди бизнеса, охотно к нему, «Коммерсанту», присоединялись. В следующем, 93-м году, родится и сразу привлечет к себе немалое внимание газета «Сегодня», собравшая на деньги олигарха Владимира Гусинского многих молодых талантливых журналистов. Твердо стояли на рынке и постоянно стремились удержать и расширить на нем свою долю «Комсомольская правда», «Труд», «Московский комсомолец». В серьезного конкурента «Известий» и всех прочих федеральных изданий начала вырастать региональная, местная пресса, на которую все больше переключались информационные запросы населения.

Ну и конечно, постоянно возрастающую убийственную роль по отношению к тиражам «Известий», как и всей российской печати, стало играть телевидение. И уже замаячил на горизонте главный могильщик мировой бумажной прессы — интернет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.