Врачебный подвиг женщины-шамана

Врачебный подвиг женщины-шамана

Но до этого праздника двух миров больному когда-то юноше, которому было суждено в будущем прославить свой род, нужно было ещё дожить, вырвавшись из цепко схватившей его беды.

В ту далёкую, ставшую уже историей пору его болезни в качестве знака, разрешающего диалог с предками и дающего шанс на исцеление, была выбрана, как это ни банально для скептиков, конкретная игральная карта, которую шаман назвала, когда её уже предстояло вытянуть из колоды. С волнением, подобным тому, что пережил Германн в «Пиковой даме», эту мистическую карту следовало вытянуть с первого раза кому-нибудь из молящихся за столом родственников. Только ставкой здесь был не выигрыш денег, погубивший в драме Пушкина старуху, а жизнь юного Даши. Шаман к новой колоде не прикасалась, тасовали её по кругу все сидящие за столом. И вот в страшный момент все замерли – с вероятностью меньше чем три процента из колоды новых карт следовало вытянуть бубнового туза, и только его… Чудо свершилось! Все выдохнули с облегчением. Приобретший судьбоносное значение спасительный туз нужной масти был вытянут! Но шаман знала, что это была ещё не окончательная победа, а только шанс. Впереди ждали тяжелейшие походы в зимний лес, предпринятые на пределе сил и родителями, и старшим братом Будажапом, бывшим охотником. Первый раз, пока шаман ещё лежала в больнице, с семьёй ходил вымаливать прощение главный виновник. Во второй раз, через неделю, семья двинулась уже во главе с шаманом, но уже без ослабевшего после первого похода больного.

По описанию родителей, шаман, как и юноша в первый раз, пробиралась по глубокому снегу и молилась даже не на пределе, а за пределами человеческих сил. У неё судорогой сводило ноги, ей не раз растирали их, не раз она падала без сил, но поднималась вновь и вновь и упорно шла к цели. Добравшись до дерева, в конце страстной мольбы она уже не могла стоять и молилась лёжа в снегу, пока вдруг, успокоившись, не просветлела лицом. Все явственно услышали посреди леса звук проезжающей мимо телеги. Может быть, это был уехавший ни с чем мистический катафалк, а может быть, поехал, как раньше, в святые места Тибета князь – хозяин рода. Измождённая шаман радостно объявила, что духи простили род и не требуют неподъёмную жертву.

В тот же вечер мать Даши, не дожидаясь результата, потрясённая мужеством больной женщины, отдала ей все золотые украшения, которые были в доме, хотя та не оговаривала и не требовала никакой платы. Впервые за многие месяцы предельно ослабевший юноша проспал всю ночь без малейшего беспокойства, а назавтра встал к обеду практически здоровым, к неописуемой радости большой и дружной семьи, отстоявшей невосполнимую для близких и, как оказалось, для всего человечества утрату.

Как хотелось бы поклониться в ноги этой шаману-подвижнице, к которой как нельзя лучше подходят слова Николая Заболоцкого, адресованные в стихотворении к умирающему врачу, который из последних сил напрягся, чтобы спасти получившего тяжелейший солнечный удар полевого бригадира.

Смерть врача

(отрывок)

…И ресницы в томленье

Поднял доктор больной.

И под каплями пота,

Через сумрак и бред,

В нём разумное что-то

Задрожало в ответ.

И к машине несмело

Он пошёл, темнолиц,

И в безгласное тело

Ввёл спасительный шприц.

И в степи, на закате,

Окружённый толпой,

Рухнул в белом халате

Этот старый герой.

Человеческой силе

Не положен предел:

Он, и стоя в могиле,

Сделал то, что хотел.

Был момент, когда Даши, буквально воскрешённый, подобно святому Илье Муромцу, потеряв на больничной «печи» хоть и не тридцать, но всё же тогда ещё примерно пять безвозвратно улетевших, как ему казалось, непродуктивных лет, высказал свою печаль. Шаман утешила его, во-первых, тем, что раньше не смогла бы помочь и она, долгие страдания были предначертаны судьбой, а во-вторых, что он, едва поправившийся молодой человек, вынесший это тяжелейшее испытание, с лихвой всё нагонит. И действительно, у Даши вдруг открылись уникальные способности, но, правда, пока не художника, а скорей всего, провидца. Он стал видеть биополя людей и мог узнать о любом самое сокровенное, в том числе и всё зло, которое человек совершил в жизни. Особенно страшно было видеть ему людей, чья жизнь запятнана чужой кровью. А таких в 90-е годы было немало. Но не судьбы Вольфа Мессинга, Джуны, а может быть, даже и Нострадамуса жаждал для себя мужественный юноша, ни разу не паниковавший по поводу возможной смерти, но давно чувствовавший непреодолимую тягу к рисованию и к резьбе. Болея, он упорно занимался самообразованием, и помогала ему в этом ближайшая по возрасту старшая сестра Доржима, чуть не ежедневно славшая из Москвы письма, в которых пересказывала всё, что проходила в художественном училище. Поэтому Даши начал упрашивать шамана перенаправить это тяготившее его предначертание судьбы в русло художественного творчества. На счастье, шаману удалось справиться и с этой весьма непростой задачей. В девятнадцать лет теперь уже не мать, а сам никому не известный молодой человек Даши Намдаков, в подтверждение давнего пророчества лам, которое до поры до времени от него хранилось в секрете, получил поразившее его предначертание о том, что он добьётся на своём поприще мировой известности. Как видим, шаман не ошиблась, хотя, совершив этот подвиг во благо человечества, вскоре сама ушла из жизни, не дотянув даже до сорока лет. Может быть, в спасении для людей гения и было главное предопределение её очень нелёгкой судьбы.

Эту захватывающую историю из своей жизни поведал мне Дашинима, когда мы пробивались по трактам сквозь дымные завесы бесхозной российской тайги из его родного Укурика Забайкальского края в Улан-Удэ.

«Китай увозит русский лес…»

Китай увозит русский лес,

В нём гибнут сказки и виденья.

Где зверь бродил, ликует бес

И стонут пьяниц привиденья.

Пересыхают ручейки,

Редеют реки Прибайкалья,

И с чьей-то вражеской руки

В лесах снуёт орда шакалья.

А реки встречного «шмутья»

В нас бьют, разрушив все плотины,

Ремесла гаснут. Нет жнивья.

Вывозят женщин и картины.

Нас топят вещи, топит муть,

Что день и ночь на души льётся,

«Прессует» пресса: «Позабудь,

Российским твой народ зовётся!»