Дикие животные и птицы
Дикие животные и птицы
В отличие от домашних животных лесные звери и птицы нередко слыли враждебными человеку. Хотя и из них можно было извлечь несомненную пользу, как правило — вивисекторскими методами.
Самое страшное, что могло произойти с человеком за околицей села, — это встреча с зайцем или кроликом. Она предвещала крупные неприятности. Наиболее суеверные англичане поворачивали обратно, если дорогу им перебегал заяц. В некоторых графствах — например, в Хартфордшире — считалось, что если по деревне пронесется заяц, не за горами пожар. Суровые моряки трепетали не только при виде страшного зверя, но и от одного его упоминания. Слово «заяц» входило в число моряцких табу, а лучшим способом позлить шотландских рыбаков было закинуть на борт тушку зайца. После этого целые сутки никто не посмел бы сунуться в море. А если впоследствии, пусть и через год, происходило какое-либо несчастье, моряки дружно припоминали того зайца.
Неприязненное отношение к этим незлобивым животным вызывалось тем, что английские ведьмы частенько обращались в зайцев и в таком виде пакостили соседям. Отличить демонического зайца от обычной зверушки было несложно: первого не ранили пули, только шерсть ерошили и отлетали. Убить такого зайца можно было только серебряной пулей либо ее эквивалентом. В середине XIX века жителю Дарема так опостылело, что на его капусту покушаются ведьмы-оборотни, что одной лунной ночью он подкараулил вороватого зайца и выстрелил в него серебряной пуговицей. Следы крови привели охотника к дому односельчанки, которая повязала щеку платком, ссылаясь на зубную боль. Но ни у кого не оставалось сомнений, что под платком она прятала рану от пуговицы!
Стаффордширцы трепетали перед белым кроликом, появлению которого предшествовал испуганный детский крик. В том самом месте, где обретался кролик, в 1834 году юного Джона Холдкрофта задушил приятель. Убийцу приговорили к повешению, но ввиду его малолетства приговор заменили на высылку в колонии. По-видимому, дух убитого остался недоволен столь мягким наказанием и преследовал соседей в виде демонического зверя. Другого призрачного зайца встречали возле церкви в деревне Эглошейл (Корнуолл). Вслед за зайцем появлялся дух безголового охотника. В свое время этот скептик отрицал сверхъестественное происхождение зайца и попытался его застрелить. Судя по отсутствию головы, ничем хорошим для него та охота не закончилась.
Тем не менее англичанам хватало смелости использовать самых неприятных животных на благо человечества. Заячью лапку носили в качестве амулета от ведьм. Лапка также помогала при лечении коклюша, ревматизма, судорог и прочих хворей. Особым деликатесом считались заячьи мозги. Если младенец чмокал губами во сне, это означало, что он желает чего-то такого, что мать не может ему дать. Чего-то особенного. Заячьих мозгов, например. Отцы семейства шли к помещику на поклон и просили у него если не целого зайца, то хотя бы голову. Возможно, кого-то нужда подвигла и на браконьерство — если дитя захотело заячьих мозгов, разве можно отказать? Мозги разминали до желеобразного состояния и скармливали ребенку. Источники не уточняют, подавались мозги вареными или сырыми.
В отличие от зайцев лисы вызывали меньше суеверного страха. Правда, некоторые линкольнширцы полагали, что после лисьего укуса человек умрет в течение семи лет. А согласно свидетельствам из Сассекса и Девона, думать о лисах, подстригая ногти, — к беде. Зато отрезанный лисий язык прикладывали к ранке, чтобы вытянуть глубокую занозу.
В целом, суеверий о лисах в английском фольклоре встречается не так уже много. Но равнодушие простолюдинов компенсировалось вниманием со стороны дворянства. Для аристократов охота на лис служила одной из любимейших забав. К XVIII веку олени почти исчезли из Англии по причине активной вырубки лесов. Зато лис оставалось предостаточно, а их вдобавок не жаловали. Гроза курятников, лисица стала законным объектом охоты.
Охота на лисиц
В XIX веке это действо происходило так: ранним утром слуги затыкали лисьи норы на отведенном для охоты участке. Возвращаясь с ночной эскапады, лиса находила свою входную дверь запертой и пряталась в близлежащих зарослях кустарника. Около 11 утра конные охотники вместе со сворой гончих собирались в условленном месте. Формально охотой заведовал предводитель, но физический труд выпадал на долю егерей. Они же пускали псов по лисьему следу. Гончие рыскали по кустам до тех пор, пока не выгоняли оттуда лису. При ее появлении охотники вопили «Тэлли-хо!», после чего скакали вслед за псами, которые с оглушительным лаем гнались за лисой. Когда лиса выбивалась из сил, на нее набрасывалась вся свора. Либо гончие разрывали рыжую страдалицу, либо ее добивал один из охотников. Этой забаве сопутствовали определенные ритуалы: егерь отрезал хвост («щетку» на охотничьем жаргоне), голову («маску») и лапы, после чего швырял тело на съедение собакам. Отрезанные части шли на трофеи, причем самым почетным считался именно хвост. Детям, в первый раз побывавшим на охоте, мазали лисьей кровью лица в качестве посвящения в охотничье братство.
Еще одним злонамеренным лесным животным являлся еж. Доярки утверждали, что по ночам, когда коровы отдыхают, ежи высасывают молоко из вымени, так что к утреннему удою его совсем не остается. Кровь в молоке тоже относили на их счет. Именно поэтому ежей вплоть до XIX века истребляли наравне с другими вредителями — крысами, кротами и т. д. В Броутоне (Йоркшир) рассказывали про ежа, мчавшегося со скоростью зайца, так что изловить его не представлялось возможным. Это была излюбленная личина ведьмы Нэнси Ньюджилл, против которой, согласно общему мнению, у коров «не было ни единого шанса». Помимо краж молока ежи промышляли и тем, что высасывали птичьи яйца, а также карабкались на деревья за яблоками, которые потом насаживали на иголки.
Нежелательным гостем на ферме было такое невинное существо, как землеройка. Считалось, что если она пробежится по ноге коровы или овцы, животное ошалеет от страха, а поврежденная конечность разболится. В таких случаях фермеры сверлили в стволе дерева отверстие, в котором замуровывали живую землеройку. Веткой дерева охаживали корову по спине — «чтобы весь яд вышел». Со смертью землеройки животное должно было окончательно поправиться.
Несладко приходилось и кротам. Способы их применения в народной медицине выглядели инквизиторскими. Чтобы зарядить руку целительной силой, крота стискивали в кулаке, пока не издохнет. Для лечения эпилепсии отрезали нос крота, капали девять капель крови на кусочек сахара и скармливали пациенту. К кистам прикладывали еще трепещущее тело крота, разрезанного живьем. Лапка крота спасала от ревматизма, причем отрезать ее следовало опять-таки у живого крота. Впрочем, кроты тоже имели шанс отомстить за гибель товарищей: нужно было всего лишь прорыть нору под грядкой капусты или же под прачечной и маслодельней. В первом случае смерть грозила хозяину дома, во втором — хозяйке. Именно так по кротовым норкам гадали в Уэльсе.
А вот летучие мыши, ныне повсеместно связанные с вампиризмом, ни у кого опасений не вызывали. Наоборот, они были любимыми персонажами детских песенок. Вот так английские дети обращались к летучей мыши:
Летучая мышь, летучая мышь,
Если под шляпу ко мне залетишь —
Дам сала кусок,
Испеку тебе пирог!
Воздушная мышь, пролети надо мной,
Мы хлеба краюху разделим с тобой.
А как буду стряпать и пиво варить,
С тобой не забуду пирог поделить.
В песенке подразумевался свадебный пирог. Возможно, летучая мышь в таком случае должна была напророчить счастье на всю оставшуюся жизнь.
Особую роль в системе гаданий и верований занимали птицы. Традиция предсказания судьбы по полету птиц существовала еще в древних Греции и Риме, где верили, что птицы, летая в небе, ведают волю богов и могут сообщить ее человеку. Кроме того, гадание по птицам практиковалось у друидов. Вполне возможно, что дошедшие до нас суеверия на эту тему являются отголосками древних обрядов, совершавшихся на Британских островах в дохристианские времена, но видоизменившихся после принятия новой религии. В ведении птиц находились вопросы человеческой жизни и смерти. Птица, усевшаяся на ветке перед окном и затянувшая песню, считалась предвестницей гибели кого-то из членов семьи. Того же ожидали, если птица внезапно залетала в окно.
Детям запрещали разорять птичьи гнезда и приносить в дом птичьи яйца.
В Девоншире в ходу была следующая песенка:
Лишить крапивника гнезда —
Больным остаться навсегда,
Разоришь ласточку беспечно —
Томиться, чахнуть будешь вечно.
А кто безжалостной рукой
Сотрет малиновки покой,
То гроб его на этом свете
Пятно кровавое отметит.
Малиновка
Самой популярной в народе птицей была малиновка — Робин. О ней ходило множество благочестивых историй. Согласно одной из них, красная грудка у птицы появилась после того, как она принесла в клюве воды для распятого Христа. Птичка так старалась, что задела его рану и испачкалась кровью. В Корнуолле утверждали, что малиновка прилетела, чтобы вытащить шипы, впившиеся в лоб Христа. В детстве Иисус подкармливал ее крошками хлеба, и благодарная птичка поспешила на помощь своему другу. Уже потом вместе с ангельскими хорами она пела песню в честь его Воскресения. Неудивительно, что в Корнуолле ее величали «святой». Считалось, что даже кошки не убивают малиновок и ласточек.
Согласно другим поверьям, святости малиновки все-таки недоставало. Ее главным грехом было чревоугодие: в течение дня эта обжора якобы съедает в два раза больше собственного веса. Отсюда и пошло шуточное стихотворение о Робине Бобине, которое мы знаем с детства благодаря переводу Корнея Чуковского. За малиновкой также закрепилась репутация могильщика. Обнаружив умершего, милосердная птица укрывает его листьями и мхом. Это поверье отображено в сказке о двух сиротках, оставленных в лесу по приказу жестокого родственника. В отличие от других сказок с подобным сюжетом: например, о Белоснежке и семи гномах — никто не пришел детям на помощь. А после их смерти прилетела малиновка и укрыла листьями маленькие окоченевшие тела.
Наиболее зловещей лесной птицей прослыла сорока. Повстречаться с ней было не более приятно, чем с зайцем. Повсеместно сороку называли «птицей дьявола», которая может обрести дар речи, если окунет свой язык в кровь из языка человеческого. Черно-белую окраску сорок объясняли тем, что эта птица появилась в результате брачного союза ворона и голубя — первых птиц, которых Ной выпустил из ковчега на поиски суши. Вместе с тем убийство сороки подпадало под запрет. В противном случае ее сородичи заклюют всех кур живодера. При встрече с сорокой прибегали к различным уловкам. Отвести беду можно было, плюнув на землю, перекрестившись, вежливо поклонившись птице или, наоборот, обругав ее. Последний метод — удел храбрецов. Личности неконфликтные приподнимали шляпу и почтительно обращались к сороке: «Доброе утро, сэр!»
В Ноттингэмшире была записана сказка, в которой сорока пыталась спасти от смерти ребенка. Один джентльмен ехал верхом мимо коттеджа, где проживала мать с маленьким сыном. Заметив, что женщина топит печь, он заговорил с ее сынишкой. «Мама хочет меня изжарить», — сказал мальчик, но джентльмен решил, что ребенок шутит, и поехал прочь. Не успел он отъехать далеко, как перед его лошадью закружила сорока. Она металась так отчаянно, что испуганная лошадь не могла и шагу ступить. Всадник понял, что птица подает ему знак вернуться обратно. Он поскакал к коттеджу, но увы, слишком поздно! Женщины там уже не было, а ее сын жарился в печи.
Стрекотание сороки возле дома предсказывало скорую кончину одного из членов семьи. Впрочем, согласно другим поверьям, стрекот означал всего-навсего появление незнакомца или получение письма. Для более точного предсказания сорок рекомендовалось сосчитать. По всей Англии ходили рифмованные строки, в которых по-разному истолковывалось число увиденных сорок.
Одна — на гнев,
Две — на веселье,
Три — на свадьбу,
Четыре — к рождению,
Пять — на богатство,
Шесть — на нужду,
Семь — встретить ведьму себе на беду.
Другой вариант предлагал свои значения:
Сулит одна сорока горе.
А пара — радость будет вскоре.
Если три птицы — ждите девчонку,
Если четыре — ждите мальчонку.
Пять — серебро, невеликий доход.
Шесть — значит золото в руки придет.
Ну а семь птиц доведется коль встретить —
Я эту тайну оставлю в секрете.
В третьем варианте считалка сулила «везунчикам» свидание с самим князем тьмы.
Одна — на печаль,
Две — на веселье,
Три — на похороны,
Четыре — на рождение,
Пять — на небеса,
Шесть — в ад,
Семь — вам дьявол будет рад.
Сов и филинов в Англии тоже не любили, и поделом! Согласно средневековой легенде, как-то раз Иисус проходил мимо пекарни и попросил хлеба у булочницы. Добрая женщина замесила хлеб, но в него вцепилась ее дочь. Девушка решила, что нечего переводить столько теста на какого-то попрошайку. В тот же миг тесто начало разбухать у нее в руках. «О-о-о!» — воскликнула она от удивления, и ее крик превратился в уханье, а сама она — в сову. Именно на эту легенду намекает шекспировская Офелия: «Говорят, сова была раньше дочкой пекаря» (пер. Б. Пастернака). У выражения «дочка пекаря» имелось еще одно значение, понятное современникам Шекспира. Родственницы булочников считались особами легкого поведения, фактически проститутками. Неудивительно, что вслед за этой ремаркой Офелия напевает песню о Дне святого Валентина и потере девственности. Казалось бы, при чем здесь сова? Но в Уэльсе уханье филина указывало на то, что вскоре одна из девиц в округе лишится девственности до свадьбы. Таким образом, упоминание совы тоже вызывает ассоциации с утратой невинности.
Генри Мэтью Брок. Иллюстрация к балладе «Женщина из Эшерз-Уэлл»
В Англии филин на крыше предвещал кончину одного из домочадцев. Услышав уханье, люди суеверные вздрагивали и задумывались о вечном. Более того, название сипухи обыкновенной (screech-owl) употреблялось в значении «предвестник несчастья». Упоминание о зловещей роли филина мы вновь находим у Шекспира:
Все проклянут час твоего рожденья.
Тогда сова кричала — знак плохой!
Смеялся филин, предвещая беды,
И выли псы, и вихрь ломал деревья,
А на трубе уселся ворон. Хором
Болтливые сороки стрекотали.
(Пер. О. Чюминой)
Как и в случае с сороками, убивать сов было дурной приметой. С такой страшной птицей лучше не связываться.
Вороны тоже считались предвестницами бед, а в их карканьи различали слово «corpse» — «труп». Вместе с тем самая известная английская легенда о воронах касается пернатых жильцов лондонского Тауэра. Каждый турист, посетивший эту достопримечательность, наверняка слышал, что как только последний ворон покинет Тауэр, на Англию обрушатся беды. В связи с ключевой ролью, которую тауэрские вороны играют в благосостоянии страны, к ним приставлен личный смотритель. Но как долго они обитают в Тауэре? Гиды утверждают, что не менее 900 лет. По другим сведениям, первую пару воронов оставил в Тауэре Карл Второй. Однако современные исследователи поставили под вопрос генеалогию тауэрских воронов, поскольку первые сведения о них относятся лишь к середине XIX века. Вероятно, именно тогда они и появились в Тауэре, а сообразительные гиды выдумали легенду, чтобы заинтриговать туристов.
Оригинальное поверье о воронах существовало в Корнуолле: вплоть до второй половины XVIII века там верили, что дух короля Артура парит над землей в обличье ворона. Именно поэтому убийство воронов осуждали — как будто король при жизни мало натерпелся, чтобы и после смерти страдать! Другие орнитологи от сохи считали, что душа короля Артура переселилась в птицу с совсем не героическим названием «клушица» (Pyrrhocorax pyrrhocorax). Оперение клушиц черное с синеватым отливом, а клюв и лапки красного цвета или, как утверждали легенды, кроваво-красного. На них осталась кровь государя, пролитая на Каммланском поле.
Другой широко известный фольклорный персонаж — кукушка. В английской поэзии кукушка связана с приходом весны и возрождением природы. Анализируя поверья о кукушках, фольклорист Стив Роуд подчеркивает присутствующий в них мотив начала: положение дел при встрече с кукушкой влияет на будущие события. Высшей удачей считалось услышать первую кукушку в году, когда карман полон денег — это гарантировало богатство на целый год. Иногда деньги советовали перевернуть, поплевать на них или потрясти в кулаке. Услышав кукование, валлийские крестьяне три раза катались по траве, чтобы в течение оставшегося года их не беспокоил прострел в спине. Зато шотландцы, услышавшие «ку-ку» на пустой желудок, огорчались — неужели весь год придется голодать?
Попадались и более экзотические приметы, связанные с кукушками. Некоторые девонцы полагали, что, услышав первую кукушку в году, нужно собрать земли с того места, где окажется правая нога. Землю рассыпали на пороге, чтобы его не смогли пересечь блохи, жуки, уховертки и прочие вредители. Положение, в котором вас застал крик кукушки, тоже имело значение. В этот момент нежелательно находиться в постели, нагибаться или стоять на камне.
Кукование служило основой для предсказаний. Одним из старейших суеверий является вопрос, обращенный к птице: «Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?» Сколько раз она прокричит после этого вопроса, столько лет и проживешь. Отважные валлийки спрашивали у кукушки, через сколько лет им предстоит выйти замуж. Принцип оставался тем же, но если кукушка кричала больше трех или шести раз, девушки утверждали, что это неправильная кукушка, заколдованная. У шотландцев с кукушкой была связана весьма необычная примета. Считалось, что тот, кто наткнется на ее гнездо, останется вдовцом. Интересно, не придумали ли эту примету сварливые жены, в надежде отправить своих благоверных подальше в лес?
Альбатрос
Самыми свободолюбивыми птицами считали щеглов. О них говорили, что они убивают пойманных людьми птенцов. Если посадить щеглят в клетку, рано или поздно прилетят взрослые птицы и накормят птенчиков отравленной едой. Других мелких птичек суеверия также не обошли вниманием. Овсянка каждым майским утром выпивает три капли крови у дьявола. У клеста загнут клюв, потому что он вырывал гвозди из рук и ног Христа. Трясогузка летит впереди цыганского табора. А зимородок не только радовал глаз ярким оперением, но и годился на роль флюгера. Чучело зимородка подвешивали на нитке с потолочной балки и по направлению его клюва определяли, откуда сегодня дует ветер.
У моряков существовали свои приметы. Считалось, что в чаек превращаются души утонувших матросов, поэтому этих птиц ни в коем случае нельзя убивать. Эту легенду заимствовал Кольридж для своей «Поэмы о старом моряке», заменив чайку более внушительным альбатросом.
Мореход, убивший стрелой альбатроса, навлек проклятье на себя и на весь корабль и вынужден был скитаться на «Летучем голландце» до тех пор, пока не исповедался лесному отшельнику. Умудренный опытом моряк приходит на брачный пир, чтобы убедить собеседника в том, что нельзя обижать ни одну божью тварь:
Прощай, прощай!
Но, Брачный Гость,
Словам моим поверь!
Тот молится, кто любит всех,
Будь птица то, иль зверь.
(Пер. Н. Гумилева)
Данный текст является ознакомительным фрагментом.