Глава 22

Глава 22

Деревушки над облаками. Севильяна, топот и крикливые тетушки. Чеснок на завтрак и липовый чай на полдник

Ночью была гроза, и сегодня утром, пока я гуляю, картина такая: небо ярко-голубое, все вокруг радостное и свежее, а несколько туч, не успевших пролиться дождем, еще лежат в нижних складках гор – так низко, что некоторые деревушки оказываются высоко над ними.

Днем, от нечего делать и из желания познакомиться хоть с каким-нибудь местным населением, а заодно и подразмяться, я записалась в кружок севильяны для взрослых. Севильяна – это такой танец, разновидность фламенко, самая простая из всех. На первое занятие я пришла, не зная чего ожидать. Зал оказался симпатичным, с паркетным полом и зеркалом во всю стену. Преподавательница была средних лет, худющая, в очках с толстыми стеклами и в странной одежде: длинной широкой юбке поверх джинсов. Говорила она с сильным андалусским акцентом, так что я, и так-то не особо продвинутая в испанском, вообще ничего не понимала, а просто разглядывала ее и пыталась решить, цыганка она или нет: уж очень она была непохожа на остальных местных. А остальные – испанки средних и преклонных лет – приходились мне максимум по плечо. Многие были вовсе не худенькими, но даже те, кого нельзя было назвать толстушками, имели хорошо обозначенные попы и “ушки” на бедрах. На меня все тоже посматривали с любопытством: среди них я была единственной иностранкой.

Еще в группу затесался один кавалер. Я с ним разговорилась, и оказалось, что ему восемьдесят лет. Четверо его братьев и жена умерли, вот он и развлекается, чтобы не заскучать. При этом приятно наблюдать, что на занятие он пришел в свежей и отутюженной рубашечке, и брюки на нем были аккуратные, со стрелочкой. Трогательный такой и очень старательный старичок. Правда, путал дни недели, и севильяна ему не очень давалась: крутился он все время не в ту сторону…

Урок мне понравился. Училка, хоть и была явной разгильдяйкой – и отлучалась с невинным видом из класса, чтобы потом вернуться, выдыхая на нас остатки сигаретного дыма, – знала толк в методике и за какой-то час сумела обучить нашу не самую талантливую группу нескольким па. Забегая вперед, скажу, что после первого урока я стала наведываться на занятия регулярно. Во всей этой истории меня удивляло, что начало всегда сопровождалось бурной десятиминутной дискуссией: причем все говорили громко и одновременно и часто перебивали друг друга. Потом, в середине урока, в паузе между двумя музыкальными кусками, кого-нибудь вдруг снова прорывало – и еще минут пять все “танцовщицы” взволнованно болтали, перекрикивая одна другую. Потом училка наконец ставила музыку, и все начинали снова танцевать. Естественно, что я не понимала ни слова, и для меня до сих пор остается загадкой, что они там так горячо обсуждали, теряя время и так-то не слишком длинного урока. Из всего этого для меня напрашивался вывод: испанцы (ну, андалусийцы, во всяком случае) не могут продержаться целый час без того, чтобы не почесать языками. Это для них совершенно ненормально.

Тетушки из группы относились ко мне до поры до времени благосклонно, и то одна, то другая брала надо мною шефство. Когда я не понимала, о чем идет речь, они принимались на меня кричать, решив, что так для меня будет доступнее. Я в ответ мило улыбалась и говорила: “Си, бале!” (“да, хорошо!” то есть) – и они оставляли меня в покое, видимо, считая слегка умственно отсталой.

Севильяна состоит из нескольких частей с паузами между ними, во время которых танцоры просто похаживают друг вокруг друга и переговариваются. Так вот моим тетушкам особенно хорошо удавалась та часть, где нужно было топать каблуками. Все топотали так, будто нас не двадцать, а целых сто! И потом я узнала, что у многих на танцевальных туфлях были сделаны специальные железные набойки – чтобы стук выходил погромче.

Как выяснилось, все они учили севильяну вовсе не из любви к искусству, а чтобы потом покрасоваться на местной ферии – празднике, который проходит в каждом испанском городке раз в год. И когда они узнали, что я на ферии танцевать не собираюсь, то дружно решили, что у меня точно не все дома, – и потеряли ко мне всякий интерес.

На последнем занятии курса выяснилось, что наша группа решила вместо танцев устроить праздник, и каждая тетушка принесла огромное блюдо лично ею приготовленной еды, а старичок организовал два ведра сангрии. И вместо того, чтобы танцевать, все ели-пили и болтали. Очень даже по-испански. Под конец, правда, когда душа потребовала потопотать, народ принялся изображать то, чему мы научились за несколько месяцев, но выглядело это все как-то не очень убедительно…

Зато на севильяне я познакомилась с Марией – молодой и симпатичной испанкой. Как-то после занятия мы пошли с ней выпить кофе и разговорились о привычках в еде. Тут она и говорит: “А на завтрак я люблю есть тосты: натираю их чесноком и поливаю оливковым маслом”. Я впадаю в задумчивость – может, у испанского слова “ajo” есть еще какое-нибудь другое значение, кроме чеснока? А она видит мою растерянность и смеется: “Нет-нет, ты правильно все поняла! Я знаю, что иностранцев это удивляет”. Я тогда вспоминаю: “Вообще-то я знаю, что в Каталонии по утрам едят тосты, поливают их оливковым маслом и намазывают мелко порезанным свежим помидором. Но вот чтобы чесноком! Так, а чем же ты этот тост запиваешь?” – вопрошаю я. “Кофе конечно же!” – уточняет она и забавляется моим изумлением. “Тут еще, кстати, принято считать, что по утрам очень полезно сжевать зубчик чеснока и запить его свежим апельсиновым соком. Заряжаешься витаминами на целый день!” – удивляет она меня еще больше. Я, поразмышляв, какой вариант приемлемей, решаю: первый выглядит не так уж страшно по сравнению со вторым… А потом мне приходит в голову: “Слушай, а как же чуррос? Я всегда думала, что вы именно их едите на завтрак”. “Ну, чуррос я ем только по выходным, – говорит Мария. – Мы покупаем их в специальной кафешке – чуррерии – и потом едим дома с горячим шоколадом. А если в будний день решишь позавтракать в кафе, то можно съесть и чуррос. А так мы дома их практически никогда и не готовим”.

Еще Мария рассказала, что в деревнях иногда на завтрак доедают то, что осталось от ужина, – рыбу например. Но это только в провинции, а в больших городах так не принято.

“Слушай, – приходит мне в голову еще один вопрос, – мы тут с мужем заметили, что испанцы питаются совсем в другое время, чем в остальной Европе”. “Как это в другое? – обижается она. – Мы завтракаем где-то в девять, потом в районе одиннадцати пьем сок или кофе, потом часа в два-два тридцать обедаем, а в шесть пьем чай – только не черный, а какой-нибудь травяной: из корицы, липы или аниса”. “А с чем вы его пьете? – интересуюсь я. – Время-то уже почти что ужина!” – “Почему ужина? Это просто перекус! Можно съесть булочку, или тост с мармеладом, или бутерброд с белым сыром. А часов в девять-десять мы садимся ужинать. Все как и у других!”

Я задумчиво смотрю на нее и припоминаю, что ужинают испанцы действительно часов с десяти вечера примерно часов до двенадцати. Причем и маленькие дети тоже. Меня не перестает удивлять, что в полночь родители еще сидят в ресторане, а двух– и трехлетние малыши продолжают резвиться поблизости или перебираются с рук одного взрослого к другому. И никому и в голову не приходит, что им давно пора спать. Вообще-то в этом есть свой смысл: нормальная жизнь из-за жары только после захода солнца и начинается, вот все этим и пользуются на полную катушку. Правда, спорить с Марией, и объяснять, что в других странах все по-другому, я не стала.