2011

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2011

18 января. Самолет. Шесть часов от Найроби до Стамбула, потом пересадка и еще три до Москвы. Читать уже нечего. Сижу и пишу.

Говорят, в Африку влюбляются. Я лечу в свою зиму и уже скучаю. Закат в саванне, жирафы, объедающие акации, потом теплый океан, цветы и пальмы, шум прибоя. Как жить без них? Милы даже постоянно пытающиеся тебя надурить улыбчивые чернокожие братья. В отличие от непроницаемых китайцев, эти считываются на раз. И не боятся “потерять лицо”, а потому легко каются… Потом, правда, все начинается по новой.

Но там, где Африка цивилизуется, любить ее трудно. Наверное, у какого-нибудь француза, попадающего в Россию, сходное ощущение – экзотики уже недодают, а на сервис по-прежнему не похоже. Оазисов благополучия хватает на туриста с большим кошельком. А чуть подешевле – сплошная “момбаса” с тараканами и вечно сломанным кондиционером. Собственно, я нашу гостиницу в Момбасе, колониальной, прибрежной бывшей столице Кении, имею в виду. Поэтому если собираетесь в Африку, то будьте готовы или не мелочиться, или терпеть.

Испугавшись очередных двух с половиной звезд, в которых нам предстояло провести последний вечер перед отлетом из Найроби, Алеша, главный вождь нашей группы, шиканул. Мы переночевали в “Норфолке”, лучшей гостинице Кении. Там все происходит не “поле-поле” (“не торопясь, помаленечку” – на суахили), там все как англичане устроили. Отелю больше века. Когда-то в нем останавливался Теодор Рузвельт. Его фотка, где он попирает ногой голову убитого им льва, висит на стене в комнате, где он жил. Кстати, ему потом здорово досталось за несчастного льва от американских защитников животных. Уже в начале двадцатого века – защищали!

Какой, должно быть, кофе утром в такой гостинице!.. Не успели, стартовали в аэропорт в 3.15 ночи. Загулявшие соседи только возвращались. Местные кутались в теплые куртки и напяливали на головы шерстяные шапочки. Ночью в Найроби холодно – градусов 18 тепла.

Действующий аэропорт построили еще англичане (то есть до 1963 года). Больше всего он похож на Шереметьево-1. Кошмарный кошмар. Новый строят китайцы.

Как-то, когда мы еще были на океане, я включила местное ТВ. Везде сериалы. Но на одном канале в сериале говорят по-английски. Там молодой человек в полосатой рубашке с правильно подобранным галстуком сообщает своей пассии, разбитного вида красотке, что идет на MBA. На другом канале говорят на суахили. Смысла не понимаю, но все действующие лица в национальных костюмах и занимаются физическим трудом разной степени тяжести. Язык определяет сословие и образ жизни.

Вся наружная реклама в городе по-английски. А говорят в городе на суахили.

Самое кошмарное впечатление производят русские “гиды”, которых нанимают наши турфирмы. В Момбасе нас ветре-чала-провожала здоровенных размеров тетка Лена в парандже. Родом из Твери. По профессии парикмахер. А еще “проповедник”. Вместо экскурсий она бесконечно талдычит про то, как ей хочется в рай, про скорый конец света. Вынесла мозг совершенно. Ее товарка, с окончательно и бесповоротно испитым лицом тяжелой алкоголички, встреченная в аэропорту, уже успела какую-то несчастную группу проводить. Про историю мест обитания эти бабцы не знают ничего.

Муж тетки, поминутно поправляющей падающий с головы мусульманский платок, – момбасский христианин. Она его еще не обратила.

Кстати, мусульманином оказался и мой заботливый Бен. На самом деле он Салим.

Мне лететь еще два часа до Стамбула. Всю дорогу прилично турбулентит. Хорошо, что я этого не боюсь… Никогда не боялась, а теперь – тем более.

И еще раз спасибо за то, что на свете существуют друзья! Я бы сошла с ума за эти дни в Москве…

25 января. Дома, под вечер, вдруг начала строить планы. По хозяйству, не по работе. Мебель надо бы перетянуть. Нора весь диван подрала. В кабинете перестановку сделать. Книги разобрать. Аквариум очень хочу. Этот вот артефакт давно пора в сарай отправить. Сороковой день. Он отпустил меня.

31 января. Летать президентским самолетом удобно. В смысле приехала в аэропорт, показала паспорт и багаж, двери закрылись, и сразу полетела. По трапу сильные мальчики тащат меня на ручках, поскольку никаких инвалидных приспособлений во Внуково-2 нет.

В Екатеринбурге же есть вполне себе оборудованная для инвалидов пятизвездная гостиница “Хаятт”. Но там ни фига не экономят теплоэнергию. Что морозоустойчивой мне – просто капут. Окна не открываются, а принудительная вентиляция гоняет принудительно прогретый до 26 градусов воздух. Хочется лечь в холодную ванну.

Впрочем, в библиотеке, где происходила встреча с ДАМом, было еще теплее. Нежные, теплолюбивые уральцы. Покойный Петр Вайль говорил: “русская традиция – натопить и закрыться”.

Про Ходорковского на встрече говорили трое. Первым был известный как матерый консерватор Сергей Караганов. Он сделал доклад про память о жертвах политических репрессий и национальное примирение. В конце сказал, что надо выходить из тупика по имени Ходорковский: “Не можете оправдать – помилуйте!”

Второй была Тамара Георгиевна Морщакова. В докладе про судебную реформу она сказала, что экспертное юридическое сообщество будет готовить заключения по резонансным делам – Магнитского, Ходорковского…

Третьей была я в разделе “Разное”. Недаром театр люблю. Все по законам жанра: увертюра, томительная середина, душещипательный финал.

– Я понимаю, господин президент, что мы вас просто достали с Ходорковским. Вы в Давосе много раз отвечали, что не дело верховной власти вмешиваться в судебные дела. Но вы же юрист, к тому же вы сами говорите про правовой нигилизм. Вот в этом деле ничего кроме правового беспредела нет. Поинтересуйтесь. Это как раз тот случай, когда надо вмешиваться. Мне за процесс просто стыдно.

Очень страстно говорила.

Потом комментарий Медведева был таков, что он не в курсе деталей всего дела и потому хотел бы иметь развернутое независимое экспертное заключение. И мы поверили. И даже воодушевились.

А еще сказал, что процедуру кассации и помилования никто не отменял.

Вот. Я не надеюсь, но… надеюсь.

Арсений Рогинский сравнил мое выступление с падучей, которую устраивает посаженный в ШИЗО зэк. Арсений Борисович видел, как это бывает, когда сидел в советской тюрьме.

– Начальник, дай покурить, дай покурить, – дико бьется о решетку зэка.

“Начальник” в ответ прыскает ему в морду из баллончика с “черемухой”.

Мне президент ничем не прыснул. Хотя хотел, наверное.

1 февраля. А весь первый день после прилета в Екатеринбург я провела в жарко натопленном “Хаятте”, встречаясь с замечательными людьми.

Лена Леонтьева, организатор группы “Свободное движение”, невероятная чемпионка-спортсменка-колясочница, без экспертизы которой в городе не вводится в строй ни одно общественное здание.

Леня Волков, депутат моей мечты, обходивший ногами дворы и дома в своем округе и там встречавшийся с избирателями. Кандидата от “ЕдРа” “сделал” только так! А какой букет Леня мне подарил! Про кучу проектов договорились, между прочим.

И самая милая встреча: ужин с уральскими КРЖ-стами.

Ребята, какое счастье вспоминать наши семинары и ждать на семинары “Я думаю” ваших детей!

За 10 лет КРЖ, говорю я им, перемены в стране только к худшему Значит ли это, что все сделанное мной – пустышка? Нет, конечно. Если люди, прошедшие через семинары “Открытки”, не соглашаются ни с кем за здорово живешь и не кривят душой, то, может, они передадут свои знания и позицию дальше?

Может, доживем до лучших времен? Возродим КРЖ?

2 февраля. Самый кайф был в самолете на обратной дороге. Мои соседи – Алексей Симонов и Владимир Петрович Лукин – долго и артистично читали стихи. Давида Самойлова, Слуцкого, неизвестных мне прекрасных фронтовых поэтов.

Вернулась из Екатеринбурга в хорошем настроении.

А завтра утром я лечу в Сочи на семинар к потанинским стипендиатам.

Месяца не прошло с тех пор, как я вольных слонов видела своими глазами. Странно, если задуматься, на той же планете, в том же часовом поясе. Сейчас. Всего каких-то 12 часов дороги.

В следующую субботу, если хватит сил, лечу в Берлин на премьеру фильма “Ходорковский”.

3 февраля. Мой сосед в самолете Сочи – Москва рассказывал, как уговаривает свою дочь отдать в интернат ее дочку, свою внучку, с тяжелым ДЦП, а бедная малышка, когда видит маму – улыбается… И дочь моего соседа не отдает. И верю – не отдаст.

10 февраля. Вчера у Людмилы Михалны Алексеевой в гостях ели хачапури работы Додо. Сегодня уточку по-пекински из рук Андрюши на его дне рожденья. Завтра в Берлин. Это называется Ира села на диету. Самообман!

С этой диетой не знаю, что делать! Отовсюду шлют мне ссылки, что надо придерживаться так называемой “диеты палеолита”. Есть только то, что употребляли в пищу далекие пращуры, только то, что собрали или поймали на охоте. Типа люди с инвалидных кресел встают и книжки об этом пишут.

Хорошо бы. Но при моем образе жизни нереально. Отказаться от хлеба, молочного, от всего-всего хоть чуточку переработанного! Зерна злаков, мясо или рыба с огня, овощи, фрукты? Сидеть дома или возить с собой пакетик орехов?

10 февраля. Была сегодня на передаче “Банки. Ру” у очень мне симпатичной Инны Луневой. Я ее еще на НТВ заприметила, все думала, откуда в утренне-дневном эфире вдруг такой умненький “неформат”. Понятно, продержался не-формат недолго. Говорить надо было про инвестиционный климат. Сами понимаете, в нашем инвестклимате ни капли экономики – одна чистая политика. А потому в конце на вопрос “А что надо сделать, чтобы климат улучшить?” пришлось ответить “Путина – в отставку”. Условие необходимое и, может быть, и достаточное.

13 февраля. Мы чужие на этом празднике жизни. Отель “Риц Карлтон” на Потсдамерплац полон красивых и совершенно неизвестных нам людей. На три квартала вокруг отеля невозможно ни пообедать, ни поужинать – все занято киношниками. Особая радость – прием по поводу внеконкурсной программы “Панорама”, которая идет на фестивале более тридцати лет. Такого количества неформальных людей: голубых и розовых, и просто очень веселых – в Москве не увидишь.

Режиссер фильма “Ходорковский” Кирилл Туши – чудесный парень. Туши – это не фамилия, это никнейм, образованный от детского прозвища. Папа Кирилла – седовласый спокойный немец. Мама Сильвия, чьи предки и были из России, сама про себя говорит, что не разговаривает ни на одном языке, кроме немецкого, зато по-немецки говорит очень много. Что правда.

А завтра премьера и весь день расписан. Прием перед премьерой, тусовка после премьеры, а потом еще пресс-конференция.

P. S. В номере нас ждал шоколадный торт в виде кинокамеры с кинолентой. Поедим завтра на завтрак, и к черту все диеты.

14 февраля. Ажиотаж страшный, билеты на фильм купить невозможно. Я смотрела фильм и пыталась понять, почему у этого парня, сорокалетнего немца, плохо представляющего себе суть произошедшего, получается. Он не экономист, не юрист, ни хрена не понимает в наших политическо-олигархических разборках. И вдруг – получается. Выходит картинка живая, эмоциональная, где хорошее – симпатично, мелочное – еще мельче, а дерьмо – ну прямо-таки вонючее дерьмо. Как он понял? А потом до меня дошло – он не понял, он почувствовал. Как чувствует художник, какую краску надо взять для сегодняшнего заката. Так почувствовал своего героя Кирилл Туши.

15 февраля. Приехала из Берлина насквозь простуженная. Эти “буквально пара шагов” и “прямо за углом” при минусовой температуре и диком ветре плохо для меня закончились..

Берлин оказался совсем-совсем новым для меня городом. Когда-то в 1984-м это была моя первая заграница: я хотела в свою Польшу, но из-за военного положения нас отправили в Берлин. Естественно, только Восточный.

Потом, в новое время, я была в Берлине четыре, кажется, раза – и всегда в Западном.

В этот раз жила на ничейной земле, в бывшей зоне отчуждения – на Потсдамской площади.

Из-за холодины никуда, кроме самого “Берлинаре”, не ходили. Но люди теплые, тусовка буйная, пиво абсолютно потрясающее. Оно как натуральный сок. Из хмеля, прямо из живого хмеля!

Время тратится странно. Сначала собрались в одном месте, куда специально надо тащиться, просто чтобы вместе выпить-закусить, и уже всем вместе, тем, кто имеет отношение к фильму, поехать на премьеру. Потом поехать всем кагалом на пресс-конференцию, там тоже выпить-закусить. Потом на party к Кириллу в невероятный старый театр. Там выпить-закусить…

И ведь все время занят…

16 февраля. Отдала свою маленькую автобиографическую повесть “История болезни” в журнал “Знамя”. Попробуют опубликовать в майском номере.

18 февраля. Сегодня попрощалась со своим любимым водителем и помощником Ваней. Почти четыре года он крутил руль, толкал коляску, запихивал меня в машину, возил документы и ходил со мной на митинги. Ушел по совершенно уважительной причине – захотел личностного роста.

Сама виновата в появлении этого желания: четыре года парень слушал “Эхо Москвы”, сидел на моих семинарах, смотрел правильные фильмы и спектакли. Что выросло, то выросло…

Ванюшка научил меня быть спокойной! И за это я ему очень благодарна. В самом начале нашей совместной жизни в машине я по какому-то поводу страшно раскипятилась. Ванька куда-то не туда поехал, свернул, не послушав меня. Я пыхтела и пыхтела, не в силах успокоиться.

– Ирина Евгеньевна, а вы меня укусите… – вдруг сказал мой новый молоденький водитель.

Я засмеялась. С тех пор ни разу, ни РАЗУ не злилась по поводу пробок, неправильных поворотов и прочих мелких косяков.

Вообще много хорошего было. Плохого не было. Вчера в свой день рождения пригласил меня в “Планету суши”. Мы с ним оба японскую еду очень уважаем и частенько трапезничали в автомобиле, взяв навынос.

Мне грустно. И страшно немного. С Ваней у меня не было недоступной Москвы. А теперь будет.

20 февраля. Не знаю, хороший ли музыкант и человек Павел Слободкин, центр имени которого находится по пафосному адресу Старый Арбат, 48, но внутри там чудовищный дизайн типа лужковский вампир. Розовое с бордовым, синее с белым и апофеоз – бирюзовый с золотом зал. Роль золота исполняют накладные медные панели.

Нас пригласила на концерт молодого оркестра мама вдохновенного юного дирижера. Музыканты хорошие и настоящие со своими классическими хитами, а тот кошмарный сарай, в котором они играют – построенный во вкусе ЮРЬМИХАЛЫЧА, – их ни минуты не стоит.

В антракте к нам с Женей Воскобойниковой, а она тоже на коляске, подошли две милейшие капельдинерши и стали интересоваться, как будто извиняясь, удобно ли нам, радоваться, что мы к ним пришли, и вдруг вернули деньги за билеты. Купленные, кстати, со скидкой по предъявлении инвалидного удостоверения. Мы поняли, что ДО концерта что-то случилось.

А случилось вот что. Администратор был страшно недоволен, что приперлись люди на инвалидных колясках!

– У нас тут не оборудовано, им сюда нельзя!

Кстати, почти оборудовано. Лифт на второй этаж есть.

Не знаю, что в ответ сказала наша спутница Янина Урусова, хозяйка портала bezgraniz.ru , которая и была от нас вызвана на ковер, но явно что-то жесткое…

28 февраля. Очень не люблю конец зимы – начало весны. Морозы все не кончаются, снегу полно, а солнышка уже хочется до невозможности. Тягучее ожидание, в котором ни один процесс ты не можешь убыстрить. В середине марта должно потеплеть, а мне предстоит недели на две залечь в больницу. А то х… совсем.

1 марта. Серая зима завершилась. Март подарил солнце и два часа счастья в гимназии 1514 среди невозможно симпатичных детей. Говорили о благотворительности. Искали в ней удовольствия и находили его. Надеюсь, количество внуков по переписке и пристраивателей котят в добрые руки прирастет.

3 марта. Вчера на ночь глядя подруга Рая потащила меня в даль светлую, в огромный дом на Первом Успенском шоссе, поотвечать – после совместного просмотра фильма “Ходорковский” – на вопросы одной компании.

Было их человек тридцать пять. Даже для большого дома это аншлаг. Тихо смотрели, при появлении на экране Путина в комнате раздались нервные смешки. Немцы в берлинском кинотеатре примерно так реагировали на физиономию Шредера. Дискуссии не было. Точки зрения совпали. Хотя большинство я видела впервые в жизни.

В очередной раз меня удивили восторги по поводу моей смелости.

– Ира, вы живете здесь и не боитесь всего этого говорить? “Они” вам могут это припомнить…

Не знаю, я тут особой смелости не вижу. Может, просто большинство моих друзей так себя ведут? Или мне генетически – или почему еще – нетрудно говорить правду про власть и вообще политику? В любом случае великой моей заслуги в такой прямолинейности нет.

Но собравшиеся сочли меня смелой. Подарили цветы. А милейшая женщина Оля сняла с пальца серебряное кольцо и надела его мне.

– Я так счастлива, так рада, возьмите на память, это мой друг-художник делает…

Тут я совсем “поплыла”. Не знала, как себя вести, что говорить? Отказываться? Благодарить?

В любом случае увидела кучу единомышленников там, где не ожидала.

3 марта. Была на вручении самой интеллигентной литературной премии – Белкина. Захотелось всех финалистов прочитать – “Нобелевская” речь каждого была замечательна. В номинации “Станционный смотритель” победила прелестная и остроумная критик Мария Ремизова.

Вспомнилось, какое неприятное ощущение оставалось после Букеровских пиршеств. Особенно после одного. Это был 2003 год. Ходорковский был уже в тюрьме, Невзлин – за границей, и я выступала от “Открытой России”, спонсора премии. Собрав в кулак все образование и вспомнив, что русская литература велела “милость к падшим” призывать, я сказала какую-то прочувствованную речь. В ходе говорения обнаружила, что люди не перестают есть и не поднимают лиц от тарелок.

Эх, все прощаю только за то, что Рубену Гальего с “Белым на черном” премию дали.

7 марта. За одни сутки два раза сходили в кино. Выйдя с замечательного “Король говорит”, азартная Люся Улицкая сказала, что еще надо посмотреть “Меняющие реальность”. До этого она не была в кино лет двадцать. Купили билеты – и вперед. Оказалось, оно того стоило. Всегда радуюсь, когда простым, понятным молодежи языком, на доступных примерах, объясняются такие сложные и непопулярные у нас вещи, как необходимость свободы воли и ответственного выбора, как бы тяжело это ни было. Даже жанр “фэнтези” показался уместным.

9 марта. Завтра ложусь в больницу. Надолго. Если получится с Йотой, то компьютер будет с собой. А так – только телефон. Ничего не планирую и ничего не обещаю. Пока все плохо.

12 марта. Сбежала до завтрашнего вечера из больницы домой. Выдали мне красный пропуск. Норку потискать, с компьютером соединиться и т. д.

Ну что вам сказать за советскую медицину?

Ничего нового. Чудесные врачи. Симпатичнейшие медсестры. Нагавкала за двое суток только лифтоводительница.

Разруха. Нелюбовь к окружающему пространству (это суперпарламентское выражение для обозначения самизнаетечего). Лампочка над кроватью без плафона, а потому свет истошно режет глаза, в туалете пахнет гнилыми трубами, в попытке вонь унять дырку слива надо затыкать тряпкой, кормят обильно и невкусно, туалетную бумагу надо приносить с собой и т. д.

А уж сколько у меня идей по организации здравоохранения! Что дороже для бюджета – держать больных пустые дни (выходные!) в больнице или доплачивать врачам и сестрам за работу в эти дни? Или им всегда работать посменно? А зачем в приемном покое четыре женщины на два стола и три компьютера для регистрации каждого поступающего?

Оказываясь в больнице, ты попадаешь в микромир. Особенно если разместишься головой к окну – даже неба не видишь. К тому же немедленно появляются – хорошие и похуже – дружбы и неприязни.

Вчера шесть часов неподвижности – переливание крови. Лежишь, распятый: из одной руки выкачали, в другую вкачали. Если бы не милейший реаниматолог Анатолий Иванович, развлекавший меня длиннобородыми еврейскими анекдотами, я бы с ума съехала. Виктор Васильевич – главный в реанимации. Впору влюбиться – совершенно чеховский персонаж, интеллигент лет шестидесяти. А Наталья Иванна, которая меня приветствовала фразой “Вы у нас раньше лежали?”.

– Нет, – говорю.

– А лицо знакомое!

– Вы меня видели по телевизору.

Оказалось, я ей очень нравлюсь. Правильно все говорю. А еще Пушков и Караулов. А еще Хинштейн. Они тоже очень нравятся. Вот. Корона известности слетела с моей головы, едва ее коснувшись.

13 марта. Выходной день выдался бурным. Заболел историк Никита Соколов, который должен был выступать сегодня на семинаре “Я думаю”. Я стала неравноценной заменой.

Дети хороши – как всегда, впрочем; в этот раз особо порадовали кадрами Ижевск и Йошкар-Ола. Ах, какая Вероника оттуда приехала!

Обсуждали вопрос, на который я тоже не знаю ответа. Как без бунта добиться перемен в стране? Как сложить тысячи добрых намерений? Как дожить до перехода от благотворительности и неравнодушия десятков к активности и переменам в сознании миллионов? И желательно без вождизма..

Фантастика какая-то.

15 марта. Жизнь в больнице идет нерационально. Не могу

об этом не думать. Казалось бы, лежи себе и книжки читай. Не анализируй. Ан нет. Активность с девяти утра, когда приносят завтрак, максимум до двух дня. А вообще-то до часу. А потом все затихает. Пациенты слоняются без дела (им бы к ноге динамо-машину…)

Телевизор смотреть отвыкла. Йота работает, но, лежа в койке, как-то не пишется. Книжку зато читаю – Валерия Фрида “Записки лагерного придурка”. Отличная книжка!

Что такое плазмоферез? Из одной вены кровь забирают, плазму от нее отделяют, красные кровяные тельца оставляют и возвращают в ту же вену. В другую вену тем временем вкачивают всякие кроверазжижители и плазмозаменители. Пару пакетиков откачанной плазмы выливают в раковину. Странное ощущение… Это только что было мной, моей частью… Вроде как отрезали кусок ноги и выбросили в мусоропровод.

Плазмоферез некоторые используют при борьбе с алкоголизмом и прочей интоксикацией. Но это все хорошо, когда имеются в наличии нормальные вены. А когда от всяких инъекций на них живого места нет? Плюс фактическое отсутствие кровяного давления? Ибо 77 /47 давлением не считается. Тогда процедура длится 6 часов. Даже когда нос чешется… Почешите нос! Поправьте очки! “Прогоните муху, она мне всю грудь истоптала!” Мужественная медсестра Марина, чтобы хоть как-то убыстрить процесс, четыре часа прижимала пальцем катетер к вене под правильным углом. Кыно. Пережать артерию зубами, чтобы брат не истек кровью.

Более интересных событий нет. Холодильник забит едой. Не приносите еды, пожалейте! Считается, что больного надо кормить! Как гуся перед Рождеством. Делюсь с соседними палатами и медперсоналом.

Осталась еще одна неделя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.