Что мы узнали у индейцев тавахка

Что мы узнали у индейцев тавахка

Мы окончательно убедились,что идем по следу Морде и приближаемся к обнаруженному им потерянному городу, когда увидели Гору Воющих Обезьян. Тавахка называли ее Quicungun. Гигантская, заросшая деревьями и окутанная туманом гора стояла в месте слияния Патуки и Вампу и очертаниями напоминала разрушенный храм. Из каждой тени доносился вой обезьян-ревунов. На глаза они не попадались, но нигде еще мне не доводилось слышать их с такой ясностью. Бестелесные вопли разносились на многие километры и эхом отражались от воды и скал.

Когда мы вошли в индейскую деревню Краутара, в которой почти 70 лет назад вполне мог побывать и Морде, моросил небольшой дождик. В своих дневниках он написал, что гора вздымалась над рекой, словно «поднявшийся на задние лапы зверь». Длинноволосый молодой тавахка по имени Хосе рассказал нам, что однажды гору охватил огонь. «Она целую неделю светилась оранжевым и красным, а потом погасла, – сказал Хосе. – Старики сказали, что это разговаривают духи. Но я не знаю, что это было». Он пожал плечами.

Один интересный факт я заметил, только когда вернулся домой и прочитал несколько книг о джунглях. Мы практически не разговаривали о красоте окружающей нас природы, например, этой огромной зеленой горы, укутанной дымкой тумана. Я то падал с ног от усталости, то сходил с ума от страха, то нервничал по поводу и без повода и в результате просто не думал ни о чем, кроме своих страданий и необходимых в следующий момент действий.

Старейшина, с которым мы надеялись поговорить о потерянном городе, был на охоте, и Хосе пригласил нас в свой домик на холме. Он сказал, что, ожидая возвращения того человека, мы сможем побеседовать еще с кем-нибудь. Краутара была одной из самых крупных деревень тавахка на берегах Патуки. В низовьях реки стояли еще два индейских поселка, Вампусирпи и Краусирпе, но добраться до них можно было только на лодке. Ни дороги, ни аэродромы не связывали их с внешним миром. Что же до Краутары, то состояла она из десятка деревянных домов с соломенными или железными крышами, выстроившимися вдоль размокшей от дождей тропинки. Хотя со времен Морде деревня уменьшилась домов на пять-десять, теперь там было железобетонное здание школы и футбольное поле.

Домик Хосе состоял из одной комнаты и выходящего на реку крылечка. Мы сели друг против друга на деревянные лавки. Он был одет в желтую, расстегнутую на костлявой груди хлопчатобумажную жилетку и линялые джинсы, утянутые на тонкой талии ремнем с медной пряжкой размером в игральную карту. Хосе убрал с лица мокрые пряди черных волос и спросил что-то на ломаном испанском. Крис перевел, что он спрашивает, откуда мы приехали.

«Из Нью-Йорка», – ответил я.

«Это рядом с Италией?»

«Это в Америке», – сказал я.

«А до Италии оттуда дойти можно?»

Я объяснил, что Италия находится в Европе, то есть по другую сторону Атлантического океана. Тут он вдруг просветлел лицом и, теребя висящий на шее крестик, сказал: «Рэмбо! Рэмбо же в Америке? Обожаю этот фильм». Хосе универсальным жестом «пострелял из пулемета». «Я его много раз смотрел, пока у нас не сломался телевизор», – сказал он. Случилось это два или три года назад.

Панчо с сыном тем временем отправились осматривать окрестности. С тех пор, как мы расстались с речными пиратами, Анхель стал вести себя гораздо спокойнее, и теперь я снова слышал, как он где-то вдалеке развлекается с рингтонами своего мобильного телефона. Панчо, в отличие от него, был не в лучшем расположении духа. В радиоприемнике сели батарейки, и теперь ему приходилось обходиться без новостей о путче. Панчо не верил, что пираты распрощались с нами навсегда, и боялся, что они устроят засаду. Кроме того, его беспокоило, что вскоре он окажется в тех местах, где когда-то пытался построить новую жизнь. В последние дни я не раз замечал, что он ищет одиночества, уходит смотреть на реку или джунгли, разглядывает сорванный цветок или поднимает взгляд на кроны гигантских махагониевых деревьев. Казалось, он заново знакомится с вынужденно покинутыми когда-то местами и просит у джунглей разрешения вернуться.

Когда по крыше забарабанил усилившийся дождь, в хижину вошел мужчина с голым торсом, мускулистыми руками и квадратным ежиком, от которого его голова была похожа на молот. Он назвался «учителем» и сказал, что его зовут Диксон. Как и Хосе, он родился в Краутаре и никогда в жизни не покидал берегов этой реки, хотя, по его словам, ему уже «около тридцати семи». «Я ни разу не был в Нью-Йорке!» – воскликнул он и начал расспрашивать нас, как живется «в том мире».

Индейцы тавахка до сих пор оставались в основном охотниками-собирателями да приторговывали на реке сельскохозяйственными культурами и золотом. Когда я спросил Диксона об истории его племени, он показал на свою бритую голову и сказал, что она хранится «тут». Я вспомнил, что точно те же слова услышал от вождя тавахка и Морде. У них до сих пор не было ни книг, ни архивов. «Как у Гомера», – улыбнувшись, заметил Крис.

Диксон сказал, что его народу уже несколько тысяч лет, но сейчас они находятся на грани вымирания. Он упомянул испанских конкистадоров: как они рубили головы, порабощали и уничтожали индейцев. С этими событиями была связана несколько столетий передававшаяся из уст в уста легенда. «После прихода испанцев случилось страшное землетрясение, – рассказывал Диксон. – Оно уничтожило один из самых крупных наших городов, где стоял огромный золотой храм». Он немного помолчал, а потом продолжил свой рассказ: «Землетрясение вызвало оползень. Целая гора обрушилась и накрыла город. Теперь никто не знает, где его искать».

Я спросил, сколько осталось в его племени людей. «Когда-то все мы жили в очень большом городе на берегу реки, и нас было около пяти тысяч, – сказал он. – А теперь мы рассеялись по огромной территории, да и осталось нас меньше тысячи».

В последнее время их начали терроризировать до зубов вооруженные поселенцы и фермеры. «Плохо стало, очень плохо, – сказал он и показал на застилающие небо тучи, словно демонстрируя, что жестокость и насилие накрыли их земли, как этот грозовой фронт. – Они отнимают у нас все».

* * *

Мы поужиналив домике, расположенном в самом центре деревни. Его хозяйка накормила нас тортильями и бобами с каким-то неизвестным белым мясом. В углу, согревая прохладный ночной воздух, потрескивал костер. Чуть позже вернулся старик, с которым мы хотели побеседовать. Из-за пояса его штанов торчала деревянная рукоятка охотничьего ножа. Он до нитки вымок под дождем. Его белая рубашка липла к телу, потяжелевшие от воды штаны сползали с талии, а резиновые сапоги облепила грязь. Старик поприветствовал нас кивком головы. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, а на подбородке красовалась жидкая седая бородка. Он сказал, что его зовут Маркос, но жители деревни называют его «cacique», или «босс».

Он отвел нас к себе домой. Интерьер стоящей на сваях хижины отличался простотой и аскетичностью. Там была кровать, сколоченная из веток деревьев, на полу лежала стопка аккуратно свернутой одежды, а на стене висела рамочка с древней черно-белой фотографией давно покинувших этот мир родителей Маркоса.

Переодевшись в сухую одежду, он уселся на деревянный стул и показал мне висящий на шее почерневший от времени зуб животного. «Это зуб ягуара, которого я убил много лет назад», – сказал он по-испански. Маркос засмеялся, как будто его забавляли мысли о далекой молодости. Он сказал, что был самым пожилым индейцем в здешних местах и вроде бы родился в 1929 году. «Но точно я этого не знаю», – расплылся старик в беззубой улыбке. В комнату вошла женщина средних лет с подносом горячего сладкого кофе.

«Хорошие были времена, – сказал Маркос, вспоминая детство под аккомпанемент барабанящего по жестяной крыше дождя. – Зверя было много. Тапиры, ягуары, кабаны». Он вытянул руки в стороны, чтобы показать, какого размера рыбин ловил гарпуном, а иногда даже и голыми руками. «Тогда мы шли на рыбалку или на охоту, зная, что обязательно что-нибудь да принесем домой, – сказал старик, словно описывая поход в магазин. – А теперь зверя найти гораздо труднее». В этот день ему ничего добыть не удалось, и завтра он опять собирался в джунгли.

Я рассказал ему про Теодора Морде и спросил, не помнит ли он эту экспедицию. В то время Маркосу должно было быть около 11 лет. Он ненадолго задумался, а потом сказал, что не уверен. «Здесь грингос постоянно что-то искали, – заметил он с улыбкой. – Я их много повидал». Тем не менее Маркос помнил «немцев», у которых гостил Морде, и их баржу: «Нет их больше, и их банановой плантации тоже нет». Помнил он и отшельника-американца Брейтона. Но и тот в какой-то момент пропал. «Просто исчез», – сказал Маркос.

Когда я спросил, нет ли поблизости каких-нибудь больших древних развалин, он уставился на меня, будто пытаясь понять, что я задумал. Потом ответил, что старые города тут есть, но все стараются держаться от них подальше: «Наши люди туда не ходят». Как раз в этот момент послышались раскаты грома, и старик поднял глаза к небу. Я упомянул Ciudad Blanca, и Маркос, задумавшись, отхлебнул кофе. «Я тебе расскажу, что мне рассказывали родители, – начал он после долгого молчания. – Там когда-то жили наши предки. Но потом пришли плохие люди, и все начали убивать друг друга. Плохие люди прогнали наших предков. Они умели делать всякие чудеса… у них были стрелы, которые можно было просто пустить в воздух, а они потом сами попадали туда, куда хотел попасть их хозяин. Они могли взглядом убивать птиц».

Маркос поставил свою чашку на дощатый пол, отполированный за долгие годы до идеальной гладкости кегельбанного шара, и шумно вдохнул сырой воздух. Он сказал, что это был «прекрасный» город. Но когда я, со слов Морде, описал ему «Пляску мертвых обезьян», он отрицательно помотал головой. Ничего такого Маркос не помнил. Позднее другой тавахка скажет нам, что какой-то подобный ритуал у индейцев был, но подробностей, кроме того, что обезьян съедали, он вспомнить тоже не мог. Еще этот второй тавахка слышал от деда, что в лесах вокруг Белого Города обитало три разных типа необычайно свирепых обезьян, охранявших все, что находилось внутри его стен. «Они никому не позволяют даже приблизиться к городу, – сказал он, погрозив костлявым пальцем, – а еще там есть ягуар невиданных размеров». Этот человек тоже посоветовал нам держаться от Ciudad Blanca подальше.

Когда на улице окончательно наступила ночь, я спросил у Маркоса, знает ли он, где находится потерянный город. Он медленно поднялся со своего стула и вытянулся в полный рост. «В джунглях много всяких древностей, – повторил он, – но мы к ним даже не прикасаемся». Я сразу вспомнил, как сбежали, бросив Морде в глубине лесов, его индейцы-проводники. Маркос шумно вздохнул, глядя в направлении теперь уже скрывшейся в темноте Горы Воющих Обезьян. Я испугался, что чем-то обидел или оскорбил его. «Он находится в верховьях Вампу, – наконец сказал Маркос. – О нем мне рассказывали родители». Я повторил сказанные им слова, и это был поворотный момент. «В верховьях Вампу, – снова сказал он, кивнув в сторону реки. – Это было самое священное для нас место».

«Он врал», – сказал я Крису позднее этой ночью. Мы лежали в гамаках, привязанных к перилам школьного крыльца. Луны на небе не было, дождь не прекращался с вечера. На улице было темно, как в глубокой пещере. Спутниковый телефон так и не заработал. Я не смог поговорить с дочерью и в результате пропустил ее четвертый день рождения. Теперь она, наверно, была уже в постели – спала, объевшись за день сладостей.

«Да, похоже», – ответил Крис.

В своих дневниках Морде писал, что никаких «великих цивилизаций» в верховьях Вампу не было. С другой стороны, он отмечал, что, по его сведениям, древние каменные жернова находили в горах «выше Вампу и гораздо ближе к Платано».

Вместе эти два утверждения выглядели странно. По джунглям выше Вампу были разбросаны старинные артефакты, наводящие на мысль, что здесь когда-то жили люди, причем находившиеся, вероятно, на достаточно высоком уровне развития; именно в верховьях реки Вампу Капитану Мюррею, предшественнику Морде, рассказывали легенды о развалинах.

Но Морде по какой-то причине заявил, что не станет подниматься по реке в поисках города. По крайней мере, он сделал все, чтобы так думали те, кто сможет прочесть дневники без его ведома.

«Морде врал, – сказал я, – но только не в том, о чем мы думали».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.