Утреннее заседание 5 марта

Утреннее заседание 5 марта

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО РАКОВСКОГО

(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Председательствующий. Подсудимый Раковский, вы имеете слово для окончания ваших показаний.

Раковский. На втором и на третьем свидании с деятелем, возглавляющим крупную общественную организацию в Японии, у нас были установлены характер тех сведений, которые я обещался передавать японской разведке в Москве, а также и техника этой передачи. Еще в Токио я привлек к этому делу доктора Найда, секретаря краснокрестной делегации, принадлежность которого к подпольной контрреволюционной террористической организации мне уже была известна. Он и играл роль агента связи между мною и японской разведкой.

В Токио я имел еще одну встречу с третьим лицом. Я был представлен этому третьему лицу вторым высокопоставленным лицом. Он попросил меня пойти с ним вместе пить кофе.

Беседу со мной он начал с того, что заявил мне: «Нам известно, что вы являетесь ближайшим другом и единомышленником господина Троцкого. Я должен вас попросить, чтобы вы ему написали, что некое правительство недовольно его статьями по китайскому вопросу, а также и поведением китайских троцкистов. Мы вправе ожидать от господина Троцкого иной линии поведения. Господин Троцкий сам должен понимать, что является необходимым для некоего правительства. Входить в подробности не нужно, но ясно, что вызвать инцидент в Китае явилось бы желательным поводом для того, чтобы можно было вмешаться в китайские дела». Обо всем этом я написал Троцкому — о моих переговорах в Токио, о моих разговорах с Юреневым, о моих встречах и, конечно, об этом последнем предложении.

О всех моих разговорах я ставил также в известность и Юренева, с которым я часто виделся. Юренева сильно смущало одно обстоятельство. «Мы, — говорит он, — очутились в таком переплете, что иногда не знаешь, как себя вести. Боишься, как бы, удовлетворив одного из наших контрагентов, не обидеть другого. Вот теперь, например, возникает антагонизм между Англией и Японией в китайском вопросе, а нам приходится иметь связь и с английской, и с японской разведкой...»

Вышинский. Кому это — нам?

Раковский. Троцкистам. Я ему сказал: вы преувеличиваете трудность вашего положения. Нам, троцкистам, приходится играть в данный момент тремя картами: немецкой, японской и английской. Немецкая карта, по крайней мере, в тот момент для меня была недостаточно ясна. Я лично считал, что не исключено, что Гитлер будет искать сближения с правительством СССР. Я ссылался на политику Ришелье: у себя он истреблял протестантов, а в своей внешней политике заключал союзы с протестантскими германскими князьями. Отношения между Германией и Польшей тогда были все еще в стадии рождения, Япония же является актуальным агрессором против СССР. Японская карта была для нас, троцкистов, чрезвычайно важна. Но, с другой стороны, не нужно переоценивать значения Японии, как нашего союзника против Советского правительства. Если даже японская агрессия и сможет продвинуться на территорию СССР, она утонет в пространстве и тайге. А что касается Великобритании, здесь дело посерьезнее. Великобритания в данный момент находится в антагонизме с Японией. Не нужно забывать, что Англия возглавила коалицию против французской революции и 25 лет боролась.

Председательствующий. Вы поменьше уходите в область прошлого и побольше говорите насчет троцкистской организации.

Раковский. Таким образом, вывод заключался в том, что нужно держать связь с английской разведкой, а в данный момент направить внимание на японскую разведку.

Вышинский. Значит, надо служить и японской, и английской разведке, а вдобавок еще и германской?

Раковский. Последняя, по моему тогдашнему личному мнению, — как перспектива.

Вышинский. Вы видели из показаний Крестинского, что это была вовсе не перспектива. Вы лично были связаны с какими разведками?

Раковский. С английской и японской.

Вышинский. А Крестинский? Подсудимый Крестинский, вы с какой разведкой были связаны?

Крестинский. С немецкой.

Вышинский. В перспективе или реально?

Крестинский. В действительности.

Вышинский. В действительности!

Раковский. Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона. Быстро, в течение нескольких месяцев, можно сказать, я завершил ту эволюцию троцкизма, которую другие троцкисты завершили в течение нескольких лет.

Приехав в Москву, я продолжал болеть до 15 января 1935 года.

В это время пришел навестить меня Сосновский.

Я поставил его в известность о всех моих разговорах в Японии и передал Сосновскому ответное письмо Юренева Пятакову, написанное симпатическими чернилами. В течение 1935 и в первой половине 1936 года, то есть до процесса Каменева и Зиновьева, я передал через Найда японской разведке пять сообщений. Я передавал о влиянии отмены карточной системы на уровень заработной платы, о состоянии колхозов, о выполнении промфинплана. Изложение и выводы сознательно делались резко пессимистически, в сгущенных черных красках. Я это делал для того, чтобы поощрять аппетиты агрессоров.

В начале 1935 года я получил второе письмо от Троцкого. Он возвращался к своей теме, изложенной в первом письме, и давал директивы о необходимости изолировать Сталина, изолировать Советский Союз в международном отношении.

Прежде всего, шла речь о левых заграничных элементах. Тут надо играть на их пацифистских чувствах. Надо так представлять дело, что СССР может стать причиной войны. Если же я буду говорить с английскими лейбористами, то надо исходить из того, как английские элементы боятся восстановления обязательной воинской повинности, что неминуемо в случае войны. Поскольку речь шла о правых заграничных элементах, — тут дело проще. Их настроения против СССР достаточно ясны и определенны, с ними можно говорить открытым языком. Что же касается демократических элементов, то тут надо подходит не лобовым ударом, а обходным движением.

И вот представился случай, когда я мог применить эту директиву Троцкого. Это было во время приезда французского премьера Лаваля. Среди журналистов, которые приехали из Франции вместе с Лавалем, был Эмиль Бюре — мой близкий старый товарищ по Франции, перешедший в лагерь правых республиканцев и ставший директором одной из крупнейших и самых авторитетных французских газет «Л’ордр». Я пошел к нему в гостиницу «Метрополь», поставив себе задачу убедить его, что франко-советское сближение чревато опасностью, что оно может привести к новой превентивной войне со стороны Германии. Я ему заявил, что это не мое только мнение, я ведь знал настроения всей оппозиции, ее пораженческие настроения.

Вышинский. Какой оппозиции? Когда это дело было?

Раковский. Это было в середине 1935 года, когда Лаваль приезжал в Москву.

Вышинский. О какой же оппозиции вы говорите?

Раковский. Я говорю и о правых и о троцкистах.

Вышинский. Какая же это оппозиция? Это бандитская группа контрреволюционеров!

Раковский. Бюре мне ответил: Франция не может оставаться изолированной перед растущей милитаризацией Германии. На агрессора нужно надеть смирительную рубашку, это есть единственный способ подавить войну. Об этом ответе я написал Троцкому.

В начале января 1936 года мне позвонил Пятаков из Наркомтяжпрома и сказал короткую фразу по-французски: «наш друг недоволен тобой, ты не активен».

Через некоторое время я встретился с Радеком и он мне рассказал о поездке Пятакова в Осло. Эта встреча была в начале июля, во время приема международной комиссии по гигиене при Лиге наций. Радек поставил меня в известность о переговорах между немцами и Троцким и просил моего содействия. Он предполагал, что следовало бы поддержать Троцкого в Москве, то есть перед представителями германской разведки в Москве.

Теперь я возвращаюсь к моей изменнической деятельности до ссылки и начну с показаний относительно того, как я стал агентом «Интеллидженс Сервис».

Дело происходило в конце 1924 года. После падения правительства Макдональда, ко мне в полпредство в Лондоне явились два англичанина — Армстронг и Леккерт, мне лично знакомые.

Вышинский. Кто они такие?

Раковский. Армстронг — бывший морской офицер. Леккерт и Армстронг составляли часть окружения известного английского крупного капиталиста лорда Инверфорса, бывшего министра кабинета Ллойд-Джорджа. С Армстронгом я познакомился еще в Лозанне, в начале 1923 года, во время лозаннских переговоров.

Вышинский. Вы уже в 1924 году оказались завербованным в качестве агента «Интеллидженс Сервис». Правильно?

Раковский. Правильно.

Вышинский. Скажите, при каких обстоятельствах произошла эта вербовка, при каких обстоятельствах вы сделались агентом «Интеллидженс Сервис» в 1924 году?

Раковский. Армстронг сказал: «Мы питаем к вам большую симпатию и хотим предупредить вас против опасности, которая вам грозит». Он вынул из кармана бумажку, которую предъявил мне.

Вышинский. Что это за бумажка?

Раковский. Это было письмо, написанное на машинке и подписанное моей подложной подписью.

Вышинский. Для кого было предназначено это письмо?

Раковский. Это письмо было написано в Германию, а адресата не было.

Вышинский. Для германской разведки?

Раковский. Возможно.

Вышинский. Что же в этом письме говорилось?

Раковский. В этом письме говорилось, примерно, следующее: «Посылаю вам приложенный список румынских торговых фирм и редакций газет, которые следует привлечь на сторону Германии для привлечения самой Румынии в войну на стороне той же самой Германии».

Вышинский. Что означает такое содержание письма?

Раковский. Содержание письма означало, что у меня с германской разведкой, с германским правительством или какой-то германской организацией существовала связь.

Вышинский. И вы помогали Германии в вербовке на территории Румынии румынских граждан для содействия Германии?

Раковский. Правильно.

Вышинский. А скажите, в Румынии вы были в это время, к которому относится это письмо?

Раковский. Письмо было помечено из Берна октябрем 1915 года, а в это время меня не было в Берне.

Вышинский. А вы в Румынии были?

Раковский. В Румынии я был с 1904 по 1907 год и с 1912 года по 1917 год.

Вышинский. В период войны вы находились в Румынии?

Раковский. В Румынии.

Вышинский. Чем вы занимались в Румынии официально? Какие у вас были средства к существованию?

Раковский. Я был сыном состоятельного человека. Мой отец был помещиком.

Вышинский. Я спросил — каковы были ваши средства к существованию?

Раковский. Моими средствами к существованию были доходы от имущества отца.

Вышинский. Значит, вы жили на доходы в качестве рантье?

Раковский. В качестве сельского хозяина.

Вышинский. То есть помещика?

Раковский. Да.

Вышинский. Значит, не только ваш отец был помещиком, но и вы были помещиком, эксплоататором?

Раковский. Ну, конечно, я эксплоатировал. Получал же я доходы, а доходы, как известно, получаются от прибавочной стоимости.

Вышинский. Это другой разговор. Имели вы тогда отношения с разными помещичьими и капиталистическими кругами в какой бы то ни было мере?

Раковский. Очень мало. Если надо было брать деньги в заем в банке, то имел дело с этим банком. Ведь я в самой Румынии жил очень мало.

Вышинский. Но всю войну вы прожили в Румынии?

Раковский. Да.

Вышинский. Я хочу прямо поставить вопрос: у меня есть большое подозрение, что письмо, которое вам предъявил Армстронг, письмо в адрес германской разведки, было подписано не вашим подложным именем, а вами действительно было подписано, потому что вы тогда уже состояли в германской разведке. Перейдем к дальнейшему, к вашему сотрудничеству с английской разведкой. Продолжайте.

Раковский. Когда Армстронг и Леккерт мне предъявили этот документ, я сказал: «Да это же грубейший подлог». Документ был помечен Берном 15 октября, а я тогда был в Румынии, а не в Берне. Тогда они мне заметили: «Вы утверждаете, что является подлогом и письмо Зиновьева, а вот результат: падение правительства Макдональда и предстоящее аннулирование того договора, который вы подписали с английским правительством. Мы осведомлялись относительно вас у господина Истмена (Истмен — американский троцкист) и узнали о вашей принадлежности к течению мистера Троцкого, о вашей близости с ним. И только вследствие этого обстоятельства «Интеллидженс Сервис» дало агреман[3] на назначение вас полпредом в эту страну». Это заявление изменяло всю ситуацию. Они говорили мне: «Мы явились сюда не как ваши враги». Я им заявил: прежде всего мне необходимо иметь подтверждение, что вы действительно в данном случае представляете «Интеллидженс Сервис». Через некоторое время я был приглашен на обед в ресторан на улице Оксфорд-стрит, где они меня познакомили с лицом, которое они представили как заведующего русским отделом «Интеллидженс Сервис». Фамилию его я не помню точно (это дело относится к 1924 году), если память не изменяет, — не то Ричардсон, не то Робертсон. Он подтвердил, что Армстронг и Леккерт действуют от имени «Интеллидженс Сервис».

После этого я поехал в Москву. Для меня было важно выиграть время. Я приехал в Москву и сообщил Троцкому. Троцкий говорил, что подложное письмо было предлогом для разговоров.

Троцкий согласился с тем, чтобы войти в связь с английской разведкой, благословил, так сказать, меня на это дело, оговаривая, что нужно быть осторожнее, что нужно еще выявить, что они могут дать для троцкизма. Возвратившись в Лондон, я вскоре был вызван к одному официальному лицу, которое мне подтвердило, что данное «Интеллидженс Сервис» предложение действительно санкционировано. В свою очередь Армстронг и Леккерт заявили, что агентом связи между мною и ими будет журналист Фарбман. К этому делу в качестве агентов связи я привлек, завербовал еще двух сотрудников полпредства. Это произошло уже в начале 1925 года. Перед отъездом из Лондона я успел передать документ — оценку советской политики в средне-азиатских национальных республиках, с точки зрения человека, который желает поддержать враждебные отношения к СССР. В октябре того же 1925 года я был переведен полпредом в Париж. Держать непосредственную связь с «Интеллидженс Сервис» мне в этом положении было трудно. И когда ко мне явился снова Фарбман, посоветовавшись с ним, решили привлечь к непосредственному обслуживанию «Интеллидженс Сервис» Мдивани. Затем мои связи с «Интеллидженс Сервис» прекратились. Летом 1934 года, после того, как я вернулся из ссылки, мои связи возобновились. В Москву приехала одна моя знакомая английская женщина, которая напомнила мне, что следует возобновить связи с «Интеллидженс Сервис».

Вышинский. Почему этот вопрос интересовал английскую женщину?

Раковский. Я ее знал в Лондоне, возможно утверждать, что она сама была связана с «Интеллидженс Сервис».

Вышинский. Иначе говоря, английская разведчица?

Раковский. Да.

Вышинский. Как ее фамилия?

Раковский. Леди Пейджет.

Вышинский. Какое у нее социальное положение?

Раковский. Она известная крупная филантропка; во время войны имела госпиталь в Киеве.

Вышинский. Вы ее так и считали филантропкой?

Раковский. По совместительству.

Вышинский. Так же, как и вы филантроп по совместительству?

(Раковский молчит).

Вышинский. Вы возобновили эту связь через Пейджет тоже с ведома Троцкого?

Раковский. Нет.

Вышинский. Вы были с Троцким в связи с 1934 года?

Раковский. Был. В 1934 году я ему писал, то есть в 1935.

Вышинский. Расскажите о том, что вам известно о связях Троцкого с «Интеллидженс Сервис»?

Раковский. Это было накануне ссылки Троцкого в Алма-Ату. Первоначально его должны были направить в Астрахань, но он добивался отмены этого назначения и получил Алма-Ату. Будучи у него на квартире на улице Грановского, я нашел его очень довольным тем, что ему обменяли Астрахань на Алма-Ату. Я удивился. Ведь до Алма-Аты надо ехать от Фрунзе несколько дней (тогда там еще не было железной дороги). Он ответил: «Зато ближе к китайской границе», и он указал мне на сверток карт. Он дал мне понять, что рассчитывает на побег. Я его спросил, каким же образом через Западный Китай, через песчаные пустыни, через горы, без средств, можно организовать побег. «Мне поможет «Интеллидженс Сервис», — сказал Троцкий. И тут он мне строго конфиденциально сообщил, что с 1926 года он вошел в преступную связь с «Интеллидженс Сервис».

Вышинский. Через кого?

Раковский. Через одного из представителей концессии «Лена-Гольдфильдс».

Вышинский. А он имел отношение к этой концессионной фирме?

Раковский. Он был тогда председателем Главконцесскома.

Вышинский. Значит, тогда, когда он был председателем Главконцесскома, он вошел в связь с «Интеллидженс Сервис» через представителя фирмы «Лена-Гольдфильдс»?

Раковский. Вполне правильно. Он мне сообщил еще другой факт: он уже успел оказать известную услугу английской «Интеллидженс Сервис», это относится к началу 1927 года. По его словам, он за некоторые услуги этой организации в свою очередь помог консерваторам осуществить разрыв отношений с СССР, что он указал «Интеллидженс Сервис» как на удобный инцидент на возможность организации налета на Аркос. Он назвал при этом некоторых лондонских троцкистов, работавших там, в том числе Мюллера или Миллера, через которых было обеспечено нахождение в помещении Аркоса специально сфабрикованных документов, и что он дал, таким образом, в руки Джойнсона Хикса (тогдашнего министра внутренних дел) повод к тому, чтобы убедить его коллег в необходимости разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией. Оппозиция ожидала тогда, что она сможет использовать трудности. Я сам с конца 1924 года был связан с «Интеллидженс Сервис», потому я легко понял все то, что мне говорил Троцкий о его связи с «Интеллидженс Сервис».

Я должен сказать, что к 1927 году относится еще один факт из моей изменнической работы. Это — переговоры с правыми капиталистическими кругами во Франции. Дело началось во время июльского пленума 1927 года. После речи Сталина, где он резко выступил против так называемого тезиса о Клемансо Троцкого, я был у Троцкого на обеде и спросил у него: «Я не понимаю, почему так резко ставит вопрос Сталин. В этом сравнении с Клемансо я не вижу ничего особенного». Троцкий мне заметил: «Сталин прекрасно понимает, что он делает, Сталин считает, что если пропасть между оппозицией и партией будет углубляться, то в силу логики вещей оппозиция должна перейти на последовательные пораженческие позиции». На второй день у меня опять был разговор с Троцким. Он сказал: «Я пришел к выводу о необходимости сделать указание нашим единомышленникам за границей, полпредам и торгпредам, чтобы они зондировали у правых кругов капиталистических стран, где они находятся, в какой степени троцкисты могут рассчитывать на поддержку с их стороны». Я ему сказал, что во Франции приходится иметь дело, главным образом, с Пятаковым. Он просил меня ему об этом сообщить.

Председательствующий. Подсудимый Раковский, то, что вы сейчас говорите, имеет отношение к вашей связи с английской разведкой? Вы перешли к 1934 году, а теперь возвращаетесь обратно к 1927 году.

Раковский. Я закончил с английской разведкой.

Председательствующий. Я понял, что в 1934 году возобновилась ваша связь и дальнейшая работа в английской разведке, а вы вернулись снова к 1927 году. Скажите, после попыток привлечь вас в английскую разведку в 1934 году вы принимали какое-нибудь участие в работе английской разведки?

Раковский. Да, я сказал, что в начале 1936 года снова стал обслуживать ее. Я передал анализ новой Конституции с точки зрения отношений периферийных республик с центром, причем анализ новой Конституции был дан абсолютно отрицательный.

Я хочу еще сказать относительно тех переговоров, которые мне поручил вести Троцкий летом 1927 года во Франции. Я встретился с депутатом Николь из Роэ. Николь — очень крупный льнопрядильщик севера, фабрикант, принадлежащий к правым республиканским кругам. Я его спросил тогда относительно возможностей или перспектив, которые существуют для оппозиции, можно ли искать опоры среди французских капиталистических кругов, которые настроены агрессивно против СССР. Он мне ответил: «Конечно, и в большей мере, чем вы, может быть, сами ожидаете». Но это будет, как он сказал, главным образом, зависеть от двух обстоятельств. Первое обстоятельство — это то, чтобы оппозиция стала действительно реальной силой, а второе обстоятельство, — в какой степени она пойдет на концессии французскому капиталу.

Второй разговор я имел в Париже в сентябре 1927 года с депутатом, крупным зерноторговцем Луи Дрейфус. Нужно сказать, что и этот разговор и заключение аналогичны с теми, которые у меня были с Николем.

Теперь о моих контрреволюционных связях. Приехав из ссылки в 1934 году, я встретился с Сосновским и с ним поддерживал связь. В марте 1935 года Сосновский сообщил мне о том, что уже давно заключен блок между правыми и троцкистами, что есть полное согласие в целях и в методах — шпионаж, диверсия, вредительство. Он указывал на такую подробность: правые дали директиву, чтобы все их кадры ушли в глубокое подполье и были бы, таким образом, неуязвимы. Так они сохраняли свои кадры.

Другим подпольщиком, с которым я встретился в 1934 году, был Крестинский. Я у него был два раза в наркомате в связи с моей поездкой в Токио. Второй раз, когда я его видел, он сказал, что работает как подпольщик.

Вышинский. Как троцкист?

Раковский. Как троцкист. Последняя встреча с Сосновским была в декабре 1935 года.

Вышинский. Скажите, как вы могли бы кратко формулировать признание своей вины перед Советским Союзом?

Раковский. Я признаю, что, начиная с 1924 года, я являлся изменником советской социалистической родины.

Вышинский. А ваша сначала фракционная, потом контрреволюционная подпольная троцкистско-преступная деятельность в каком году началась?

Раковский. С Троцким я был лично знаком с 1903 года. Это знакомство укрепилось, и я являлся его близким другом.

Вышинский. Политическим?

Раковский. Политическим, когда касались политических вопросов.

Вышинский. И личным?

Раковский. И личным.

Вышинский. И оставались таковым до последнего времени?

Раковский. И оставался таковым до последнего времени.

Вышинский. Следовательно, почти 35 лет вас связывает политическая и личная дружба с Троцким?

Раковский. Правильно.

Вышинский. Вы вели борьбу против партии и Советского правительства?

Раковский. В 1921 году была дикуссия о профсоюзах, что называется проба сил. А с конца 1924 года уже создается нелегальная связь, переходящая в рамки Уголовного кодекса.

Вышинский. С 1924 года создаются нелегальные, преступные, караемые советским законом связи и преступная деятельность?

Раковский. Которую я изложил.

Вышинский. Которую вы признали. Во имя чего вы, троцкисты, вели эту борьбу против Советского государства?

Раковский. Во имя захвата власти.

Вышинский. И далее, в каких целях захват власти?

Раковский. Цели сводились, в основном, к ликвидации тех достижений, которые существуют в настоящий момент.

Вышинский. То есть, иначе говоря, к ликвидации социалистического строя?

Раковский. К возвращению, я не говорю открыто, капиталистического строя...

Вышинский. Открыто вы этого не скажете?

Раковский. Я хочу сказать, что в моем сознании не фигурировало это, как открытая, как ясная цель, но в моем подсознании, я не могу не отдавать себе отчета, что я на это шел.

Вышинский. А задача заключалась в озверелой борьбе против социалистического государства, в целях захвата власти в интересах — в конце концов, каких же?

Раковский. Когда мы думали, что можно захватить власть и ее удержать и не передать фашистам, — это было безумие, это утопия.

Вышинский. Следовательно, если бы вам удалось захватить власть, то неизбежно она оказалась бы в руках фашистов?

Раковский. Эту оценку я абсолютно разделяю.

Вышинский. Значит, вы хотели захватить власть при помощи фашистов?

Раковский. При помощи фашистов. В конце концов власть оказалась бы в руках фашистских агрессоров.

Вышинский. И вы лично действовали в целях и интересах этого фашизма?

Раковский. Признаю.

Вышинский. Действовали методами шпионажа?

Раковский. Признаю.

Вышинский. Подготовки поражения СССР в предстоящей войне в случае нападения на СССР?

Раковский. Признаю.

Вышинский. Подготовки ослабления мощи и обороноспособности СССР методами вредительства, диверсии и террора?

Раковский. Признаю.

Вышинский. Это есть не только измена перед Советским государством, но и перед всем международным рабочим движением. В этом вы себя признаете виновным?

Раковский. Признаю.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО ЗЕЛЕНСКОГО

Председательствующий. Подсудимый Зеленский, вы подтверждаете показания, которые вы давали на предварительном следствии?

Зеленский. Да, я подтверждаю. Я должен коснуться в первую очередь самого тяжелого для меня преступления — это о своей работе в царской охранке. Я состоял агентом самарской охранки с 1911 по 1913 год.

Летом 1911 года у меня был произведен обыск. У меня были найдены кое-какие документы, изобличающие меня в принадлежности к социал-демократической организации. Я был доставлен в жандармское управление, допрошен полковником Бетипажем, который заявил мне следующее: либо они создадут для меня каторжный процесс, либо я должен стать информатором охранного отделения. Я смалодушничал и дал согласие на то, чтобы стать осведомителем.

При вербовке мне была дана кличка «Очкастый». Мне было предложено информировать о работе местной социал-демократической большевистской группы, о ее борьбе с ликвидаторами. В дальнейшем я регулярно получал деньги за эту предательскую работу — 25, 40, 50 и даже 100 рублей. Так продолжалось до февраля 1912 года.

Я давал сведения о работе большевиков в обществе взаимопомощи, клубе печатников, о работе большевиков в обществе потребителей. Само собой разумеется, что я имел встречи на конспиративной квартире с жандармским офицером, фамилии которого я не знал, а называл его Василий Константинович. Я ему сообщал имена руководящих работников самарской организации. Я выдал ряд людей, которые были арестованы. Помимо работы по осведомлению, жандармы поручают мне и провокаторскую работу. Мне было дано поручение организовать типографию. Мне было поручено организовать при помощи квитанционных книжек сбор членских взносов с тем, чтобы там были печати, то есть мне было дано задание подготовить такой фактический материал, который при аресте организации послужил бы основанием для создания судебного процесса по 102-й статье и высылки людей на каторгу.

В феврале 1912 года я был арестован вместе с теми людьми, которых я выдал: Буянов, Благодарова, Левин, Вульфсон, Кучменко. Будучи арестован и заключен в самарскую тюрьму, я обратился к Бетипажу с заявлением о вызове меня на допрос, так как я желал узнать мотивы моего ареста. Бетипаж меня вызвал и заявил, что это сделано для того, чтобы предохранить меня — «для вас же лучше, что мы вас арестовали». В тюрьме я просидел 6 месяцев, после чего был выслан в Нарымский край. Перед отправкой ко мне в тюрьму явился тот же самый жандармский офицер, с которым у меня были свидания на конспиративной квартире, и потребовал, чтобы я из ссылки информировал о настроениях ссыльных.

Должен сказать, что, кроме непосредственной связи с жандармским офицером, охранка связала меня с другим агентом — провокатором Полонко, который доставлял часть той информации, которую я давал, то есть служил связующим звеном.

Обязав меня информировать из ссылки, жандармское управление сообщило мне конспиративный адрес для сношений, именно типографию Авербуха. Таким образом, уже в Нарымскую ссылку я пришел предателем рабочего движения.

Поскольку я скрывал свое преступление от партийных организаций и партийных людей, я пользовался их доверием, как член партии.

Вышинский. Не известно ли вам, интересовалось ли жандармское управление вами лично во время вашего ареста в 1912 году? Не запрашивало ли оно другие охранные учреждения о причинах ареста, что с вами случилось?

Зеленский. Не знаю, вероятно запрашивало. Это мне не известно.

Вышинский. В августе 1911 года или весной 1911 года, точных данных у меня нет, вы были подвергнуты обыску? И были завербованы?

Зеленский. Да.

Вышинский. До этого момента вы не были ни в какой связи с охранкой?

Зеленский. Нет.

Вышинский. А чем тогда объяснить, что 11 августа 1911 года был запрос начальника саратовского губернского жандармского управления по району о том, что «из полученных агентурным путем писем видно, что арестованный вами Зеленский весной или летом с/г будто бы был подвергнут вами обыску. Вследствие того, что сообщения об этом от вас не было, прошу сообщить, достоверно ли это, что послужило поводом к его обыску и какие результаты такового». Выходит, что начальник саратовского жандармского управления 11 августа 1911 года интересуется вашим делом специально. Чем это объяснить?

Зеленский. Я сам — уроженец Саратова, в Саратове привлекался, был связан с некоторыми саратовскими работниками...

Вышинский. Значит, безотносительно к тому, что вы были агентом охранки?

Зеленский. Безотносительно.

Вышинский. А может быть и в этой связи?

Зеленский. Не знаю.

Вышинский. Не знали ли вы о том, что 4 сентября 1911 года начальник оренбургского губернского жандармского управления запрашивал: «Прошу уведомить, что такое могло случиться за последнее время с Зеленским». То же самое делает начальник самарского губернского жандармского управления. Выходит, что вами интересуются сразу три охранных жандармских управления: самарское, где вы были завербованы в июле 1911 года, затем саратовское — 11 августа 1911 года и, наконец, в сентябре оренбургское жандармское управление.

Зеленский. Да.

Вышинский. «Что такое могло случиться за последнее время с Зеленским». Что это значит?

Зеленский. Я не могу дать разъяснения по этому поводу.

Вышинский. Но вы посмотрите формулировка какая? «Прошу уведомить, что такое могло случиться за последнее время с Зеленским». Это же формулировка очень определенная: дескать, Зеленский — наш человек, а вы его арестовываете. В чем дело? Что случилось с ним? Только так можно понять. Или по иному можно это понять?

Зеленский. Можно так, а можно и не так.

Вышинский. Вы не обращались ли к «его высокородию господину начальнику... »

Зеленский. Я подал заявление с просьбой вызвать меня для допроса и выяснить мотивы ареста.

Вышинский. А я думаю, что вы не так писали. Разрешите огласить ваше заявление, потом можете спорить.

«Его высокородию, господину начальнику самарского жандармского управления. Прошение. Имею честь покорнейше просить вас вызвать меня в управление, или пожаловать в самарскую губернскую тюрьму для выяснения вопросов, связанных с моим арестом, а также разрешите мне свидание с моим братом Яковом Абрамовичем Зеленским».

Ваш брат не был агентом жандармского управления?

Зеленский. Нет, не этот, а другой брат.

Вышинский. Как его звали?

Зеленский. Александр.

Вышинский. Он тоже был агентом жандармского управления?

Зеленский. Да.

Вышинский. Какого?

Зеленский. Тоже самарского.

Вышинский. Значит у вас семейное дело возникло?

(Зеленский молчит).

Вам не известно, что в 1913 году вами интересовался полицмейстер и почему? Его запрос в самарское губернское жандармское управление: «По встретившейся надобности, прошу вас не отказать уведомить меня, куда и на какой срок выслан Исаак Аврумович Зеленский». Это вы?

Зеленский. Да.

Вышинский. В июле 1911 года вас завербовывают агентом самарского жандармского управления, в августе запрашивает саратовское жандармское управление и в сентябре оренбургское жандармское управление — что могло с вами случиться? Наконец в 1913 году в январе полицмейстер запрашивает, куда вы высланы, на какой срок. Все, значит, с вами ищут связи и заботятся о вашей судьбе. Так это или нет?

(Зеленский молчит).

Зеленский. Я думаю...

Вышинский. Я спрашиваю, это факт?

Зеленский. Факты таковы.

Вышинский. По справке того же жандармского управления в 1910 году Полонко получал 40 рублей в месяц. Оплата производилась по ведомости № 25 за 1910 год: сентябрь-октябрь — 60 рублей, ноябрь-декабрь — 40 рублей, февраль — 60 рублей, март — 60 рублей, в апреле — 100 рублей. А у вас как?

Зеленский. Тоже — 25, 40, 50, тоже 100.

Вышинский. Из ссылки посылали письма на имя Авербуха. Кто такой был Авербух?

Зеленский. Владелец типографии.

Вышинский. И одновременно агент охранки?

Зеленский. Вероятно, да.

Вышинский. Прошу суд удостовериться, что в том же 51 томе, на листе 24 содержится протокол допроса арестованного в декабре 1937 года Авербуха Лейбы Моисеевича. Это он?

Зеленский. Полагаю, что это тот самый.

Вышинский. И вот Авербух показывает: «Кроме этого, мой адрес использовался самарским жандармским управлением, агентами жандармского отделения, находящимися даже в ссылке. Помню, через меня шли донесения некоего Исаака Абрамовича, находящегося в ссылке». Это вы?

Зеленский. Полагаю, что так.

Вышинский. «Его письма я передавал в жандармское управление». Вопрос: «Персонально кому вы передавали письма Исаака Абрамовича?» Ответ: «Фамилию лица я не помню». Вопрос: «Сколько писем вы передали?» Ответ: «Всего с 1913 по 1916 год я передал четыре-пять писем в жандармское управление».

Зеленский. Факт.

Вышинский. Скажите, пожалуйста, был ли такой случай, что обвиняемый Ягода в 1924 году вас посетил и вам предоставил вот эти фотографические и дактилоскопические данные из жандармского управления?

Зеленский. Да.

Вышинский (к Председательствующему). Можно обвиняемого Ягоду спросить?

Председательствующий. Да.

Вышинский. Обвиняемый Ягода, вы подтверждаете этот факт?

Ягода. Да. Это было дело его брата. Его брат был арестован. Зеленский очень волновался. Брат был провокатором и расстрелян в 1924 году.

Вышинский. А вы передали этот материал Зеленскому? Почему?

Ягода. Он был в то время секретарем Московского комитета партии. Он не приехал, но звонил, чтобы я приехал.

Вышинский. Вы были?

Ягода. Был. Я ему показал все дело. Зеленский очень взволновался и просил оставить у него дело.

Вышинский. И вы оставили?

Ягода. Нет, я забрал обратно.

Вышинский. А каким образом эти дела оказались у него?

Ягода. Я не помню.

Зеленский. Он привез мне дело моего брата и мои лично самарские дела.

Вышинский. Вот эти дела?

Зеленский. Да. Я попросил дать мне эти два фотографических снимка.

Вышинский. Два?

Зеленский. Два или сколько там.

Вышинский. Здесь целых девять снимков.

Зеленский. Но эти карточки не удостоверяют...

Вышинский. Мне важно сейчас зафиксировать показания обвиняемого Ягоды, что вы волновались, интересовались и в результате этих ваших интересов и волнений 9 карточек вашего брата, провокатора, оказались в вашем распоряжении. Вы кем были тогда?

Зеленский. Секретарем Московского комитета.

Вышинский. Вы сообщили тогда Центральному Комитету партии об этом факте?

Зеленский. Нет, не сообщил.

Вышинский. Значит, вы скрыли все это? Рассказывайте теперь дальше.

Зеленский. Теперь — вопрос относительно моей вредительской работы. Я примкнул к организации правых в конце 1928 или в начале 1929 года. Примкнул по мотивам, которые указаны в обвинительном заключении, — из-за боязни разоблачения моей преступной деятельности.

Вышинский. Какой преступной деятельности?

Зеленский. Провокаторской.

Вышинский. Вот так и говорите.

Зеленский. Я был завербован А. П. Смирновым. Приезжая из Ташкента, я принимал участие на ряде собраний правых, имевших место у Смирнова в течение 1929-1930 годов. На собраниях резко критиковалась линия партии и вырабатывалась линия борьбы против ЦК партии.

В 1929-1930 годах Смирнов давал мне ряд указаний относительно срыва коллективизации в Средней Азии.

Указания эти заключаются в следующем: необходимо всячески сохранить, как Смирнов выражался, мощное хозяйство, подразумевая под этим кулацкие хозяйства; необходимо всячески тормозить развитие коллективного движения — тормозить и срывать колхозное строительство. Он указывал на необходимость оказать поддержку правой националистической организации в ее борьбе против партии. В Ташкенте я выдвинул лозунг «догнать и перегнать передовые в отношении коллективизации районы Союза». На основе этой директивы местные организации разработали план быстрых темпов коллективизации и приступили к организации колхозов, применяя при этом административные методы. Этот способ срыва колхозного строительства был подхвачен национал-шовинистическими организациями, которые организовали ряд перегибов. Когда недовольство приняло значительные размеры и перед ЦК нельзя было скрывать этих грубых ошибок, допущенных при коллективизации, мною было дано указание о том, чтобы вместо исправления ошибок пустить дело таким образом, чтобы люди выходили из колхозов, — не препятствовать этому. Под этой, казалось бы, легальной формулой открывался путь для кулацкой агитации и кулацкой активности в направлении развала колхозов.

После снятия меня из Ташкента и по приезде в Москву я продолжал поддерживать отношения со Смирновым, как представителем центра правых. После того, как Смирнов был разоблачен как правый, я стал держать связь с Антиповым. От него я получал указания относительно активизации вредительской работы в кооперации и Центросоюзе. Цель вредительской работы, которую ставила себе организация правых в торговле, заключалась в следующем: Антипов и все правые придавали особое значение дезорганизации хозяйства в тех отраслях, которые наиболее близко соприкасаются с населением, — жилищное дело, кооперация, торговля, — чтобы вызвать недовольство населения плохой работой по снабжению, а этим самым вызвать недовольство против правительства, то есть с явно провокационной целью. Содержание вредительской работы заключалось в следующем. Правые организовали перебои в торговле товарами повседневного спроса. Так, например, такие перебои были организованы в Курской области в первом квартале 1936 года в торговле сахаром, многие лавки в течение недели-двух не имели сахара. Такого же рода вредительские перебои были организованы в Ленинградской области в торговле махоркой. Такого же рода перебои были летом 1936 года в торговле печеным хлебом в ряде сельских местностей Белоруссии, расположенных в пограничных районах.

Чтобы дать некоторое представление о том, какого характера были эти перебои, я укажу на следующее: из 30 тысяч лавок, которые были обследованы торгово-кооперативными секциями советов и торговой инспекцией, в первом квартале 1936 года не было соли в 3700 лавках. Из 42 тысяч лавок в 2 тысячах лавок отсутствовала продажа сахара. В третьем квартале 1936 года отсутствовала продажа махорки в 1600 лавках из 36 тысяч лавок. Так что это были не единичные явления, а довольно распространенные.

Вышинский. А насчет масла как обстояло дело благодаря вашей преступной деятельности?

Зеленский. Маслом мы в деревне не торгуем.

Вышинский. Я не спрашиваю, чем вы торгуете. Вы торговали раньше всего основным — родиной. А я спрашиваю, какие меры предпринимала ваша организация для того, чтобы сорвать товарооборот и лишить население необходимейших, первых предметов потребления? Кроме сахара и соли известно ли вам что-нибудь относительно масла?

Зеленский. Нет.

Вышинский. Например, то, что не выпускали дешевых сортов масла.

Зеленский. Это совсем другое дело.

Вышинский. То есть как другое?

Зеленский. Я хочу рассказать вам то, что имело отношение...

Вышинский. Я спрашиваю вас: известны ли вам преступные операции в отношении снабжения населения маслом, в частности, дешевыми сортами масла, или нет? Операции, которые были проделаны по указанию вашего «право-троцкистского блока», известны вам или нет?

Зеленский. Да, известны.

Вышинский. В чем они заключались?

Зеленский. Они заключались в следующем: все заготовительные организации при выработке масла пользовались мировыми стандартами, определяющими сортность масла.

Вышинский. Вы хотите мне объяснить технику дела, а я хочу выяснить суть этого дела.

Вот вы говорили на предварительном следствии, что подрывной характер работы заключался и в следующем: установленная шкала для определения сортности масла, вырабатываемого из молока, приводила к тому, что получалось масло только высшего сорта, дешевого масла на рынок не поступало. Факт это или не факт?

Зеленский. Факт.

Вышинский. Дальше. Это отражалось на бюджете потребителя. Так или не так?

Зеленский. Правильно.

Вышинский. И вызывало это со стороны населения удовольствие или неудовольствие?

Зеленский. Неудовольствие.

Вышинский. Вы стремились к этому?

Зеленский. Стремились.

Вышинский. А то масло, которое выпускалось, всегда было доброкачественным или вы тоже старались сделать его недоброкачественным?

Зеленский. Да.

Вышинский. Были ли случаи, что члены вашей организации, имеющие отношение к масляному делу, в масло подбрасывали стекло?

Зеленский. Были случаи, когда в масле оказывалось стекло.

Вышинский. Не «оказывалось», а подбрасывалось стекло. Вы понимаете разницу — подбрасывалось стекло. Были случаи такие или нет?

Зеленский. Были случаи, когда в масло подбрасывалось стекло.

Вышинский. Были ли случаи, когда ваши соучастники, сообщники преступного заговора против Советской власти и советского народа подбрасывали в масло гвозди?

Зеленский. Были случаи.

Вышинский. С какой целью? Чтобы было «вкуснее»?

Зеленский. Это ясно.

Вышинский. Вот это и есть организация вредительской диверсионной работы. В этом вы себя признаете виновным?

Зеленский. Признаю.

Вышинский. А вы говорите — мы этим не занимаемся, это не кооперативное дело. Вы член «право-троцкистского заговорщического блока»?

Зеленский. Член.

Вышинский. Вы отвечаете за всю преступную деятельность блока?

Зеленский. Отвечаю.

Вышинский. В том числе за диверсионную?

Зеленский. Отвечаю.

Вышинский. За гвозди, за стекло в масле, которые резали горло и желудки нашего народа?

Зеленский. Отвечаю.

Вышинский. А теперь насчет яиц. Этот вопрос тоже интересует население. Например, был ли такой случай или случаи, что Москву периодически пытались оставить без яиц? Были такие случаи?

Зеленский. Да, были.

Вышинский. В 1936 году был такой случай, что Москва сидела без яиц по вашей вине, по вине не вашей персонально, а одного из активных участников этого заговорщического блока?

Зеленский. Был.

Вышинский. Не припомните ли, когда особенно резко это выявилось?

Зеленский. Я сейчас месяц не могу назвать, но могу сообщить о следующем факте. В 1936 году была допущена вредительская порча 50 вагонов яиц.

Вышинский. 50 вагонов яиц! Это где, в Москве?

Зеленский. Да.

Вышинский. Сознательно?

Зеленский. Я полагаю.

Вышинский. Полагаете только? А директива была — вредить, чем можешь?

Зеленский. Была.

Вышинский. И они, поставленные на яичное дело, вредили в этом деле? Было ли это с вашего ведома?

Зеленский. Да, это было с моего ведома!

Вышинский. Как члена...

Зеленский. Контрреволюционной организации.

Вышинский. А вы кем в это время были?

Зеленский. Председателем Центросоюза.

Вышинский. Значит, на вашей обязанности было снабжение населения предметами питания?

Зеленский. Да.

Вышинский. И вы так вот снабжали население питанием. Теперь можете говорить дальше.

Зеленский. Я считаю, что обсчет, обмер, обвес — не менее вредительское дело. Когда человек приходит за покупкой в лавку, его обсчитывают, обмеривают и обвешивают, то есть ему назначают цену большую, чем та, по которой продается товар, либо ему дают вес меньший, чем это следует, либо отпускается товар не того качества.

Вышинский. Для чего это делается?

Зеленский. Для того, чтобы вызвать недовольство населения.

Вышинский. То есть с провокационными целями?

Зеленский. Понятно. Механика этого дела заключается в том, что в оптовых организациях отсутствует прейскурант цен. Таким образом, часто и ревизующие организации и сами потребители лишены возможности проверить правильность назначенных цен. Цены назначаются торгующими организациями или продавцами лавки очень часто по своему усмотрению, то есть бесконтрольно. Таким образом, поймать человека, обсчитывающего потребителя, почти невозможно. Это явление приняло серьезный характер и большое распространение. Чтобы дать характеристику размеров этого вредительства, я укажу на то, что из 135.000 лавок, которые были проверены инспекцией торгово-кооперативной сети, установлены случаи обсчета и обмана покупателей в 13.000 лавок. Фактически же количество их значительно больше.

Очень важный вид вредительства, также в целях вызова недовольства населения, заключается в замораживании товарооборота, достигаемом путем неправильной или несвоевременной засылки товаров. Так, например, были случаи, когда летние товары засылались зимой и, наоборот, зимние товары прибывали в лавки летом.

Вышинский. То есть летом населению предлагали валенки, а зимой — тапочки?

Зеленский. Да.

Вышинский. Стало быть, это делалось преднамеренно, по вашим указаниям?

Зеленский. Да.

Вышинский. В тех же провокационных целях?

Зеленский. Да.

Я должен еще указать один метод вредительства в завозе и замораживании товаров. В четвертом квартале 1936 года были определены товары для хлебозакупок. Товары были направлены во все районы хлебозакупок и оказалось, что в Татарии, Башкирии и в других местах хлебозакупка идет неудовлетворительно. Товары же, предназначенные для хлебозакупочного фонда, держались там в течение 4-6 месяцев, и только по прошествии этого был поставлен вопрос об их разбронировании. Население видело товары в лавках и не имело возможности получить их, и это, в свою очередь, вызывало острое недовольство у населения.