Первые русские в Новой Зеландии

Первые русские в Новой Зеландии

Николай Михайлович и Милена Ивановна Кругленко попали в Новую Зеландию из Англии.

– После войны мы оказались в Германии, в лагере для перемещенных лиц. К нам приехали англичане и стали агитировать за переезд в Англию. Семейные пары они почему-то брать не хотели. Пришлось нам записаться братом и сестрой, – рассказала Милена Ивановна.

Николай Иванович стал вспоминать о своем детстве:

– Я родился в Курской области, в деревне Бартеньево, в большой семье: у меня было пятеро сестер и братьев. Отец был кузнецом, и руки золотые. Он много работал и хорошо зарабатывал. Жили мы богато, поэтому в 1932 г. нас раскулачили и выслали в соседний район. В 1939 г. меня забрали в армию, но как сына кулака, а значит, политически неблагонадежного, в боевую часть не послали, а направили служить в 217-м Особом строительном батальоне. Мы строили пограничные укрепления возле Благовещенска: рыли окопы, ходы сообщения, дзоты. Мне запомнился такой случай. В деревне Красное я купил пять пар калош и послал их по почте домой. Они дошли, но по пути кто-то заменил три пары на старые. Потом наш батальон перебросили на станцию Челганы, под Читу – делать шпалы для отправки на финский фронт. А после освобождения Прибалтики нас отправили в Литву, в Юрбакас, в 7 км от немецкой границы, строить доты. Мы в лесу выбирали места для объектов, рубили лес, делали опалубку для заливки бетона. Однажды трое наших штабных ребят – повар, писарь и сапожник – решили подзаработать. Они взяли с собой колышки, веревку и пошли якобы отмечать места для строительства. Подойдут к дому какого-нибудь богатого литовского крестьянина и делают вид, что проводят разметку под строительство дота. Крестьянин, конечно, в шоке: «Что же вы делаете?» А они ему и предлагают: «Можем договориться». И договаривались. Все было шито-крыто. А раскрылась афера, как это обычно и бывает, совершенно случайно. К нам в часть привезли кино, пригласили на сеанс местных литовцев. Они и узнали «инженеров». Мошенников должны были судить. Но не успели. Война началась!

– А вы как о ней узнали?

– 21 июня меня и еще троих ребят из нашего батальона послали в лес грузить бревна. За день мы нагрузили две машины и остались в лесу переночевать. А утром никто за нами не приехал. Мы решили, что придется пешком возвращаться в часть, и пошли в сторону Юрбакаса. По дороге нам встретился отряд пограничников. От них мы и узнали, что началась война.

– И что же дальше?

– Вскоре мы попали под обстрел. Когда вокруг засвистели пули, мы бросились врассыпную: двое в одну сторону, двое – в другую. Пока были силы, бежали по лесу, исцарапались до крови. Ночью я потерял своего друга и остался совсем один, поэтому когда на моем пути встретилась группа солдат, я попросился к ним в компанию. Целый месяц мы вдесятером прорывались по лесам на восток, к своим. Пересекли всю Литву, дошли почти до латвийской границы, но там попали в облаву. Полицаи нас повязали, и я оказался в лагере для военнопленных. Но пробыл я там только несколько часов. Фермер Лашис забрал меня к себе в работники – немцы тогда литовцам это разрешали. Когда мы к нему пришли, он сразу же пригласил меня за общий стол ужинать: «Работник мне на самом деле не очень-то и нужен. Тебя я забрал, чтобы спасти от неминуемой смерти».

– И что же вы у него делали? На печи сидели?

– Нет. Я перешел к другому литовцу – Мачулису и три с половиной года на него работал. Его сына с невесткой в сороковом году энкавэдэшники сослали в Сибирь. Но он зла на всех русских не держал и ко мне относился как к своему внуку. А я называл его «синелис» – дедушка. Несколько раз меня хотели отправить на работу в Германию, но спасал другой литовец – доктор Чижкус. Однако однажды и он этого сделать не смог.

– И куда же попали?

– В распределительном лагере в Берлине я записался плотником, и меня отправили на лесозаготовительный завод в Биркенверде. Но там я проработал недолго. Хозяин лесопилки, узнав, что я могу доить коров и вести хозяйство, забрал меня к себе. У него я до конца войны и прожил. Когда к Биркенверде стали приближаться советские войска, я ушел от своего хозяина и с тремя украинцами стал пробираться в американскую зону оккупации, за Эльбу. Я прихода наших не боялся: во власовской армии не служил, полицаем не был. Но, как сыну кулака, мне в СССР пришлось бы нелегко.

– И как? Удалось попасть к американцам?

– Попал к англичанам. Вначале меня опять отправили батрачить в имении. Потом я попал в лагерь Бердорд. А когда отец Виталий, нынешний митрополит Русской зарубежной церкви, организовал лагерь для русских в Фишбеке, под Гамбургом, перешел туда. Голодом нас там не морили, но нельзя сказать, что мы жили очень уж припеваючи. Чтобы хоть как-то облегчить свою жизнь, я занялся спекуляцией. Однажды меня поймали на перепродаже папирос. Привели в полицию, заперли в подвале. На следующее утро состоялся суд. Но я выкрутился: сказал судье, что продавал папиросы, чтобы купить свадебные кольца. Хотя, честно говоря, о женитьбе я тогда не думал, мне поверили и отпустили. В Германии после войны были запретные зоны, куда нам, перемещенным лицам, вход был запрещен. Но жить-то нам было нужно! Однажды мы на военной повозке заехали в одну из таких зон, набрали там помидоров. На обратном пути нам встретилось двое полицейских: «Нельзя столько помидоров везти! Это спекуляция! Выбрасывайте!» Но их было только двое, а нас трое. Мы от них отмахнулись и поехали дальше. Однако далеко уехать не удалось, на кордон наткнулись. А там – сразу десять полицейских! Нас, конечно, тут же повязали. И в подвал! Ну, думаю, кислое дело. Разделили нас по камерам и заставили писать объяснительные. В частности, спрашивали, кому сколько помидоров принадлежит. Я постарался написать поменьше, а мои друзья побольше. Они думали, нас промурыжат и отпустят, вернув каждому его долю. Но вышло по-другому. Меня, как мелкого спекулянта, отпустили. А их стали под статью подводить, угрожая в тюрьму посадить. Стали им еще и кражу коней из лагеря приписывать. Я пошел за помощью к английскому коменданту нашего лагеря. Он мужик был отличный и нас, лагерников, немцам в обиду не давал. Именно с его помощью удалось мне вызволить своих друзей.

– Как же вы попали в Англию?

– В конце сороковых годов из Германии стали разъезжаться кто куда: одни в Америку, другие – в Австралию. А в наш лагерь приехали вербовщики из Англии. Мы с Милей как раз поженились, а в лагере семейных бараков не было, вот мы и поехали в Бирмингем. Там обустроились, английский язык выучили, дом купили в рассрочку. И уже в 1955 переехали в Новую Зеландию. Первые два года я трудился на механическом заводе: тянул проволоку. Это была очень тяжелая работа! Потом меня перевели в уборщики. Девять лет до выхода на пенсию я проработал со шваброй в руке.

На следующий день в гости к Кругленко зашла Марина Андреевна Пейдж. Она попала в Новую Зеландию в 1949 году с первой группой русских эмигрантов, прибывших из итальянского Триеста на судне «Дандалк-бэй».

– Новозеландцы тогда почему-то предпочитали брать к себе беженцев из Прибалтики. Среди них затесалось и несколько русских: Борис Евгеньевич Данилов, сын инженера-железнодорожника с Транссибирской магистрали; Андрей Николаевич Сенаторский – сын летчика императорской авиации; Мира Ивановна Бениш… При отборе кандидатов на переселение в Новую Зеландию вначале отправляли людей старше 50 лет и родителей с дочерьми. Только после них дошла очередь и до молодежи. На судне «Хеленик-принс» привезли поляков (среди них русских было еще больше). Везли всех в долг. Но за это два года мы должны были отрабатывать. А жили все вместе в лагере, в бывших военных бараках в Пахиатуа, недалеко от Палмерстон-Норт.

Марина Андреевна была знакома практически со всеми первыми русскими эмигрантами. Она принесла с собой домашние альбомы, заполненные пожелтевшими фотографиями с группами людей на фоне поездов и пароходов, и стала показывать.

Центром русской общины могла стать только православная церковь. Вначале под нее приспособили теплицу. Николай Михайлович Кругленко нашел участок земли и стал объезжать всю русскоязычную православную общину, уговаривая людей подписываться на строительство. В среднем каждая семья жертвовала на церковь по 25 фунтов – это тогда была средняя месячная зарплата. Много стройматериалов получили бесплатно, работали на постройке, естественно, тоже всем миром. Когда церковь освятили, отец Алексей Годяев начал в ней служить. Вплоть до начала 1980-х гг. он один обслуживал все три православных прихода – в Веллингтоне, Крайстчерче и Окленде.

Вторая волна русской эмиграции нахлынула в 80-е годы. Тогда в городок Литлтаун заходило много советских рыболовных судов – до 20 в день. Некоторые моряки становились «невозвращенцами» и подавали на статус беженца. В Новой Зеландии их называют «прыгунами». В начале 90-х годов пошла третья волна эмиграции – добровольная. Современные российские эмигранты приезжают, пройдя отбор «по баллам». Практически все они с высшим образованием: врачи, преподаватели, инженеры, артисты…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.