Глава восемнадцатая

Глава восемнадцатая

Нa время родов я попросила Эдварда присмотреть за Мелиссой. В этот раз все прошло гораздо лучше, только плацента никак не выходила. Молоденькая медсестра не знала, что делать с младенцем, которого я только что произвела на свет, поэтому просто протянула его мне. Это был мальчик. Как же он был красив! Больше всего я боялась, что его у меня отнимут. После родов более опытная медсестра отчитала свою молодую коллегу и отобрала у меня сына. Я так не хотела его отдавать!

На следующий день я смогла спуститься из отделения в ясли. Долго я смотрела на младенцев сквозь стекло, пока наконец не нашла своего сыночка. Я была уверена, что никто за мной не наблюдает, поэтому решилась зайти внутрь. Он был таким крошечным. Крошечный, но красивый. Я посмотрела на именную бирку, привязанную к его ручке. На ней было написано: «Фамилия неизвестна». Эта надпись разбила мое сердце. Что значит «неизвестна», у него должна быть моя фамилия. Я его мать, я вынашивала его девять месяцев. Из-за этой надписи он казался брошенным и никому не нужным.

Я достала его из кроватки. Внезапно дверь распахнулась, и вбежали медсестры. Они забрали у меня сына и отвели меня обратно в отделение. Я не плакала. Слезами горю не поможешь, тем более такому большому.

На следующее утро медсестра сообщила, что женщина из социальной службы пришла за моим сыном. В руках она держала вещи, которые я взяла с собой, чтобы одеть малыша для дороги домой, – крошечный голубой комбинезон с вышивкой и белые носочки. Она протянула их мне, а затем ушла за ребенком и вскоре вернулась. Я оцепенела.

– Давайте я его одену, – сказала она.

Мне не хватило сил ответить. Я боялась, что скажу что-нибудь ужасное. Никакими словами не передать то, что я чувствовала в тот момент. Чувствовала ли я что-то вообще? Не знаю. Я просто кивнула в ответ.

Когда я увидела женщину, которая пришла за моим ребенком, меня всю затрясло. Я так и не заплакала. Я была полностью разбита.

– Нужно, чтобы вы вслух прочитали то, что содержится в этой бумаге, – сказала женщина резко.

Я взглянула на документы. В глаза мне бросились строчки: «Настоящим заявляю, что передаю своего ребенка на попечение Общества усыновления англиканской церкви».

Я не могла отречься от своего сына. У меня язык не поворачивался. Это было выше моих сил.

Я не случайно выбрала именно это общество: мне казалось, оно лучшее в стране. Бог не защитил меня, когда я была маленькой девочкой, но я хорошо запомнила строчки из Библии: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное». Я надеялась, Бог услышит меня и позаботится о моем сыночке.

Голова кружилась, казалось, я вот-вот упаду в обморок. Меня не покидало ощущение, что я совершаю ошибку.

Женщина из социальной службы начала терять терпение.

– Ну же, время-то идет, – сказала она, сдерживая раздражение. – Давайте мне сюда ребенка. Вы же сами знаете, что так будет лучше для всех.

Лучше? Кому от этого станет лучше? Неужели она не понимает, что я сейчас чувствую?

Медсестра понимала, как мне тяжело. Сразу после родов я все ей рассказала. Я взглянула на нее с мольбой о помощи.

– Она не должна ничего читать, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Будет достаточно, если я с ее согласия прочитаю бумагу вместо нее.

– Я согласна, – кивнула женщина из социальной службы, – лишь бы побыстрее.

Я качала головой из стороны в сторону, тихо всхлипывая без слез. Медсестра взяла мою руку и положила ее на одеяло, в которое был завернут мой сын. Затем прочитала слова отказа по бумажке.

После этого у меня забрали ребенка.

Я не помню, что случилось потом. Просто не помню.

Через какое-то время меня отвели в канцелярию для составления акта о рождении ребенка. Я была как в тумане, даже не пыталась понять, что происходит. Регистратор спросил имя ребенка.

– Джек, – прошептала я.

Второй вопрос застал меня врасплох.

– Имя и фамилия отца? – спросил регистратор и замолчал.

Я тоже молчала, не зная, что сказать.

– У вас есть разрешение его отца указывать его имя в свидетельстве о рождении? Письменное разрешение?

Конечно, у меня ничего не было, Ларри ведь отказался признать ребенка.

– Придется написать «отец неизвестен», – сказал регистратор и продолжил заполнять бумаги. Я почувствовала такую пустоту внутри, словно уже умерла.

Несколько следующих дней слились в моей памяти. Я была подавлена, и лечащий врач снова прописал мне антидепрессанты. Они немного помогли, но жгучая боль внутри не проходила. Казалось, мне вонзили нож в самое сердце. Мне не хотелось ни есть, ни спать. Я продолжала жить только ради Мелиссы.

Этот кошмар продолжался целую неделю, и я поняла, что не могу так жить. Я позвонила в службу усыновления и сказала, что хочу увидеть сына. Там ответили, что это невозможно. Напрасно я рыдала в трубку, это не помогало. Я названивала им целыми днями, но все впустую. Затем вспомнила, что ребенок, перед тем как попасть к приемным родителям, несколько недель проводит в семьях, сотрудничающих с социальными службами.

Обезумев от горя, я перестала цепляться за жизнь. Да, я по-прежнему ухаживала за дочкой и старалась поддерживать порядок в доме, но абсолютно перестала следить за собой. В отчаянии я позвонила матери. Боль от расставания с сыном была так велика, что я надеялась даже на сочувствие матери и ее помощь. Речь ведь все-таки шла об ее внуке. Конечно, она должна помочь.

Оказалось, я снова надеялась зря. Мама отказалась помогать.

– Ты и твой ублюдок для меня пустое место, – заявила она. – Я не желаю тебя видеть, а если ты вдруг передумаешь отдавать сынка на усыновление, можешь навсегда про меня забыть. – Какая она все-таки злая и бессердечная! – И вообще, держись подальше от меня и моей семьи.

Она так и сказала: «Моей семьи». Эти слова хорошо показывают, как мать ко мне относилась. Она никогда не считала меня частью семьи. Когда я забеременела второй раз, она сказала всем знакомым, что я «залетела» от бывшего мужа и что ребенок умер при родах. Ее волновало только то, что подумают ее «друзья».

Сложно описать боль, которую я испытывала: мне казалось, она убьет меня. Я была полностью истощена. Тело не давало забыть, что я недавно стала матерью. Груди налились молоком и сильно болели. Как это жестоко! Когда я родила Мелиссу, у меня было совсем мало молока, его хватило всего на пару недель. Теперь же мне было некого им кормить. Неужели организм не сознает, что я лишилась ребенка? Не слышит, как я оплакиваю утрату?

Своим спасением я обязана Мелиссе. Невозможно долго расстраиваться, когда рядом бегает веселый ребенок, полный энергии. Иногда Мелисса чувствовала, что мне плохо, и обнимала меня. Она говорила, что любит меня, и покрывала мое лицо поцелуями. Когда я плакала, она нежно вытирала слезы маленькими пальчиками и утешала меня. Только благодаря дочурке я выжила и не сошла с ума.

Я все никак не могла смириться с тем, что никогда не увижу сына. Поэтому стала обзванивать всех, кто мог знать, куда его отправили. Я представлялась социальным работником, медсестрой, врачом-консультантом, кем угодно, лишь бы выяснить, где мой сын. Наконец мне это удалось. Представившись сотрудницей социальной службы, я позвонила в Службу усыновления англиканской церкви и заявила, что мне необходимо связаться с семьей, в которой временно находится ребенок, от которого шестого июля отказалась некто Кэсси Блэк (моя девичья фамилия). Я чуть не упала в обморок, когда женщина на другом конце провода сказала, что сейчас даст мне номер телефона. В результате я узнала не только телефон, но и адрес дома, в котором сейчас жил мой сын. Я вежливо попрощалась, стараясь говорить как можно спокойнее, и повесила трубку.

Оглядываясь назад, я понимаю, что вела себя глупо. Но тогда я страстно желала вернуть сына, и собственные действия казались мне разумными и правильными.

До города, где жила женщина, временно воспитывавшая моего сыночка, было несколько километров. Узнав адрес, я вместе с Мелиссой сразу же отправилась туда на автобусе.

Раньше я никогда в том районе не была, поэтому не знала, как далеко от центра находится дом, который я искала. Мы с Мелиссой шли и шли целую вечность, пока наконец не вышли на нужную улицу. Дом, в поисках которого мы приехали туда, находился в самом ее конце. Сердце у меня в груди бешено забилось, руки вспотели; меня всю трясло от волнения.

Я не знала, что сделаю, когда увижу сына, не продумала план действий.

Некоторое время я, держа за руку Мелиссу, просто смотрела на этот дом и на прекрасный сад вокруг него. У крыльца стояла детская коляска. День выдался жаркий, и полог был откинут. Неужели в коляске он? Мой сыночек! Джек!

Мне хотелось подбежать к коляске и заглянуть внутрь, но ноги не слушались. Я словно вросла в асфальт и не могла ступить ни шагу. Я не знала, что мне делать. Вдруг подойду к коляске, а там не мой сын! Что тогда? А если в коляске все-таки Джек? Тогда что? Я боялась, что просто схвачу его и убегу. Одному Богу известно, что творилось в моей душе. Мной завладел страх. Я вдруг быстро зашагала прочь. Я знала, что не смогу просто посмотреть на Джека и уйти. Нужно было успокоиться и как следует все обдумать.

На следующий день я пошла в магазин детской одежды и купила пару голубых пинеток. Затем мы с Мелиссой снова сели в автобус и отправились в долгий путь. Я немного успокоилась, сама не знаю почему. Коляска стояла на прежнем месте, у крыльца. Я глубоко вздохнула и огляделась. Мелиссе я велела ждать на другой стороне улицы. Это было очень тихое место, за все время мимо нас не проехала ни одна машина. Я зашагала к калитке, надеясь заглянуть в коляску и увидеть там сына. Когда подошла ближе, поняла, что это он. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я нагнулась, и меня поразило то, какие голубые у него глаза. До чего же он был красив, мой сыночек!

Я стояла и смотрела. Любовь к этому крошечному существу переполняла меня. Внезапно мне стало очень страшно. Я испугалась, что сейчас схвачу Джека и попытаюсь убежать с ним. Испугалась, что кто-нибудь выйдет из дома и увидит меня. Положив пинетки в коляску, я побежала к Мелиссе. Я плакала и плакала, не в силах остановиться. Нужно было возвращаться домой. Мелисса взяла меня за руку, и мы поспешили на автобусную остановку.

Весь вечер того дня я сидела, тупо глядя в пространство перед собой. Не с кем было поговорить, не с кем посоветоваться. Наверное, это плохо, что я пытаюсь снова увидеть Джека? Наверное, это даже незаконно? Всего несколько недель назад я родила его. Мне было так одиноко, я мечтала иметь нормальную любящую мать, которой можно довериться. Я вспоминала все, что мне говорили об усыновлении. Все считали, что так будет лучше для ребенка. У него будут новые родители, новая мама. Но ведь я его настоящая мама. Ему будет лучше со мной!

Обычно при усыновлении все остаются в выигрыше, но я проиграла. Проиграла по-крупному. Да, ребенку лучше расти в полной, благополучной семье. Люди, усыновившие его, будут счастливы: они получат долгожданного сына, будут его холить и лелеять. Да и сам Джек, скорее всего, тоже обретет счастье с новыми родителями. Выходит, все будут счастливы. Все, кроме меня. Я хотела этого ребенка, хотела любить его, но вместо этого должна была страдать. Боль разлуки и душевные муки – вот что досталось мне. Что же мне делать? Как справиться с этой потерей?

Я где-то слышала, что отдать ребенка на усыновление – все равно что узнать о его гибели. Это не совсем так. Усыновление еще хуже. Смерть необратима. Люди горюют, носят траур, смиряются и живут дальше. Ничего не поделаешь, такова жизнь. Когда твой ребенок отправляется жить к другим родителям, боль еще сильнее. Мне предстояло жить с мыслью, что где-то в чужой семье растет мой сын. Он понятия не имеет о моем существовании, я же буду вспоминать о нем каждый день. По-моему, уж лучше смерть.

После бессонной ночи я решила еще раз взглянуть на Джека. Может, в этот раз удастся его обнять. Как же мне хотелось обнять его!

Приблизившись в очередной раз к заветному дому, я сначала убедилась, что поблизости никого нет. Потом, велев Мелиссе никуда не уходить, пошла к коляске.

Она была пуста! Сердце мое на секунду замерло. Острая боль охватила низ живота. Не успела я сообразить, что мне делать, как дверь дома распахнулась, и я увидела женщину. Она с беспокойством разглядывала меня.

– Может, зайдете в дом? – спросила она тихо. – Я так понимаю, вы хотите проведать Джека?

Я онемела от неожиданности. Откуда она все знает? Почему не кричит на меня? Что мне теперь делать? Замотав головой, я попятилась назад.

– Пожалуйста, не уходите, – сказала женщина. И предложила: – Давайте выпьем чаю.

Она показалась мне очень доброй.

– Со мной еще дочка, – наконец произнесла я. – Не подумайте, я просто смотрела, ничего больше… – Подступившие слезы помешали мне договорить. Нельзя плакать. Нельзя. Если я сейчас заплачу, то никогда не смогу успокоиться.

– Я сейчас приведу вашу девочку, – сказала женщина, мягко подталкивая меня ко входу.

Когда она привела Мелиссу, со второго этажа спустились другие дети и позвали ее играть в сад. Вся компания весело устремилась на улицу. Дети понятия не имели, какая трагедия разворачивается у них на глазах. Вслед за хозяйкой дома я прошла в кухню, где в колыбельке только что проснулся мой сыночек.

– Пора его кормить, – сказала женщина. – Я заварю чай, а потом покормлю его.

Спустя несколько минут она поставила на стол поднос с чаем и печеньем. Я старалась не смотреть на сына. Его «временная» мать сказала мне за чаем, что увидела меня в тот день, когда я просто стояла у забора. На следующий день, обнаружив в коляске пинетки, она решила, что я, должно быть, биологическая мать Джека. Она расспрашивала меня о Мелиссе, об отце Джека, о моей жизни.

Я с трудом отвечала на вопросы, мой слабый голос звучал еле слышно.

Тут она взяла Джека на руки и стала кормить его из бутылочки. Потом предложила мне самой покормить его.

Я кивнула, и она передала мне ребенка.

Я оказалась не готова к буре чувств, охватившей меня, когда я взяла сына на руки. Эта была чудовищная смесь страха, паники, боли и любви. Мне казалось, сердце разорвется, не справившись с переживаниями.

Я зарыдала, слезы текли рекой по щекам. Мелисса, игравшая в саду, услышала мой плач и прибежала в кухню, желая успокоить меня.

– Все хорошо, детка, – сказала ей хозяйка. – Мама плачет от счастья. Скоро она перестанет. Иногда поплакать даже полезно.

Убедившись, что со мной все в порядке, Мелисса убежала обратно в сад.

– Давайте спокойно все обсудим, – предложила женщина, которой временно поручили присматривать за моим сыном. – Скажите мне, чего вы хотите, а я постараюсь вам помочь.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы на разговор. Я была на грани истощения. Несколько последних месяцев не прошли бесследно. Тем не менее я рассказала этой женщине все, как было, про мать, которая меня ненавидела и отказалась поддержать, про неудавшийся брак, про роман с Ларри и, наконец, про то, как я отказалась от Джека. Рассказала про все, кроме насилия со стороны дяди Билла. Об этом я не могла говорить. Мне было противно об этом даже вспоминать. Я никому об этом не рассказывала.

Закончив рассказ, полностью опустошенная, я взглянула на свою собеседницу: она плакала вместе со мной.

– Вы должны сами воспитывать сына, – сказала она. – Я помогу вам вернуть его, если вы хотите.

Неужели я не ослышалась? Никто из тех, к кому я обращалась, не предлагал мне помочь!

– Мне сказали, что я не смогу растить двоих детей в одиночку, – прошептала я. – Мне сказали, моему сыну так будет лучше, и пригрозили, если буду упорствовать, забрать обоих.

– Если вы любите своего сына и у вас есть где его воспитывать, никто не вправе говорить вам, что делать. Бумаги об усыновлении не были подписаны, так что по закону он все еще ваш ребенок. – Женщина говорила очень уверенно, ей хотелось восстановить справедливость. – Если вы любите его, то он ваш.

– Конечно, люблю! Я всегда его любила, просто я совсем запуталась. Во время беременности мне пришлось перестать принимать антидепрессанты, и это тоже сказалось: я была как в тумане. Но теперь все будет хорошо…

Теперь, когда у меня появилась союзница, я почувствовала себя лучше. Эта женщина поверила мне всерьез. Раньше такого не случалось.

Женщина встала и взяла у меня Джека. Я отпустила его, потому что поверила: на этот раз все закончится хорошо, мой сыночек вернется ко мне. Бог услышал мои молитвы. У этой истории будет счастливый конец.

Мы договорились, что я поеду домой и подготовлюсь к возвращению Джека. Моя мечта сбывалась на глазах. Я поспешила домой, уверенная, что скоро счастливо заживу вместе с сыном и дочерью.

Коляска и прочие детские вещи остались у меня еще с того времени, когда Мелисса была совсем малюткой. Я достала их с чердака, помыла и почистила. Потом попыталась объяснить все Мелиссе. Я сказала ей, что, когда я на несколько дней уезжала, а она осталась дома с папой, у меня родился Джек, ее братик. После родов я чувствовала себя нехорошо, поэтому Джеку пришлось пожить у тети, к которой мы ездили. Наконец я сказала, что скоро мы заберем его к себе и будем жить втроем. Мелисса смеялась и, довольная, кружилась по комнате, дочурке очень понравилось, что у нее теперь будет братик, а я не могла поверить своему счастью.

Я не сомкнула глаз в ту ночь. Утром мы с Мелиссой сели в автобус и поехали за маленьким Джеком, взяв с собой коляску и вещи для него.

Хозяйка дома предложила нам чаю и угостила Мелиссу пирогом. Ее муж должен был подойти с минуты на минуту, чтобы отвезти нас домой на машине.

Я не могла поверить, что все происходящее – не сон. Не знаю, как не упала в обморок. Конечно, я была счастлива вновь обрести Джека, но последние десять месяцев были очень тяжелыми, так что я находилась на грани физического и эмоционального истощения.

Когда мы приехали домой, муж и жена, «временные родители» Джека, убедились, что у меня есть все необходимое, и уехали, пообещав сообщить социальным работникам, что Джек теперь там, где ему и надлежит быть, – у своей настоящей матери.

В тот вечер я падала с ног от усталости, но была счастлива, как никогда. Искупав обоих деток, я уложила их спать. Джека я положила в кроватку, оставшуюся еще от Мелиссы. Я лежала и смотрела на вновь обретенного сына, словно старалась запомнить его, и уснула только под утро.

Несколько следующих дней стерлись из моей памяти. Помню только, что вместе с детьми ходила за продуктами. В магазине я встретила одного из приятелей Ларри. Он взглянул на лежащего в коляске Джека и со смехом сказал:

– Этого ублюдка Ларри отказался признать? Будем надеяться, он вырастет непохожим на отца.

Неужели так теперь будет всегда? Все будут показывать пальцем на малютку Джека? Но ведь он просто ребенок и ни в чем не виноват. Почему люди так жестоки?

Я не помню точно, когда и как начались следующие ужасные события моей жизни. Однажды вечером, укладывая детей спать, я вдруг почувствовала сильное головокружение, и меня охватил страх. Руки вспотели, сердце бешено колотилось в груди, каждый вдох давался мне с большим трудом. Я была в ужасе. Что происходит?

Я побежала к соседке. Та усадила меня на диван и вызвала врача. Так началась цепь событий, в результате которых часть меня, моей души, моей личности, умерла.

Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем врач наконец приехал. С ним была женщина из социальной службы. Они отвели меня ко мне домой.

– Кэсси, нам кажется, вы не справляетесь с двумя детьми, – сказал доктор очень медленно, растягивая слова, словно был уверен, что я не смогу понять быструю речь. – Вам нелегко пришлось в последнее время, но мы полагаем, вы совершили ошибку, забрав Джека.

Нет, никакой ошибки! – хотела крикнуть я. Это не ошибка! Но промолчала. Силы покинули меня. Я была истощена духовно и физически. Когда врач закончил, заговорила женщина из социальной службы:

– У вас недостаточно средств, чтобы содержать двоих детей. У вас нет постоянной работы, живете вы на алименты от бывшего мужа. – Ее слова были похожи на обвинительный приговор. – Я хочу, чтобы вы как следует подумали о последствиях. Ваша соседка согласилась присмотреть за вами сегодня, а завтра утром я вернусь, и мы решим, как быть дальше.

Она ушла, а вслед за ней и доктор. Перед уходом он вколол мне снотворное, и я уснула.

Я не знала, что принесет мне новый день. Тогда, в семьдесят первом году, государство еще не выплачивало пособий матерям-одиночкам. Та женщина была права: единственным источником дохода для меня с детьми были алименты, которые выплачивал Эдвард как отец Мелиссы. Я оставила работу в баре незадолго до родов и еще не набралась сил, чтобы снова начать трудиться. От матери помощи можно было и не ждать, а друзей у меня почти не было.

Как и обещала, женщина из социальной службы приехала утром. Ее сопровождала моя патронажная сестра, очень милая женщина, которая всегда мне нравилась. Я не была готова к тому, что мне предстояло услышать.

– У вас есть выбор, – сказала мне женщина из социальной службы. – Вы снова отдаете сына на усыновление – конечно, церковные организации его теперь не примут, только государственные, – и тогда через пару недель его возьмет на воспитание ожидающая очереди бездетная пара.

Я не верила собственным ушам. Мне говорили, что при усыновлении малышу будет только лучше, но мне совсем не понравился вариант, предложенный этой женщиной.

– Или же, – продолжила она без тени смущения, – вы можете попытаться оставить обоих детей, но тогда вы лишите сына счастливого детства. В таком случае я вам обещаю, что социальные службы будут внимательно следить за каждым вашим шагом. Невозможно как следует содержать детей на крошечные алименты, которые вы получаете от бывшего мужа. У вас также проблемы со здоровьем и, как мне кажется, с психикой. Семья вам не помогает. К тому же вы принимаете антидепрессанты. Это тоже сыграет против вас… Так что, если вы настаиваете на том, чтобы оставить сына, в конечном счете у вас могут… да что там могут – у вас обязательно отберут обоих детей! – добавила она и замолчала. Она избегала встречаться со мной глазами и выжидательно смотрела на патронажную сестру.

– Что вы хотите сказать? Что дочку Кэсси тоже отдадут на усыновление? Обоих ее детей усыновят? – спросила сестра. В отличие от социальной работницы, которую видела всего пару раз, с ней я была знакома с рождения Мелиссы.

Я не понимала, о чем они говорили. Ни одна, ни другая не обращала на меня внимания, словно меня вообще не было рядом. В комнате было очень душно, я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Мне казалась, они говорят о какой-то другой женщине и про других детей. И Джека и Мелиссу хотят забрать у меня и отдать приемным родителям? Что это, страшный сон?

– Девочке уже три года, – ответила социальная работница, – а большинство пар хотят усыновить младенца. В то же время мы стараемся не разлучать братьев и сестер, поэтому, скорее всего, их отправят в детдом, где они будут воспитываться до семнадцати лет.

Патронажная сестра подсела ко мне. Она пыталась меня приобнять, но я увернулась.

– Вам нужно выбрать, – сказала она, – отдать сына на усыновление или расстаться и с ним, и с Мелиссой. Знаете, сколько бездетных пар мечтает усыновить маленького мальчика?.. У него будет счастливое детство, любящие родители, – прибавила она и даже улыбнулась.

Мне хотелось накричать на нее, сказать, что никто не посмеет забрать у меня сына. На этот раз никому не удастся нас разлучить. Я хотела заорать, что у Джека и так будет счастливое детство, а любящая мать у него уже есть – это я!

Но я ничего не сказала. Даже не пошевелилась. Я с трудом соображала, что происходит. После длинной паузы мне удалось выговорить:

– Я не могу потерять Мелиссу. Она – моя жизнь.

Больше я не произнесла ни слова.

В конце концов было решено, что я могу оставить Мелиссу, при условии, что отдам Джека на усыновление. Уже уходя, две женщины поругались.

– Две недели? Малыш проведет здесь еще две недели?! Но это же жестоко! – заявила патронажная сестра.

Женщина из социальной службы рассердилась:

– Что вы от меня-то хотите? Это достаточно быстро! Мы и так расхлебываем кашу, которую она заварила, забрав сына. Приходится в спешном порядке искать ему «временную» семью.

Они обсуждали будущее моего сына так, словно я при этом вообще не присутствовала. Никогда мне еще не было так больно, как тогда. Когда Билл насиловал меня, когда я страдала от жестокости матери и от одиночества, мне было очень плохо. Но в этот раз я была разбита, уничтожена. Я ничего не чувствовала, кроме ужасающей пустоты в душе.

Джек оставался у меня на две недели, до тех пор, пока ему не подыщут семью.

Я не могла смотреть на него, боялась взгляда его красивых голубых глаз. Он не знал, что его ожидало. Не знал, что ему предстояло вновь расстаться со мной, на этот раз навсегда. И что я теперь скажу дочке? Как объясню, что братика снова куда-то забрали? Что же мне теперь делать?

Социальные служащие – если, конечно, можно так назвать людей, которые, вместо того чтобы помочь мне, отбирали у меня ребенка – сдержали слово: Джек провел со мной еще две недели. Это было ужасное время. Я заботилась о сыне, но это не доставляло мне радости. Я кормила и купала его, но не играла с ним. Я старалась лишний раз даже не смотреть на него. Я не могла держать его на руках. Иногда в моей душе угасала боль, а на смену ей приходило ужасающее безразличие. Лечащий врач увеличил дозу антидепрессантов, сказав, что это должно помочь мне прийти в себя. В себя я так и не пришла, но таблетки помогли мне пережить это ужасное время.

В какой-то момент меня осенило. Ко мне вернулась надежда. Я решила разыскать Ларри, позвонить ему и пригласить в гости.

На что я рассчитывала? На то, что он, увидев малыша, упадет передо мной на колени и мы счастливо заживем, словно ничего и не случилось? Какая же я была дура.

Адреса Ларри я не знала, поэтому попросила нашу общую знакомую связаться с ним. Из последних сил я навела идеальный порядок в квартире и нарядила Джека. Ларри растает, когда увидит малютку! Все закончится хорошо!

Тут мне позвонили. Это была та девушка, к которой я обратилась за помощью. Ларри просил ее передать, что не собирается приходить и что не желает больше слышать ни обо мне, ни о сыне. Сердце мое снова было разбито.

Следующая неделя стерлась из памяти. Помню только, что я совсем не спала. Помню, как объясняла Мелиссе, почему у нас забирают ее братика, почему он будет жить с другой мамой. Мне было очень тяжело отвечать на вопросы дочки. У меня не было другого выбора. Я была обязана дать сыну шанс на счастливую жизнь, должна была сделать все, чтобы у меня не отобрали Мелиссу. Это очень жестокий выбор, но мне пришлось его сделать.

И вот настал день расставания с Джеком. Я попросила соседку посидеть с Мелиссой, чтобы она не видела, как увозят ее брата. Сама я тоже не была готова это видеть. Какая мать готова расстаться с ребенком? Соцработники приехали на большой служебной машине «вольво». С тех пор я ненавижу машины этой марки.

Коляска с Джеком стояла в саду. Две маленькие игрушки, слоненок и медвежонок, были привязаны к тенту.

– Несите скорей ребенка, – резко сказала женщина из социальной службы, – у нас очень мало времени.

Не помня себя от горя, я побрела в сад. Я склонилась над коляской, протягивая руки к сыночку, с которым меня вот-вот должны были разлучить. Когда брала его на руки, он уцепился за слоненка и оторвал его от тента. Неужели Джек понимал, что должно было произойти? Он хотел остаться со мной? Страдал по-своему?

Скрепя сердце я понесла его к машине. Но на полпути остановилась. Что же я делаю! Нужно все исправить, пока не поздно. Кто-нибудь, помогите мне!

Поблизости не было никого, кто мог бы прийти мне на помощь.

Представители социальных служб уговаривали меня положить Джека в коляску без всяких фокусов. Но я просто не могла себя пересилить. Я прижала к себе сына, намереваясь не отпускать его. Началась небольшая потасовка, одна из женщин стала вырывать ребенка у меня из рук. Я отчаянно сопротивлялась и кричала:

– Нет, нет! Он мой! Не отдам! Вы не имеете права! Пожалуйста, нет!

Тут я окончательно сломалась. Я пыталась удержать малютку сына, которого я родила всего пару недель назад, но мне не удалось. Его уложили в кроватку и поместили ее на заднее сиденье «вольво». Почти сразу же машина тронулась с места.

Громко рыдая, я повалилась на траву.

Все кончено. Всю жизнь я буду винить себя за то, что позволила забрать сына. Всю жизнь буду скучать по нему.

Спустя несколько недель я потребовала, чтобы мне позволили увидеться с Джеком. Его тогда еще не усыновили. Я была очень подавлена, мое состояние вызывало серьезные опасения у лечащего врача, так что он добился для меня еще одной встречи с сыном. Я была так счастлива! Я надеялась, что все еще можно исправить. Может быть, мне все-таки разрешат оставить его? Стоит мне только увидеть сыночка, и все сразу наладится!

Когда настал день встречи и я наконец снова взяла Джека на руки, я почувствовала одновременно счастье и боль. В этот момент я вдруг смогла трезво оценить ситуацию. Конечно же ничего не изменится. Конечно же мне не разрешат оставить Джека. Его усыновит бездетная пара, и я не в силах этому помешать. С сыном на руках я вышла в сад. Вдруг там есть калитка? На секунду я представила, что будет, если сейчас украду Джека и убегу? Куда я побегу? Не знаю. Просто убегу. Задыхаясь, я поспешила в глубь сада, в надежде найти выход на улицу. Тут меня настиг один из соцработников и отобрал Джека.

Все было кончено.

Все мои надежды рухнули.

Я знала, что ничего уже не исправить. Джек никогда больше не вернется ко мне. Никогда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.