Школа № 1 // Беслан
Школа № 1 // Беслан
3 сентября 2004 года наступила развязка трагедии с захватом заложников в школе № 1 города Беслана. Погибло 326 человек, не менее 700 оказались в больницах. Сколько людей выбрались невредимыми, точно никто не считал. Силовики вроде и не собирались штурмовать. Просто после того, как в школе произошла серия взрывов, они действовали по ситуации. Возможно, террористы такую ситуацию как раз запланировали, поэтому некоторым из них удалось вырваться из кольца. Боевые действия в Беслане продолжались до поздней ночи.
«Освободите коридор для раненых!»
«Штурма не будет, – говорил в 11 утра президент Северной Осетии Александр Дзасохов. – Я вам обещаю. Самая большая надежда на то, что террористы устанут и потребуют автобусы, а большая часть заложников будет освобождена. Мы готовы дать им зеленый коридор в любую точку, к любой границе». И доктор Рошаль говорил, что все настроены на то, чтобы штурма не было. Но лицо Александра Дзасохова было черным – то ли от усталости, то ли от понимания, что его слова уже ничего не значат.
Ровно через два часа в районе школы раздался то ли выстрел из подствольника, то ли взрыв – сразу никто не понял. Сразу никто и не отреагировал – всю предыдущую ночь боевики вели из школы «предупредительный огонь».
Но после второго взрыва в школе и начавшейся стрельбы из автоматов стало ясно, что все гораздо серьезнее. Автоматные очереди раздавались настолько близко, что люди невольно стали отходить назад, за Дом культуры. Вдоль кирпичного забора напротив Дома культуры побежали спецназовцы. «Назад, все назад!» – закричали милиционеры, дежурившие на площадке, куда обычно выходили к журналистам официальные лица. Стрельба усилилась. Снова ухнуло из подствольника. Толпа качнулась к школе. «Мужчины, уводите женщин от дороги!» – кричал мужчина в штатском, оттесняя людей. «Уходите, освободите коридор для раненых!» – крикнул милиционер с рацией. «Они начали штурмовать», – в голос завыли женщины.
Как потом выяснилось, около 13 часов сотрудники МЧС по договоренности с боевиками отправились в школу, чтобы забрать трупы погибших людей. Боевики выбросили тела прямо из окон. До трупов спасатели не дошли – в дверях что-то рвануло. Потом взлетел на воздух «ГАЗ-66», на котором приехали террористы. Тут же с разницей в пару секунд последовали взрывы в спортзале, где были заложники. Оставшиеся в живых заложники бросились в бреши, образовавшиеся в стене. А поднятый по тревоге спецназ, как рассказывали его бойцы, начал действовать по ситуации.
«Они взорвали школу!»
Казалось, бой идет где-то в сотне метров. Вдруг со стороны частного дома напротив выбежал мужчина. На руках у него был мальчик лет восьми, раздетый, в одних плавках, худенький, смуглый. Голова ребенка была запрокинута назад, тоненькие ноги болтались в такт движению бегущего человека. «Где «Скорая»? – заорал мужчина. – Дайте машину! Он живой!» Их усадили в какую-то легковушку. Та сорвалась с места. «Стойте! – закричали в толпе. – Там еще кого-то несут». Еще один мужчина, обняв обеими руками женщину, почти нес ее. Она пыталась идти, но не могла. Половина ее лица была залита кровью. Женщина странно улыбалась и смотрела по сторонам. Кто-то быстро протянул ей бутылку с водой. «Они взорвали школу! – вдруг сказала женщина. – Стена вывалилась!» В толпе опять раздался вой.
Мужчины бросились в сторону перекрестка к дому, откуда вынесли первых раненых. «Назад! – закричали мужчинам милиционеры, перегораживая дорогу. – Там идет бой, туда нельзя». В подтверждение раздались новые разрывы.
«Команды на штурм не было, и мы не отвечали на огонь боевиков до тех пор, пока не поняли, что это конец, – рассказывал потом боец спецподразделения Виталий. – Первыми в школу пошли «Витязи». Они довольно быстро заняли спортзал и с боем начали продвигаться по коридору. А когда мы зашли за ними в спортзал, там был страшный пожар и полно лежащих людей. Горело все, даже волосы на этих людях. Командир отряда сунулся в коридор вытаскивать ребенка, но по нему открыли огонь откуда-то с лестницы. Попали ему в плечо и ребенка застрелили… На горящем баскетбольном щите на веревках была закреплена бомба. Сапер встал кому-то на плечи и обрезал провода детонатора, но снять бомбу ему не удалось, она уже горела. Нам дали приказ отходить. Мы успели вынести двух раненых, после чего в зале прогремел еще один взрыв».
Люди, бегущие к школе, останавливались, падали на землю и прятались за деревьями. Из узкой калитки дома снова стали передавать раздетых и окровавленных детей. Их укладывали на носилки. Носилок было мало, и кто-то кричал в рацию, что нужны еще – и много. Потом мужчины бежали с носилками к ДК. «Где «Скорые»? – закричал осетин в форме МЧС. – Почему нет «Скорых»? – «У кого спрашиваешь, твою мать, – раздались со всех сторон голоса. – Это же вы не пускаете туда людей, а у самих ни хрена нет». – «Давайте сюда машины, у кого есть!» – закричал эмчээсовец. Мужчины кинулись к легковым автомобилям, стоявшим неподалеку. Машины срывались в сторону перекрестка, сворачивали к школе, а через минуту возвращались назад уже с освобожденными детьми. «Давайте еще машины, там много, там очень много детей!» – продолжал кричать эмчээсовец. Бой продолжался рядом, но казалось, что выстрелы из автоматов и подствольников раздаются уже не в одном квартале, а в нескольких. Стало ясно, что боевики, прорвавшись из школы, уходят в разные стороны.
Досчитали до 50 и перестали
У школы продолжалась неразбериха. Стрельба раздавалась через дом и рядом с соседним домом. Люди, прибежавшие помогать раненым, то прятались за деревья и гаражи, то снова выскакивали на дорогу, чтобы принимать носилки с детьми. Парень в форме с надписью «Центроспас» регулировал движение легковых машин и орал на всех, кто выскакивал на дорогу: «Уходите! Идет бой! Пусть останутся только мужчины, кто может носить детей!»
Выносить детей хотели все. Молодой парень вынес на руках семилетнюю девочку. Она вся была желтого цвета, в кровоподтеках. Девочку бережно уложили прямо на газон. Женщина села на корточки перед девочкой и приложила ладонь к шее. «У нее нет пульса», – в ужасе прошептала она, приподняла безжизненное тело и прижала к себе – на спине у ребенка была багровая рваная рана. Потом на газон положили тело мальчика лет десяти, завернутое в простыню. По очертаниям было видно, что у ребенка нет ноги. Мужчины подходили, поднимали простыню и смотрели на изуродованное детское лицо. Плакали. Сюда же положили два женских тела. Под простынями, которые упорно поднимали все, кто тут стоял, были восковые лица с синими губами. Сквозь белую ткань быстро проступали алые пятна. Скоро на газоне было шесть укрытых простынями тел.
Сначала женщины считали раненых. Досчитали до 50 и перестали, потому что некоторые стали терять сознание. Их били по щекам и говорили: «Иди домой, врачам не до тебя». Звуки боя раздались ближе. Выстрелы защелкали над улицей. Ополченцы с автоматами бросились оттеснять людей во двор пятиэтажки, загораживающей школу. «Да там вся Чечня, а не 30 человек! – заорал ополченец. – Суки, мразь поганая! Давить эту мразь надо, давить!» Парень был не в себе. Оттеснив людей, он бросился назад к школе.
Здание школы удалось освободить за полтора часа. К этому моменту часть боевиков была уничтожена, часть заняла соседние пятиэтажки и вела из них прицельную стрельбу. А местным жителям и спасателям, пытавшимся в это время вытащить оставшихся в живых людей из школы, пришлось эвакуировать раненых под гранатометным огнем.
Часа в три дня в район школы выдвинулись бойцы «Альфы» на трех бэтээрах. Однако приблизиться к захваченным пятиэтажкам им не удалось. Боевики из гранатометов подбили одну из машин. Через несколько минут по верхним этажам пятиэтажек начали «работать» танки, находящиеся за железнодорожным полотном.
«Эта сука оттуда»
Несмотря на огонь, люди снова были у дороги, потому что хотели помогать. «Уходите! – снова орал парень из «Центроспаса», отталкивая мужчин. – Вы мешаете, поймите. Лучше наберите палки и огородите эти тела, которые у вас под ногами. Помогите хоть мертвым!» Белые простыни на газоне стали совсем красными. Кто-то принес много черных полиэтиленовых мешков для «груза-200». Тела уложили в мешки, и на газоне не осталось ничего, кроме примятой ими травы.
«Самое тяжелое там, с бокового входа в школу!», – крикнул парень-ополченец товарищам. Те бросились за ним. Остальным дорогу перегородили солдаты внутренних войск. Из здания школы валил черный дым. Подъехали пожарные, но на узком перекрестке машины едва могли разъехаться. Молодой лейтенант орал и махал руками, чтобы пожарные могли проехать к школе, а «Скорые» – выехать оттуда. «Куда прешь?! – рявкнул он заместителю Генпрокурора Сергею Фридинскому. – Быстро за оцепление». Замгенпрокурора молча выполнил приказ.
Спецназовцы вывели своего раненого. Парень хромал. Все они были какими-то вялыми и ни на кого не смотрели. «Там, на полу в спортзале, лежат… дети, – сказал один из них подбежавшему ополченцу. – Весь пол». Кто-то в толпе эти слова услышал. «Что, все погибли?» – крикнули сразу несколько человек. «Зачем вы нам врали?! – бросились с кулаками на журналиста с телекамерой. – Вы говорили – 350 человек. Где эти 350? Там тысяча, в школе. Продажные твари. Это чтобы штурм начать, говорили про 300 человек». Нескольким операторам серьезно досталось по камерам и по головам.
Стрельба снова усилилась, появились слухи, что боевики переоделись в гражданскую одежду и что в школе, когда туда ворвался спецназ, ни одного боевика не было. «Они среди нас могут быть, – говорили люди. – Нельзя дать им уйти». А потом случилось что-то непонятное. Где-то рядом в толпе дико заорали, началась давка. «Эта сука оттуда! – раздались крики. – Задави его, задави!» Человек пятнадцать пинали ногами лежащего на земле человека в темных брюках и белой рубашке. Это длилось минут десять. Когда подбежали милиционеры, лежащий уже не шевелился, уткнувшись лицом в землю. «Разодрать эту сволочь! – раздались крики. – Всех найти и разодрать на кусочки! Ублюдки! Звери!» Еще над одним человеком, голым по пояс, в темных брюках, с бородой, устроили самосуд в соседнем квартале. От смерти его спасла милиция, вырвав из рук толпы. Завернув задержанному руки за спину и пригнув ему голову, увезли его в РОВД. «Ты живым не выйдешь, сука! Тебе не жить больше, гнида!» – кричали ему вслед.
Этого никто не увидит. Этого никто не простит
У здания бесланской городской больницы, куда повезли часть раненых, выставили оцепление. Первую съемочную группу, успевшую попасть во двор, обыскали и заставили отдать отснятые кассеты. Врач Леонид Рошаль, находившийся в больнице, лично отбирал кассеты у телевизионщиков.
– Они боятся, что вы узнаете правду, – рыдая, стала кричать одна из женщин. – Там было больше людей. Они обещали не штурмовать! Нам Дзасохов обещал, что не будет штурма! Зачем они нам врали? Зачем мы этой Чечне помогаем? Их дети в наших школах, в наших санаториях. Мы к ним всегда лояльны, а они к нам с автоматами приходят. Куда смотрит наша власть!
– Они говорили, газа не будет! – крикнули в другой стороне. – Они говорили, что это не как в «Норд-Осте», потому что здесь дети. А это хуже газа. Все дети постреляны. Этого им никто не простит!
Возле госпиталя МЧС, развернутого в Беслане, стояли легковые машины. Всех, кому была оказана первая помощь и кто не нуждался в госпитализации, родственники увозили домой. Среди тех, кого отпустили домой, были три мальчика, три брата: Артур, Сослан и Адам Итазовы. Они почти не пострадали, только у одного нога была посечена осколками. Мальчишки говорили сбивчиво.
– Сначала мы подумали, что нас разыграли, что это какие-то учения, – рассказывал Сослан. – Это когда самые первые выстрелы в школе были. Мы побежали в спортзал, а там были люди с автоматами. Они сразу выбили стекла. Нас заставили раздеться. Там две женщины были с пультами для мин. Они нам сказали: «Если будут штурмовать, мы вас взорвем». Они мины везде поставили.
– Еще они говорили, что Дзасохов и Путин не хотят выходить к ним на связь, – это уже Артур. – Они говорили, что нам отравят воду, и в последний день они нам не разрешали пить.
– Сначала они хотели захватить интернат, – снова Сослан. – Они так нам и сказали. Но им кто-то сказал, что в интернате мало детей, 150 человек, и поэтому они пришли сюда. Они говорили, что удивились, когда увидели, что нас почти тысяча. Они говорили, что даже 350 – это мало.
– Они нас пугали, – а это уже Адам. – Сказали, что, если будем шуметь, убьют. Двух девочек завели в зал для тренажеров, и были выстрелы. И девочки оттуда не вышли.
– А потом мы сидели, раздался взрыв, – и снова Сослан. – И с потолка посыпался бетон, ну там пластмаски всякие. Стена вывалилась. Стали стрелять, кричать. Мы выскочили через дырку в стене. Другие ребята через окна стали выпрыгивать. Мы бежали, а там сзади стреляли. Мы добежали до магазина, и нам дали воды.
Поздно вечером начальник УФСБ по Северной Осетии Валерий Андреев доложил, что уничтожено 20 бандитов, из которых 9 арабы, а один негр. Потом окажется, что за негра приняли закопченного до черноты чеченца. Трое боевиков задержаны. Не исключалось, что взрывы были устроены боевиками для того, чтобы, смешавшись с заложниками, потом уйти из школы. «Смертниками у них были только женщины, мужчины и не думали умирать», – сказал один из сотрудников ФСБ.
Можно ли было их спасти?
Может быть, и сейчас всем событиям и деталям придается больше смысла, чем они имели. Может быть, штурм планировался, но не в этот час, не в этот день. И, может быть, действительно исход трагедии решила случайность – случайный взрыв бомбы в спортивном зале. Смущает только то, что даже из этой трагедии власть вышла, не изменив себе. Если бы захват продолжался еще день-другой, люди, чьи дети умирали от голода и жажды в школе, могли бы пойти на самые невозможные поступки. Осетия – маленькая республика, и у каждого из 1200 заложников родственники по всей республике.
Красную площадь во время «Норд-Оста» можно отгородить от родственников заложников, но отгородить целый город или целую республику было бы гораздо труднее. Допустить дестабилизацию обстановки в Осетии власти не могли. После «Норд-Оста» весь мир говорил о том, что российские власти травят газом своих же граждан вместе с террористами. А бесланская трагедия больнее, чем «Норд-Ост».
Штурма на самом деле не было. Спасательная операция показала, что в тот момент к такому повороту событий никто не был готов. Не было никакой организации, не было «Скорых», не было достаточного количества спасателей, и всю работу поначалу делали только гражданские лица – люди, которые хотели спасти своих родных. И эта неорганизованность, и участие гражданских в спасательной операции стали главным аргументом для тех, кто говорит, что штурма не было. Но ведь и в «Норд-Осте» не было никакой организации. Там тоже не хватало спасателей и медикаментов, а людей сваливали в кучи в автобусы, и всех – живых и мертвых – отправляли в больницы. Только в «Норд-Осте» родственники никого не спасали. Там просто оцепление было мощнее.
Почему нам врали?
«Родственников заложников в эфир не давать, количество заложников, кроме официальной цифры, не называть, слово «штурм» не употреблять, террористами боевиков не называть, только бандитами. Потому что террористы – это те, с кем договариваются». Вот что услышали от руководства сразу несколько журналистов центральных телеканалов, находившихся в Беслане.
1 сентября, когда бесланская школа № 1 уже была под контролем боевиков, а ее спортзал был забит двенадцатью сотнями детей и женщин, официальные лица, выходившие к журналистам, заявляли, что в школе «порядка 350 заложников». Журналисты тогда еще не знали, что эта школа – самая крупная в Беслане, но местные чиновники и оперативный штаб не знать об этом не могли. Хотя бы потому, что у председателя парламента Северной Осетии Станислава Мамсурова в школе учились двое детей, и он наверняка сообщил оперативному штабу о масштабах трагедии.
Но даже к концу первого дня и на второй, когда у здания ДК сотрудница МВД уточняла списки заложников у их родственников, говоривших, что школа рассчитана на 1200 мест и что только по спискам на данный момент заявлено уже больше 800 человек, чиновники на блицбрифингах все равно говорили о 350. Руководитель УФСБ по Северной Осетии Андреев. Начальник информационно-аналитического управления при президенте Северной Осетии Лев Дзугаев. И вслед за ними центральные российские телеканалы.
Люди не понимали, почему ни один центральный телеканал не говорит правды о масштабах случившегося. Как будто хотят скрыть это от остальной России. Как будто сама власть испугалась этих масштабов. Испугалась и растерялась.
Люди написали от руки обращения к президенту Путину. Они написали, что заложников больше 800 человек. «Путин! – написали они. – Выполни требования! Верни наших детей!» Они знали о требованиях террористов, люди, не имевшие доступа в штаб и за оцепление. Но чиновники, ФСБ и телевидение говорили, что требований нет. А люди говорили, что кассета, которую передали террористы с первыми освобожденными заложниками, – пустая, по словам представителей штаба, – на самом деле не была пустой. Что Руслан Аушев, вышедший из школы вместе с 26 освобожденными людьми, вынес записку, и что она в тот же день легла на стол президента Путина.
В пятницу после «вынужденного штурма», как теперь это называют, всех продолжал интересовать один вопрос: сколько все же было заложников и сколько погибло? Все уже знали, что погибло много.
Объем информации, которую передавали все российские каналы с момента начала штурма, был беспрецедентным. Впервые в прямом эфире в течение всего дня телевидение давало фактически полную картину происходящего – выбегающих из школы полураздетых окровавленных детей, мертвые тела, спецназ, осетинских ополченцев, сходящих с ума от горя родителей. Но если телевизионная картинка была достаточно полной, то из информации, которую читали в эфире ведущие, и комментариев репортеров с места события понять, что происходит, было очень непросто. Руководство всех каналов, извлекшее печальные уроки из «Норд-Оста», допускало в новостях только официальную информацию. Неудивительно, что версии происходящего в Беслане несколько раз менялись, а иногда были взаимоисключающими. Журналисты, выходя в прямой эфир, старались тщательно подбирать слова, исключать эмоции и не давать собственной оценки увиденному. Хотя это было непросто – от зрителей не укрылись и растерянность ведущих, испытавших шок от всего увиденного, и многочисленные оговорки, и даже прорвавшийся сквозь эфир мат корреспондентов.
Пятеро крайних
Сразу после трагической развязки в Беслане российское общество со свойственной ему категоричностью бросилось на поиски виноватых. Нашло сразу пятерых.
Первый: президент Путин. Претензии к его методам решения «чеченского вопроса» появились еще после «Норд-Оста». Тогда многие заговорили о необходимости «отпустить Чечню» или по крайней мере начать переговоры с сепаратистами – оказалось, что вместо уничтожения терроризма в его логове россияне получили настоящую войну, жертвой которой может стать любой гражданин в любом уголке страны. А захват школы показал, что никаких правил на этой войне не существует.
Второй: силовые структуры. Одни упрекают силовиков в том, что те действуют недостаточно жестко, а без этого одержать победу в Чечне, признающей исключительно право силы, невозможно в принципе. Другие полагают, что нежелание (неумение) российских военных, чекистов и милиционеров отделять боевиков от мирных жителей и демонстрируемая ими беспредельная жестокость как раз и вынуждают чеченских юношей и девушек уходить к боевикам. При этом все сходятся в одном: коррумпированность правоохранительных структур достигла таких масштабов, что превращение их в пособников боевиков и террористов становится лишь вопросом цены.
Третий: чеченцы. С каждым новым терактом в обществе растет уверенность в том, что нормальных чеченцев не бывает – они просто не способны жить в цивилизованном обществе, и даже советская власть не смогла сломить их сопротивление. В 70-е годы в центре Грозного трижды (!) взрывали памятник генералу Ермолову. Выходит, что предоставлением Чечне независимости проблему не решить. Она у нее фактически была с августа 1996 года по август 1999-го, но чеченцы продолжали промышлять похищениями людей и совершать набеги на сопредельные территории, что в конечном итоге закончилось большим походом на Дагестан.
Четвертый: внешний враг. Действительно, вместе с чеченскими боевиками давно уже плечом к плечу воюют выходцы из самых разных стран, и не только арабского мира. Нет сомнений и в том, что боевики получают финансовую подпитку из-за рубежа. А после теракта в Беслане Владимир Путин в своем телеобращении добавил к международному терроризму некие державы, заинтересованные в ослаблении России. Какие конкретно – можно догадаться хотя бы по лозунгам проведенного 7 сентября в Москве под чутким руководством властей антитеррористического митинга: «Доллар – бренд террора», «ЦБ – верни резервы из США».
Пятый: само общество. Бесланская трагедия настолько шокировала российских граждан, что некоторые из них вдруг признали, что и они сами виновны в собственных бедах. Конечно, прежде всего речь идет о недостаточной требовательности по отношению к той же власти или недооценке коварства врага. Однако сам факт, что жители России задали себе вопрос, правильно ли они устроили свою жизнь, можно признать прорывом в деле становления национального самосознания.
Для всех перечисленных обвинений есть вполне серьезные основания. Оснований нет только для того, чтобы рассчитывать на радикальные перемены.
Президент – премьер-министр Путин решает свои проблемы, но подавляющему большинству не мешает жить так, как оно привыкло. Силовые структуры уже доказали, что способны эффективно противостоять любым попыткам их реформирования, кто бы за это ни брался. Чеченское сопротивление – в сообщениях центральных СМИ – ушло на периферию, но не прекратилось, даже распространилось на Ингушетию. Внешний враг, конечно, тоже никуда не исчезнет.
Наконец, о жертвах Буденновска и Кизляра, о погибших в жилых домах в Москве и Волгодонске, об узниках «Норд-Оста», кроме их родственников и тех, кому положено по должности, почти никто не вспоминает. Забудет общество и о трагедии Беслана. Если ему об этом не напоминать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.