ШКОЛА

ШКОЛА

Дело науки — служить людям.

Л. Толстой.

Все ребята многонационального лагеря уже больше года не посещали школу и, поэтому, с нетерпением ожидали мелодичного школьного звонка, зовущего на уроки, на перемены, разрешающего идти домой.

В Сталинграде была попытка проводить самостоятельные занятия без учителей, но для ребят это было трудным делом. Сидели над учебниками и тетрадями по привычке, чувствуя органическую потребность что-то учить, познавать новое. Но самостоятельно проникнуть в тайны алгебры или физики было тяжело таким гениям как, например, Виктор Пальм, хотя самостоятельно он одолел многое. Его из Серебряных Прудов забрала нашедшая его мать. Первое время он писал письма из Нижнего Баскунчака Астраханской области.

Так ребята пропустили целый год не по их, конечно, вине.

Теперь мы радостно ожидали первое октября, когда для нас вновь зазвучит малиновый звонок. Все готовились к этому событию.

Нам купили учебники, тетради, канцелярские принадлежности.

Миша Фаторный как-то спросил:

— Ты дома сколько классов окончил?

— Восемь. А что?

— А я только пять. В той проклятой боярской Румынии некогда было учиться, надо было зарабатывать для большой семьи.

— Да, отстал ты, друг, на целых три года. Но это не так уж и велика беда, — утешал я товарища. — Главное, что снова будешь ходить в школу, будешь учиться уму-разуму. Учиться, Миша, никогда не поздно, так что не переживай — всё будет хорошо!

— А ты не врёшь, Алёша, что будешь идти в девятый? — лукаво жмурила глаза Женя Чебан.

— Ну, какая же мне польза говорить неправду? Не понимаю, зачем мне врать?

— Когда же ты успел нас обскакать на целый год?

— Долго вас, девочки, мамы возле своей юбки держали, — шутками отбивался я от них.

По спискам, составленным вожатыми, получалось, что в девятый класс я буду ходить один да несколько ребят из московской группы — детей работников Наркомздрава: Коля Богомазов, Галя Тихомирова, Галя Щербачёва, Эля Карахтанова, Карл Лифшиц, а две ученицы этой группы — даже в десятый класс — Иванова и Гусева.

В напряжённой подготовке к школе незаметно пролетали дни. Мы привыкли к новой обстановке, к чудесным пейзажам вокруг: говорливому ручью, к наполненной грёзами тополиной аллее, к разрисованным осенним солнцем лесами и горам.

Одновременно решали свои ежедневные хозяйственные вопросы. И вот, наконец, наступил долгожданный день — первое октября. Сразу же после праздничного завтрака артековцы большим отрядом пошли по прямой улице к школе. Младших ребятишек старшие вели за руку. В одинаковой форме мы были словно родные сёстры и братья, — члены единой семьи. Действительно, так оно и было, — за эти месяцы артековцы сформировались в крепкую семью.

Вот и школа. Во дворе уже бегали детишки, все обратили на артековцев внимание. Много лет спустя одна из москвичек вспоминала наше появление в Белокурихе: «… я хорошо помню приезд вашего Артека, какое сильное впечатление вы произвели на нас — московских балованных детей…»

Мы входили в помещение с некоторым трепетом. У каждого от волнения сжало в груди, сердце учащённо билось. Прошли по широкому коридору, заглянули в чистые классы. Почему-то не верилось, что вот за эти парты сядем и мы. Раздался резкий сигнал звонка, о котором мы мечтали длинными военными вечерами в Сталинграде.

— Выходите все на улицу!

Построились по классам, артековских ребят сразу можно было отличить по белым воротничкам и голубым курткам с красными галстуками. На нас с некоторой завистью посматривали сельские ребята, — не все из них были так богато экипированы. Война наложила свой неумолимый отпечаток и на детей глубокого тыла: всё от одежды и обуви, до книг и тетрадей — было простеньким, серым, даже бедноватым. Все понимали, что это временное явление, придёт время, и все дети будут одеваться не хуже, не беднее, а даже лучше, чем до войны.

На школьной линейке директор школы Анастасия Поликарповна поздравила учеников с новым учебным — 1942-43 годом, пожелала ученикам успехов в учёбе. Потом все услышали:

— Слушайте приказ директора школы о зачислении в Белокурихинскую среднюю школу новых учеников — пионеров Артека, которые вливаются в нашу школьную семью.

И она перечислила всех артековцев, которые зачислялись в разные классы. Потом было объявлено о распорядке дня в школе, каждому стало известно, в какую смену он будет заниматься — школа работала в две смены. Старшеклассникам надлежало ходить во вторую смену.

Начались школьные будни. С утра мы готовили уроки, а после обеда шли в центр села, где стояла школа. Все артековцы быстро перезнакомились с местными ребятами, подружились с ними, я, например, — с соседом по парте — Колей Елисеевым. В нашем классе выделялись ростом и физической силой — Толя Леньшин и Толя Мотовилов — старший сын уже известного нам завхоза «Авроры». Хорошим другом стал для меня Вася Нееш-Папа — спокойный, среднего роста блондин, весельчаком в классе был Лёня Иванов.

В первые дни у меня — довоенного отличника — появилась двойка по физике. Вообразить только — двойка! Урок о законах движения маятника я, конечно, учил старательно. А возле доски что-то медленно подбирал нужные русские слова, чтобы не вырвалось какое-нибудь украинское. Почему-то вместо нужных русских слов «угол», «вес», «тяготение» напрашивались и лезли на язык их украинские переводы. Учитель заподозрил что-то нехорошее, оборвал мой медленный ответ и объявил двойку. Я её исправлял несколько раз. Потом появились четвёрки и пятёрки.

К учителю физики относились с некоторым холодком, несколько даже с боязнью, хотя он никогда не кричал. Он был сравнительно молод, и нас задевало то положение, что он не на фронте. Свой предмет он знал превосходно, хорошо читал уроки, но что-то было в нём такое, что настораживало ребят и держало всех на большом удалении от личности этого учителя. Всегда он старался подчеркнуть своё превосходство, и даже пренебрежение к некоторым. Положительно, даже с уважением от относился лишь к нашей однокласснице — Лине Левитиной, эвакуированной москвичке, красивой девушке, отличной пианистке. Возможно, они были знакомы, или что-то другое сближало их.

Физик называл Лину — одну её — только на «Вы» и ставил ей одни пятёрки. Конечно, ребятам это не нравилось.

Математику читал старичок, эвакуированный из Москвы. Энергичный и подвижный не по годам, он не допускал бездеятельности на уроках, умел увлечь даже закоренелых троечников какой-нибудь теоремой или формулой. Мы его глубоко уважали, любили его уроки, на которых он мог совсем убедительно доказать равенство тупого и прямого углов, или равенство единицы и двойки. Кто-то назвал его, сначала шутя, но потом это стало любовной кличкой старика — Цап-царап!

Чувство сожаления вызывал к себе преподаватель русской литературы — раненный боец Красной Армии. Пустой левый рукав всегда напоминал о жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть, которую вёл советский народ с кровожадным фашизмом. Всегда строгий и задумчивый, он оживлялся на уроке, когда рассказывал о своём знаменитом земляке — Тургеневе. А о Кирсанове или Базарове он рассказывал так детально, словно они были его близкими друзьями.

Его жена читала химию и биологию. В её характере война тоже успела оставить глубокий след. Были ли у них дети и где они сейчас — нам ничего не было известно. Наблюдая за этой уже немолодой супружеской парой, почти каждый артековец часто вспоминал своих родителей — отца и мать, продолжая беспокоиться об их судьбе.

Часто в палате перед отбоем ребята грустно вздыхали, вспоминая родные края, босоногое детство и дорогих родителей. Мы долго шептались в темноте, расхваливая черты характера своих родных. Как нам иногда не хватало отцовской ласки и материнской нежности, родительской поддержки в эти годы! Какие мы были ещё беспомощные в этом жестоком военном лихолетье. Некоторым из артековцев было всего по 8–9 лет, а им пришлось перенести тревоги и ужасы эвакуации и прифронтовой жизни. Наше счастье, что мы обрели хороших, чутких, любящих нас вожатых, сумевших заменить в это трудное время родителей.

С большим упорством артековцы штудировали русский язык, знание которого ставало фундаментом для изучения остальных школьных предметов. Поэтому всё свободное время ребята употребляли на чтение художественной литературы, газет, журналов. Вожатые, сознавая языковую проблему, регулярно проводили литературные викторины, обсуждение прочитанных книг.

На одной из недавних встреч артековцев Степан Иванович Лозан — председатель комитета по радио и телевидению при Совете Министров Молдавской ССР — тогдашний ученик шестого класса — вспоминал:

— В Артеке все ребята научились танцевать, а я не успел научиться. И знаете почему? Не было времени для этого удовольствия. Когда вы шли на танцы в Красный уголок, я садился за изучение русского языка. И кое-чего, таким образом, достиг!

Были и хитрецы. Бывало, не успеет выучить урок Ага Вера, и заявляет учительнице:

— А я не могу по-русски этого объяснить. Можно по-молдавски?

— Пожалуйста, рассказывай по-молдавски!

И Вера начинала молоть всяческую чепуху, о чём попало, но только не по теме урока. Говорила быстро, без запинок, что давало повод для получения хорошей отметки. Но такие случаи были единичными.

Кстати, Вера научилась очень чётко декламировать Маяковского и Константина Симонова, выступала с декламациями на концертах.