Глава 4. Проверяющие
Глава 4. Проверяющие
В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате – итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин ещё не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачётах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях – и началась проверка.
Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда ни кинь взгляд, всюду «провал». Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай, что должно, и будь, что будет!
На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей.
Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза «Тупик коммунизма имени Алсынбабаева»! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами – это балаган.
На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесённых ему на тарелке солдатом из обслуги «объекта». Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря:
– Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца?
Коза? Есть ещё и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козлёночком. Ну и кот рыжий в придачу – разлёгся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете.
А вот и бригада проверяющих – прибыли! Во главе с подполковником – красная рожа в паутине багровых сосудов, жёлтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая «праведный» гнев. За ним из «уазика» выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяют гарнизон…
Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая.
Ромашкин подрёмывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов.
«Наездники», чёрт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста.
Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем, высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты.
– Лейтенант, поди сюда! – Алсын пощелкал пальцами Ромашкину.
Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника – закон для подчинённого… Но что за барское пощёлкивание! Нашёл, понимаешь, трактирного полового!
– Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принеси ещё водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро!
Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника – закон для подчиненного… Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки:
– Сволочи! На них не напасёшься. Нам ещё три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить.
Да в гробу Никита видал – поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол.
Подполковник, задремавший было, осоловело уставился на Никиту:
– Лейтенант! Ты кто?
– Лейтенант Ромашкин.
– И что?
– И ничего. Водку вам принес. А то всё мало, наверное…
– Ага! Умничаем!..
Никита смолчал, но взглядом сказал.
– Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?!
– Вообще никогда не обсирался!
– Ага! Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я? Знаешь?!
– Нет. – Никита еле удержался от «и знать не хочу».
– Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить!
– А за что? За то, что водку вам подношу?
– Э-э-эй! Ромашкин! – Алсын заволновался. – Принес – спасибо. Можешь идти. Уйди, да!
– Нет, погоди, комбат! – завелся проверяющий. – Водку, говоришь, лейтенант? Мне, говоришь? Значит, я алкаш, да?
Никита смолчал, но взглядом сказал. Типа: «Ты сам сказал!».
– Да я тебя в порошок сотру, лейтенант! И размажу! Сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу – и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят!
– Спасибо, товарищ подполковник! Сам об этом начальство прошу! Вот товарищ комбат не даст соврать!
– Но-но! – пуще прежнего заволновался Алсын. – Замполит! Чушь несёшь! Двойки он захотел! Кроме тебя, в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай давай!
– Э, нет, комбат! – Проверяющий не унялся. – Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Нет, погляди, кого теперь из училищ выпускают! Пороху не нюхали, а пыжатся, пыжатся!
– Да-да, – поддакнул Алсын, лишь бы ещё больше не разгневать. – Без году неделя как стал лейтенантом, а ведёт себя… Ты знаешь, Ромашкин, что такое учения под руководством министра обороны? Нет? А я дважды участвовал и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол-Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают… На плакате! А у меня так и было, и не на плакате! И реки форсировал, и вообще… А ты тут губы кривишь!.. Шагай давай, я сказал!
– Э, нет, комбат! – зациклился проверяющий. – Я ему ещё и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Хоть сейчас проэкзаменую! Они ведь ни хрена не знают, комбат! Ну-ка… Лейтенант! В каком году Дмитрий Донской разбил Чингисхана?
– Чингисхан умер еще до рождения Дмитрия Донского, – ухмыльнулся лейтенант.
– Бестолочь! – обрадовался проверяющий. – Так и знал, что бестолочь! В 1380 году, бестолочь! Читать надо! Это, м-м, «Слово о полку…»! Этого… как его? Игоря!
– Ну да. – Никита внутренне гоготнул, но внешне псевдопокорился. – Я читал, читал. Стараюсь много читать, товарищ подполковник!
– Читает он! Смотришь в книгу, видишь фигу! Вот что ты читал последнее?
– Книгу! Историческую! – дал себе волю Никита. – Как Екатерина Вторая Аляску продала Америке! – (А что? Ничуть не хуже Чингисхана из «Слова о полку»!)
– Вот-вот! Такие, как Катька, и просрали Россию! Немчура! А вы про них книжки читаете! А потом доверь вам армию – до Урала отступать будете. Неруси! Правильно я говорю, комбат?!
Сын башкирского народа Алсынбабаев сморщил нос при упоминании нерусей.
– Правильно, товарищ подполковник, правильно! – Алсыну главное было отвести грозу. – Космополиты! Всё спустят! Ни пить не умеют, ни баб…
– Иди, лейтенант! И думай! – торжествуя победу, проверяющий вновь приложился к стакану. – Думай, и быстрее уму-разуму набирайся!
О чем тут думать? Как и сколько пить? Как преданно есть глазами начальство? Да ну вас всех… Никита, уже бредя от фуршетного стола, в сердцах поддал сапогом пустую жестянку из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая остатки масла, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю и, подхваченная внезапным порывом ветра, понеслась в противоположную сторону – плюхнулась к столу пирующих.
Алсын вскочил, затопал ногами, завизжал:
– Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, об-блисполком!!! – (Любимый эвфемизм комбата: «О-о, об-блисполком!»).
Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну со шпротной жестянкой – надо же! Захочешь – не попадёшь так. А тут… Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю.
Ушёл, ушёл, ушёл. Присел на пенёк у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зелёные в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дёргается, и сидят враскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке…
* * *
Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету!
Да? И куда? Где оскорблённому есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко?
– Не, куда тебе в общагу! А вещи? – Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. – Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берёг, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за «пузырь» уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню.
– Хоть два литра!
– Раз так, то два.
– Ты же сказал: литр!
– А ты же сам сказал: два!
– Да, Шмер, он и в Африке Шмер…
– А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь… Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди – во! Задница – во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я её брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил – он там и дрых все три дня. А сам – к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом… поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем её протирай после Шкребуса! Не люблю!..
– Погоди, Миш! Какую крановщицу?
– Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. «Мне сверху видно всё, ты так и знай!» А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило – за глаза и за уши.
– За глаза? За уши? Камасутра какая-то.
– Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась…
– Вот так вот трое суток без перерыва? – Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской «широты души», но насчет физиологической мощи сослуживцев.
– Нет, ну там… за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да сё. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нём втроём… О! Мотоцикл! На нём и «спалились».
– То есть?
– Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости – арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревёт, колёса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржём, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них – и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали…
– Понятно. Девицу – домой, вас – на гауптвахту.
– Если бы! Нам – по выговору, а её мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что «ладно»?! Лучше б её сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала.
– И ты, значит, хочешь снова её призвать в гости? Теперь в мою квартиру?
– Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган ещё не собрался!..
Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом – к проулку. Сам дворик страшно запущен – мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глу бину ямы определить невозможно – наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали… тыловики, видно, продали.
Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера!
Внутри домика за входной дверью – веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, «тещина комната». Красота! Живи и радуйся свободе!
Соседей – двое. У одного – такая же квартирка, у другого – половина дома.
…Шмер-таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу. Так и зажили втроём в разных комнатах, на разных этажах. Кулеш в тёщиной поселился.
После окончания проверки офицеры роты настояли на «вливании» в коллектив. Ритуал нехитрый: купить много спиртного и закуски, собрать всех вместе и напоить. Одновременно с Никитой пришлось и Шмеру обмывать новое звание – «старший лейтенант». Съездили в город, набрали зелени, овощей, водки, банок с рыбными кон сервами. Накрыли стол в подвале, в каптерке. Ну-с, приступим?
Приступи-или… В общем, всё как всегда. Вплоть до полного безобразия. Самое безобразное безобразие – ротный Неслышащих, дозрев и перезрев, принял шкаф с шинелями за сортир и того этого… окропил желтеньким. Нет, ему кричали, но он-то – Неслышащих. И Несоображающих, блин! Матерясь, вытолкали ссыкуна за дверь. Обратно к столу он не возвратился. А шинелки… Ладно, завтра. Будет лучше, чем вчера. Там посмотрим. Не прерывать же застолье!
Никита все-таки прервал – сам для себя. Пора-пора. Тихо-тихо, по-английски, не прощаясь. Нет, серьезно, мужики. Иначе в недалекой перспективе будет циррозно… Спать пора, уснул бычок, лег в коробку на бочок.
Ага, как же! Только он выдохнул – примчался посыльный: срочный вызов в штаб полка! Снова здорово! Что еще?!
В кабинете замполита солдатик-киргиз, из второго взвода, с перевязанной свежими бинтами головой, тщился написать по-русски объяснительную. Бердымурадов нависал над ним со спины, пытаясь направить на путь истинный, то бишь более-менее грамотный.
– А-а! Лейтенант! Полюбуйся, что у тебя в роте творится! – воскликнул Бердымурадов.
– А что творится? – осторожно спросил Ромашкин, стараясь дышать в сторону.
– Не знаешь, да? А должен знать!.. – И Бердымурадов раздельно проговорил: – Командир! Роты! Палкой! Ударил! Бойца! По! Голове!.. Солдат, выйди…
Солдат вышел.
– Он что, идиот? – в сердцах воскликнул Бердымурадов.
– Кто? Солдат?
– Вы мне тут не прикидывайтесь, лейтенант! Какой солдат?! Недумающих ваш!
– Неслышащих, – автоматически поправил Никита. И автоматически открестился: – Он не мой, он мне по-наследству достался.
– Какая разница! Непомнящий, Невидящий…. Вбежал, понимаешь, в казарму и помочился в тумбочку дневального! Дневальный пытался что-то возразить… А ваш ротный – бац его шваброй по затылку! Он нормален, ваш ротный?
Никита неопределенно пожал плечами.
– Значит, так, лейтенант! Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Бегом, лейтенант!
Ага, найдешь его, как же! Спрятался, поганец! А окликай не окликай – он Неслышащих…
Сволочь Витька Неслышащих объявился только на утреннем построении. Проспавшимся и бодрым. Всё отрицал. А солдат? А солдат врёт. А по башке его кто шваброй? А никакой швабры, сам поскользнулся, упал, очнулся, гипс, вот пусть сам скажет. Ну-ка, солдат, скажи? Я киргиз, по-русски плохо, поскользнулся, упал…
Командование махнуло рукой. И сказало: «Поехали!». В смысле, проехали.
* * *
– Врешь! Вот сейчас врешь! – возмутился москвич Котиков. – Не бывает такого, чтоб ротный – и ссыкун!
– Бывает! – заступился за приятеля Кирпич. – У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу у оружейной комнаты пристроиться.
– Ладно, поверим, – махнул рукой Большеногин. – Мели, друг мой, дальше.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.