Приметы прямые и косвенные

Приметы прямые и косвенные

Неуклонное движение 3-й ударной в этом направлении вроде бы сулило неплохие шансы для участия.

Правда, такой удачи вполне заслуживали своими действиями и многие другие. Например, воины той же 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина.

Еще во время январского 1945 г . наступления они захватили на западном – «вражеском» – берегу Одера несколько небольших плацдармов. Несмотря на отчаянные контратаки противника, эти небольшие прибрежные клочки в районе города Кюстрин были не только удержаны, но и расширены. В результате к концу марта здесь образовался сплошной, до 45 км по фронту и 10 км в глубину, плацдарм, имеющий неоценимое оперативное значение для дальнейшего продвижения на Берлин.

Потому что именно с этой довольно внушительной площадки, накопив грозную силу и запустив мощный наступательный механизм, можно было решать задачу окончательного разгрома гитлеровской Германии.

150-я дивизия к тому времени еще находилась в 5 км восточнее Одера, в районе небольшого городка Клосов. Именно здесь в ее полках и батальонах произошло то, что сразу же дало однозначный ответ на заветный вопрос.

А началось-то все вроде с весьма обычного дела: днем 8 апреля начальника штаба 756-го полка А. Казакова вместе с топографом вызвали в штаб дивизии для получения новых карт.

Казалось бы, ну что такого? За последние полгода частых наступлений подобные выдачи стали обычным делом. И в любой другой ситуации немногие обратили бы на данный факт внимание.

Но не теперь. Ведь карты-то выдаются именно той местности, по которой данная часть или соединение будут вести боевые действия! Значит, в них и содержится точный ответ, куда дальше ляжет путь дивизии, полка, батальона…

Отсюда понятно, как взбаламутило полк известие об убытии начштаба за картами.

Вот как вспоминает этот эпизод комполка Ф. М. Зинченко: «У штабной землянки собрались офицеры, внимательно присматривались и прислушивались к ним бойцы. Неустроев просто сгорал от нетерпения:

– И где этот Казаков? Может, послать кого-нибудь навстречу? Кто-то из офицеров пошутил:

– Что ты, Степан, вертишься на месте? Снял бы сапоги – и вперед! За то время, что ты туда-сюда бегаешь, уже, поди, под Берлином был бы!

Неустроев сокрушенно покачал головой:

– Не могу терпеть больше. Уж несколько ночей подряд во сне вижу, как фашиста по Берлину гоняю.

Майор Казаков вернулся веселый, улыбающийся. И всем стало ясно: идем на Берлин!» [25]

С этого момента в подготовке войск стала просматриваться определенная направленность. На 12 апреля генерал Переверткин назначил у себя сбор командиров дивизий и полков. Цель сбора – штабные занятия «Бой усиленного стрелкового полка при прорыве сильно укрепленной и глубокоэшелонированной обороны противника». Для того чтобы максимально приблизить учения к реальной обстановке, занятия проводились на ящике с песком, где топографы в уменьшенном масштабе, но скрупулезно воссоздали местность, на которой корпусу предстояло разворачивать свое наступление.

Незадолго до наступления в 150-ю дивизию с проверкой прибыл сам командарм В. Кузнецов. Комдив Шатилов, еще до войны одно время служивший под началом генерал-полковника и знавший о некоторой его склонности к разносам, на всякий случай готовился к неприятностям. Но все прошло на удивление гладко.

Небольшой занозой остался в памяти лишь один эпизод, который Шатилов в своих мемуарах описывает так: «Мы с Василием Ивановичем обходили строй дивизии. Солдаты – старые и молодые – браво выпячивали грудь, застыв в положении „смирно“. Вдруг взгляд командарма задержался на двух пулеметчиках. Они стояли рядом – молодой парнишка и пожилой, степенный боец. На гимнастерке молодого красной эмалью и тусклым отблеском благородного металла светились три ордена и две медали. У старого не было ни одного отличия.

Кузнецов остановился перед этой парой.

– Вот, товарищ ефрейтор, – обратился он к старику, – посмотрите на своего соседа. Видите, сколько у него наград? А у вас ни одной. Хоть он гораздо моложе вас, а вам у него надо учиться мужеству.

У старика кровь прилила к щекам.

– Разрешите доложить, товарищ генерал? – произнес он сдавленным голосом. – Насчет того, кому у кого учиться, это вам, конечное дело, виднее. Только Васька – мой сын, и два года мы вместе с ним в одном расчете воюем. Я первый, а он второй.

– Так почему же вас ни разу не наградили? – спросил Кузнецов.

– А это уж, товарищ генерал, кому какая планида. После боя я завсегда в медсанбат или в госпиталь. А Васька целехонек. Ему и ордена идут. Чего ж там, воюет он здорово, по-нашенски.

– Что ж, будут и у вас награды, – пообещал Василий Иванович. – Желаю вам отличиться в первом же бою, но ран не получать.

Он двинулся дальше вдоль строя. Я за ним.

– Шатилов, – сказал командарм вполголоса, – этого солдата надо наградить.

– Разрешите вашей властью?

– Нет, незачем. Наградите сами…

Вскоре старый солдат был удостоен ордена Красной Звезды…

…Но и сейчас стоят у меня перед глазами эти два бойца – сын, впитавший отцовскую науку воина, и отец, принимавший на себя все пули, предназначенные им обоим» [26].

А уже два дня спустя под интенсивным обстрелом противника 150-я дивизия начала переправу через Одер, чтобы занять предназначенную ей позицию на Кюстринском плацдарме.