Глава X. На зимовке

Глава X. На зимовке

О пингвинах. – Собака Вайда. – Пропажа третьей собаки. – О льдах. – Роскошное южное сияние. – Дом Шеклтона. – Упорны ветры. – Лекция о диете. – Загадочные температуры. – Лекция о Японии. – Уилсон – о рисовании. – Уилсон как человек.

Понедельник, 15 мая.

Весь день дул сильный северный ветер – около 30 миль в час. Гряда слоистых облаков, длиной около 6000–7000 футов, быстро неслась к северу. Не редкость, что верхние слои воздуха двигаются в противоположных направлениях, но странно, что это явление держится так упорно. Симпсон не раз уже отмечал, что выдающейся чертой здешних атмосферных условий является то, как неохотно смешиваются разные слои воздуха; этим, кажется, объясняются многие любопытные колебания температуры.

Сделал небольшую прогулку: приятного мало. Уилсон прочел интересный доклад о пингвинах. Он указал на примитивное расположение перьев на крыльях и на теле птицы, на видоизменения, происшедшие в мышцах крыльев и строении ног. Он высказал предположение, что эти птицы обособились, вероятно, в весьма ранней стадии существования птиц, и происходят по довольно прямой линии от летучего ящера – археоптерикса юрского периода. Ископаемые исполинских пингвинов эоценовой и миоценовой эпох доказывают, что род с тех пор изменялся весьма мал.

Докладчик перешел к классификации и месту жительства различных видов, к их гнездам, яйцам и пр.; затем дал краткий очерк здешних видов пингвинов: Адели и императорских.

Особенно заинтересовали меня слова Уилсона о желательности эмбриологического изучения императорского пингвина – с целью пролить больше света на развитие вида, выражающееся в потере зубов, и пр., а также сообщенное Понтингом наблюдение, что взрослые пингвины Адели учат своих птенцов плавать, так как это до сих пор оставалось темным вопросом. Говорили, будто старые птицы толкают птенцов в воду; говорили и то, будто они бросают их в колониях, где они выведены, но и то и другое не кажется вероятным. Понятно, что молодым птицам приходится учиться плавать, но любопытно, насколько старые особи сознательно обучают своих птенцов.

Во время нашей экспедиции с санями одна из наших собак, Вайда, особенно отличалась своим свирепым нравом и нелюдимостью. В доме на мысе Хижины она совсем захирела из-за плохого меха. Я стал лечить ее массажем. К этой операции она сначала относилась с большим недоверием, но я продолжал – под аккомпанемент ее сердитого рычания.

Со временем ей, видно, понравилось согревающее, успокоительное действие этой манипуляции, и она стала ластиться ко мне всякий раз, как я выходил из дома, хотя все еще с некоторой подозрительностью. По возвращении моем сюда она сразу узнала меня и теперь подходит ко мне и зарывает голову в мои ноги, как только я показываюсь, без малейшего протеста позволяет себя растирать и всячески теребить и с веселыми прыжками сопровождает меня в моих прогулках. Странная она. Должно быть, так не привыкла к ласке, что долго не могла поверить ей.

Вторник, 16 мая.

Всю ночь продержался северный ветер, но сегодня до полудня утих, так что мы могли сыграть в футбол. Света хватает, но только едва-едва.

Райт утром дал нам полезные наставления, как обращаться с электрическими инструментами.

Потом я и Дэй осмотрели наши запасы карбида. Оказалось, что его хватит на два года, но я этого не разглашу, потому что при малейшем попустительстве у нас не станут экономить на освещении.

Электрические приборы

Для измерения потенциалов у нас есть два самопишущих квадрантных электрометра. Принцип действия этих приборов такой же, как и у старого прибора Кельвина: часовой механизм, соединенный с электрометром, разворачивает бумажную полоску, намотанную на катушку. Время от времени электромагнит прижимает иглу, и она ставит точку на движущейся бумаге. Эти точки составляют запись. Диапазон измерений одного прибора не пересекается с диапазоном другого, чтобы можно было продолжать запись во время метелей, когда разница потенциалов воздуха и земли очень велика. Приборы заряжаются батареями Дэниеля[41]; часы контролируются главными часами.

Прибор для измерения радиоактивности представляет собой измененный тип старинного электроскопа с золотым листком. Измерения производятся взаимным отталкиванием кварцевых волокон, действующих на пружину. В лупу размеры отталкивания ясно видны на шкале.

Эти приборы позволяют сделать следующие измерения:

1. Ионизация воздуха. Проволока определенной длины, заряженная до –2000 вольт, на несколько часов выставляется на воздух. Затем ее наматывают на раму и измеряют электроскопом степень разряда.

2. Радиоактивность различных горных пород определяется непосредственным измерением их излучения.

3. Проводимость воздуха, то есть относительное движение ионов в воздухе, измеряется пропусканием пробы воздуха через заряженную поверхность. Измеряется степень поглощения положительных или отрицательных ионов. Отрицательные ионы движутся быстрее положительных.

Среда, 17 мая.

В первый раз в эту зиму температура поднялась при южном ветре. Сила ветра со вчерашнего вечера была около 30 миль; в воздухе много снега и температура поднялась от –18° [–28 °С] до –6° [–21°C].

Среди ночи я услышал, что залаяла одна из собак, и, осведомившись, узнал, что это один из двух Серых. У него что-то неладно с левой задней ногой, и его перевели в теплое место. Утром его нашли мертвым.

Боюсь, что мало надежды на наших собак, и печально вспоминаю о том, с какой уверенностью я рассчитывал на это средство передвижения. Что делать! За ошибки приходится расплачиваться.

Уилсон сегодня сделал вскрытие: не мог ничего найти, чем удовлетворительно объяснялась бы смерть собаки. Вот уже третья умирает без видимой причины на зимней стоянке. Уилсон раздражен такой загадочностью и завтра собирается осмотреть мозг.

Утром поднялся на так называемый Вал – прибрежную скалистую гряду. Было настолько светло, что можно было различить наше поселение; оно со всех сторон выглядит приветливо и почему-то здесь кажется более внушительным, чем на мысе Армитедж. Это, должно быть, оттого, что здесь вся обстановка не строения грандиозная; там горы больше и как бы придавливают человеческие строения.

Сегодня к вечеру ветер опять подул с севера. Эти частые и внезапные перемены направления для нас новость.

Оутс сейчас прочел нам прекрасную маленькую лекцию об уходе за лошадьми. Изложил свой план кормления животных. По мнению Оутса, весной лошадей надо закалять, а зимой кормить нежным кормом. Естественная пища лошадей – трава и сено. Поэтому желательно кормить лошадей часто и легкой пищей. Оутс рекомендует следующий режим питания.

Утром – мякина.

Полдень, после пробега, – снег, мякина (овес, жмых).

5 часов дня – снег. Горячее пойло со жмыхом или вареный овес с мякиной; после этого – немного сена.

Такой корм даст прибавку в весе, но не подготовит лошадей к работе. В октябре он предполагает давать грубый корм, только холодный, и увеличить часы пробегов.

Относительно корма, который у нас есть, мнение его следующее.

Мякина из молодой пшеницы и сена – корм не слишком подходящий. В ней совсем нет зерна. Нет в нем и жиров, но он очень хорош в обычных зимних условиях.

NB. Думаю, это еще не решенный вопрос. Много спорили об отрубях. Они действительно полезны, поскольку лошади жуют овес, который их содержит.

Жмых – жирный, поднимает энергию, очень хорош для кормления лошадей.

Овес (у нас его два сорта) тоже отличный корм для рабочих лошадей. Белый сорт значительно лучше бурого.

Наш тренер продолжал говорить о важности тренировки лошадей, чтобы держать их в тонусе, что даст им возможность тянуть, меньше уставая. Он согласен, что выводить лошадей ради тренировки трудно, но считает, что можно много чего добиться, заставляя их двигаться быстро, периодически осаживая. Это, по его словам, нечно вроде гимнастики.

Весьма поучительно обсуждение этого вопроса. Но я перечислил только самые важные моменты.

Четверг, 18 мая.

Ветер ночью упал; сегодня тихо, с легким снегом. С наслаждением играли в футбол. Это единственный спорт, возможный при этом свете.

Я нахожу наш зимний образ жизни весьма удачным. Впрочем, то же, вероятно, думает каждый, стоящий во главе какого-нибудь предприятия, так как в его власти изменить его. С другой стороны, устанавливая порядок в настоящем случае, приходится принимать в расчет удобства для работы и для развлечений, доставляемые первоначальными приготовлениями к экспедиции. Зимние занятия каждого связаны по большей части с инструментами и орудиями, одеждой и санным обозом, предусмотрительно заготовленными; строй жизни же приспособляется к этим занятиям. Мы можем поздравить себя с той деловитостью, которая сложилась в нашей экспедиции этой зимой.

Пятница, 19 мая.

Утром дул северный ветер при сравнительно высокой температуре: около –6° [–21 °С]. В полдень играли в футбол; мы с каждым разом делаем успехи.

К вечеру ветер опять подул с севера, а к ночи снова затих.

Вечером Райт читал лекцию «О льдах». Предмет трудный, и он нервничал. Он молод и самостоятельно еще не работал; только еще начинает постигать всю важность поставленной им себе задачи. В своей лекции он сообщил много интересного, но довольно бессвязно. Последовавшая за лекцией беседа привела к решению: посвятить еще один вечер более обширным вопросам, как-то: о Большом барьере и о внутреннем ледяном покрове. Доклад по этому случаю я думаю написать сам.

Аткинсон опустил свою сеть на новое место, глубиной в 15 саженей, и вчера утром добыл 43 рыбы – улов небывалый; зато вечером было поймано всего две.

Суббота, 20 мая.

Сильный южный ветер. Снег, и очень холодно. Мы по большей части далеко не ходили. Уилсон и Боуэрс взобрались на вершину Вала и там нашли ветер силой в 6–7 баллов, температуру –24° [–31 °С], и их изрядно покусал мороз. Когда они в таком виде явились, их встретили веселыми криками «ура»; вот как у нас выражают сочувствие к пострадавшим! Что касается Уилсона, такое отношение объясняется тем, что он своим отказом кутать голову возбуждает зависть тех из нас, которые не могут выходить на мороз с такой легкой защитой для головы и лица.

Ночью ветер стих.

Воскресенье, 21 мая.

Та же история. Утром ветер с севера. Думал сходить на мыс Ройдса, но мне сказали, что открытая вода доходит до ледника Барни, Я отправился туда и хотя нашел лед у мыса крепким, но впереди все время видел темную полосу, указывавшую, что до края его очень близко. Такое упорное присутствие открытой воды к северу чрезвычайно замечательно и даже необъяснимо.

Завтра схожу на мыс Ройдса.

Температура этот год упорно понижалась; долго держалась около нуля [–18 °С], потом опять долгое время около –10° [–23 °С], теперь же редко отходит от –20° [–29 °С] и еще опускается. Сегодня –24° [–31 °С].

Сегодня вечером на небе разыгралось такое чудное сияние, какого я еще не видел. Одно время небо от NNW до SSО и до самого зенита представляло сплошную массу арок, полос и завес, находившихся в постоянном быстром движении. Особенно восхитительны были колеблющиеся завесы: у одного конца поднимется волна яркого света и бежит к другому или блестящее пятно быстро расходится, как бы в подкрепление бледнеющему свету завесы.

Преобладающий цвет сияния – бледновато зеленый, но движению любой блестящей части его явно предшествует алая вспышка. В этом явлении бесконечная прелесть; прелесть жизни, формы, краски, движения, таинственно вспыхивающих и не менее таинственно исчезающих, чего-то неуловимого, далекого от действительности. Это – язык мистических письмен и знамений, божественного вдохновения. Разве нельзя себе представить, что обитатели какого-нибудь другого мира (хотя бы Марса), располагающие могучими силами, таким способом окружают нашу планету огненными символами, золотыми письменами, ключи к которым мы не имеем?

Признание Понтинга, что он не в состоянии фотографировать сияние, возбуждает у нас много толков. Норвежцу, профессору Штёрмеру, это, как слышно, удавалось. Симпсон записал его способ, состоящий, по-видимому, просто в быстроте, с какой действуют объектив и чувствительная пластинка. Понтинг уверяет, что он достиг еще большей быстроты однако у него ничего не выходит, даже при продолжительной экспозиции. Дело идет не об одном сиянии; звезды точно так же не даются ему. Даже при пятисекундной экспозиции звезды являются короткими светлыми черточками. У Штёрмера они выходят точками, что указывает на краткость экспозиции; между тем на некоторых его фотографиях есть детали, которые как будто не могли получиться при короткой экспозиции. Все это очень странно.

Понедельник, 22 мая.

Уилсон, Боуэрс, Аткинсон, Э. Эванс, Клиссольд и я отправились на мыс Ройдса с тележкой, нагруженной нашими спальными мешками, походной печкой и кое-какой провизией. Тележка эта состоит из рамы, сделанной из стальных трубок и поставленной на четырех велосипедных колесах.

Поверхность льда на 2–3 дюйма покрыта снегом, едва покрывающим «цветы» соленого льда, а для таких условий тележка эта, которую выдумал Дэй, самая подходящая, особенно в таких местах, где деревянные полозья на соляных кристаллах подвергаются слишком сильному трению. Я склоняюсь к мнению, что в очень многих случаях колеса на морском льду служили бы лучше полозьев.

Мы в 2 1/2 часа дошли до мыса Ройдса, по пути, в бухте за мысом Барни, убив императорского пингвина. Птица отличалась удивительным оперением: грудь ее отражала северный свет не хуже зеркала.

Почти стемнело, когда мы, спотыкаясь, перебрались через скалы и наткнулись на оставленный Шеклтоном дом[42]. Клиссольд пустил в ход печку, между тем как я и Уилсон прошлись по взморью и обошли кругом маленькое озеро. Температура доходила до –31° [–35 °С], и в доме было страшно холодно.

Вторник, 23 мая.

Утро посвятили проверке припасов, оставленных внутри и вне дома. Мы провели холодную ночь очень уютно в своих мешках.

Нашли порядочное количество муки и датского коровьего масла, довольно много парафина и небольшой запас разной провизии; всего было достаточно, чтобы при надлежащей бережливости такую компанию, как наша, содержать в течение шести-восьми месяцев. В случае надобности было бы, несомненно, весьма полезно иметь в своем распоряжении подобный склад. Припасы несколько разбросаны, и сам дом вследствие необитаемости представляет обветшалый, безотрадный вид, почему-то несравненно более неприветливый, чем наш старый дом на мысе Армитедж.

Напившись какао, мы не имели повода долее тут задерживаться и пустились в обратный путь. Единственными полезными предметами, которыми мы отсюда попользовались, были два – три лоскута кожи и пять молитвенников. До сих пор у нас было не больше семи; это приобретение значительно обогатит наше воскресное богослужение.

Среда, 24 мая.

Происшествий никаких. Северный ветер. Температура поднялась до нуля [–18 °С]. Так как мне предстояло ночное дежурство, то я не выходил. Луны нет, и на дворе мало привлекательного.

Аткинсон прочитал интересную лекцию по паразитологии. Дал краткий обзор жизненного цикла экто– и эндопаразитов[43] – нематод, трематод[44]. Рассказал, что у них почти всегда имеется промежуточный хозяин, что в одних случаях паразиты становятся причиной заболевания, а в других могут даже принести пользу[45]. Аткинсон рассказал, что сейчас паразитология достигла лишь незначительных успехов.

От глистов Аткинсон перешел к простейшим – трипаносомам[46], вызывающим сонную болезнь, разносчиком которой является муха цеце. Рассказал, как они размножаются в организме промежуточного хозяина или ждут своего часа в виде цист[47] в организме основного хозяина, как, например, возбудители малярии, переносчиком которой является малярийный комар (анофелес). Все это было очень интересно.

Четверг, 25 мая.

Южный ветер сильными порывами; температура необычайно высокая: –6° [–21 °С]. Это был настоящий шторм. Атмосферные условия здесь, несомненно, очень интересные. Симпсон обратил наше внимание на то, что по нашим записям за февраль, март и апрель на мысе Эванс чрезвычайно высокий процент штормов. Мы положительно не испытывали ничего подобного ни на Барьере, ни даже на мысе Хижины.

Пятница, 26 мая.

Тихий, ясный день, приятный после недавнего ненастья. Огромная разница в приятности здешней жизни, если есть возможность каждый день выходить поразмять ноги. Сегодня я разыскал лыжи и лыжные шесты и пробежался по льду. После недавно выпавшего снега и ветра поверхность удобна для катания. Это отрадно, так как теперь хорош и санный путь, значит, открыты оба способа передвижения. Тревога насчет молодого льда – дело прошлое. Любопытно, что в бытность нашу здесь с судном «Дискавери» обстоятельства сложились так, что этой заботы у нас не было вовсе.

Стол у нас прямо роскошный. За обедом вчера был превосходный суп-пюре из тюленьего мяса, очень напоминающий заячий суп; за супом следовали не менее вкусный тюлений бифштекс, пирог с почками и желе. Когда мы утром проснулись, в воздухе уже стоял запах жаренья, и к завтраку мы вслед за овсянкой получили каждый по паре аппетитных рыбок, впридачу к хлебу с маслом, и, на десерт, мармелад. Второй завтрак состоял из хлеба с маслом, сыра и кекса, а в настоящую минуту обоняние говорит мне, что готовится баранина. Трудно было бы при существующих обстоятельствах представить себе более аппетитно составленное меню или режим, менее способный вызвать признаки цинги. Мне не верится, чтобы у нас появилась цинга.

Сегодня Нельсон читал нам очень хорошо составленный, краткий обзор основных задач биолога. Один момент в его докладе особенно поразил нас: процент выживания. Получается, что в среднем у пары родителей выживают только два потомка. Причем как у людей, так и у рыб, в икре которых находится до 24 000 000 зародышей. Он много говорил об эволюции, приспособлении и т. п. Особенно горячо спорили о менделизме[48]. Наследование признаков обладает какой-то необыкновенно притягательной силой для человеческого ума. Спорили и об экспериментах профессора Лёба с морскими коньками и о том, удалось ли ему искусственно воспроизвести партеногенез[49]? Похоже, не слишком удачно.

Хорошей темой для талантливого пера было бы расширение интереса к полярным вопросам; сравнить духовное содержание зимы, проводимой прежними полярными мореплавателями, с содержанием нашей теперешней зимы. Все принимает другой вид по мере того, как расширяется наше знание.

Расширение человеческих интересов среди дикой обстановки всего нагляднее, может быть, уясняется сравнениями. Хотя бы такая простая вещь: наши предки называли «страшными, ужасными» такие скалы и группы гор, которыми мы в наше время восхищаемся, справедливо находя их прекрасными, величественными, возвышающими душу.

Поэтическое понимание таких явлений природы последовало не столько за переменой в наших чувствованиях, сколько за расширением наших знаний, убившим суеверные влияния.

Суббота, 27 мая.

Очень неприятный день – холодно, ветер. Не выходил.

Вечером Боуэрс читал нам свой доклад о подходящей пище во время санной экспедиции. С его стороны было большой смелостью браться за это, и он с замечательным терпением выискивал относящиеся к этому факты в книгах, затем с не меньшей ловкостью подбирал их. Рыться в полярной литературе в поисках фактов, относящихся к пропитанию, – неблагодарная задача, и еще труднее придавать должный вес разногласным заявлениям. Некоторые авторы вовсе умалчивают об этом важном предмете; другие не отмечают внесенных в него на практике изменений или прибавлений, дозволяемых обстоятельствами; третьи забывают описывать свойства разных пищевых продуктов.

Наш докладчик, распространяясь о рационах старого времени, говорил занимательно и поучительно, но изложение его, естественно, стало бледнее, когда он приступил к физиологической стороне вопроса. Он справился с ней, однако, храбро и с весьма всеми оцененным юмором.

Уилсон играл главную роль в последовавшей за докладом беседе и яснее осветил все сомнительные пункты. «Побольше жировых веществ», как будто говорит наука, и консервативная практика с некоторой осторожностью отзывается на это наставление. Я, конечно, займусь этим вопросом так основательно, как только дозволят имеющиеся налицо сведения и опыт. Пока же было очень полезно в общей беседе привести и обсудить все известные мнения по этому предмету.

С наибольшим чувством обсуждались сравнительные достоинства чая и какао. Сам я, признавая все, что можно сказать относительно вреда возбуждающих веществ, склоняюсь в пользу чая. Зачем отказывать себе в таком невинном возбудительном средстве в часы усиленного движения, если можно отвратить реакцию тем более глубоким отдыхом в часы бездействия?

Воскресенье, 28 мая.

Ночью было приключение. Одна из лошадей (серая, которую я водил в прошлом году и снял с оторвавшейся льдины) или упала, или хотела лечь в стойле, тогда как голова ее с обеих сторон была привязана. Она билась и брыкалась до того, что тело ее перевернулось задом наперед и попало в крайне неудобное положение. К счастью, почти тотчас услышали шум, перерезали веревки, и Оутс поставил ее на ноги. Она была сильно потрясена, но теперь опять совсем здорова, и ее проезжали, как всегда.

Как обычно, читал молитвы. После полудня прошелся на лыжах кругом бухты и вернулся, перейдя ее поперек. Ветра почти никакого; небо ясное; температура –25° [–32°C]. При таком морозе воздух удивительно мягкий. Как это ни может показаться парадоксальным, но верно то, что ощущение холода не согласуется с показаниями термометра, а обусловливается, прежде всего, ветром, а затем, в меньшей степени, влажностью воздуха и носящихся в нем ледяных кристаллов. Не могу себе отдать ясного отчета в этом, но могу положительно заверить, что мне бывает холоднее при безветрии в –10° [–23°C], чем мне было сегодня, когда термометр опустился до –25° [–32°C], при одинаковых, по-видимому, других условиях.

Удивительнее всего то, что мы никакими средствами не можем измерять влажности, или осаждения, или испарения. Я сейчас говорил с Симпсоном о непреодолимых трудностях, мешающих опытам в этом направлении, так как холодный воздух может содержать лишь самое малое количество влаги, а насыщение требует лишь очень немногой разницы в температуре.

Понедельник, 29 мая.

Еще один прекрасный, тихий день.

Выходил и до и после полуденного второго завтрака. Утром ходил с Уилсоном и Боуэрсом смотреть термометр, поставленный у Неприступного острова. По пути туда сопровождавшая меня всегда собака залаяла. Мы неясно ее видели и поспешно пошли к ней. Оказалось, что она лает над молодым морским леопардом. Он был нам необходим для нашей коллекции, но жалко было убивать его. Длинное, гибкое тело этого тюленя можно назвать почти красивым в сравнении с обыкновенным толстым, неуклюжим тюленем.

После второго завтрака мы в санях увезли нашу добычу, сперва сфотографировав животное при магниевом освещении.

Понтинг сделал большие успехи в этом искусстве, с помощью которого возможно зимой получать художественные снимки.

Вечером Понтинг порадовал нас прелестным докладом о Японии, с удивительными туманными картинами собственной работы. Лучше всего докладчику удались описания художественной стороны этого народа, ему, безусловно, симпатичного, Так, он вызвал перед нами их радостные цветочные празднества – в честь вишневого цвета, ириса, хризантемы, мрачного цвета бука, водил нас по дорожкам лотосовых садов, куда ходят задумываться в часы серьезного настроения. Показал нам также великолепные изображение гор Никко, храмов, исполинских будд. Потом, более туристским слогом, он говорил о вулканах и их кратерах, о водопадах и горных теснинах, о крошечных, заросших деревьями островках – характерной черте Японии, купальнях и купальщиках и пр. Его описания полны жизни, и мы очень приятно провели вечер.

Вторник, 30 мая.

Занят своими физиологическими исследованиями. Аткинсон видел морского леопарда у расселины, образуемой приливом. Это оказался тюлень-крабоед[50] – молодой и очень шустрый. Любопытно, что он, в противоположность вчерашнему, шумно отбивался, издавая прерывистое, гортанное рычание.

Ходил к дальнему айсбергу, у которого собралась целая публика, привлеченная Понтингом, который явился туда с камерой и магнием.

Было тихо и сравнительно тепло. Сердце радовалось веселой болтовне и смеху; весело было смотреть, как лошади со своими провожатыми подходили из темноты, еще более оживляя картину. Небо в полдень было необыкновенно ясное, а к северу даже блестящее.

В течение последних трех дней тут были приливы необычайной высоты, так что аппарат для их измерения испортился и возникло некоторое сомнение в правильности нашего способа. Дэй занялся этим вопросом, который мы сегодня подвергли основательному обсуждению. Измерения приливов окажутся бесполезными, если мы не будем уверены в точности нашего способа. Лужи соленой воды образовались на прибрежном льду вследствие высокого прилива, и сегодня, во время охоты за пожирателем крабов, в этих лужах показались очень яркие вспышки фосфоресцирующего света. Мы полагаем, что причина их – маленькие копеподы[51]. Я только что нашел упоминание о таком же явлении в книге Норденшельда «Вега»[52]. Он и, по-видимому, еще до него Белло[53] [Bellot] отметили это явление. Любопытный пример биполярности.

Другим интересным явлением, замеченным сегодня, было перистое облако, освещенное солнцем[54]. Его наблюдали Уилсон и Боуэрс на 5° выше северного горизонта, а солнце было на 9° ниже нашего горизонта, и мы высчитали, что без рефракции, облако может быть видимо на высоте 12 миль. Если допустить рефракцию, явление представляется весьма возможным.

Среда, 31 мая.

Утром небо было облачное и температура поднялась до –13° [–25°C]. Лыжи вязли не только в глубоких сугробах. В воздухе было что-то удручающее, мне стало очень жарко, и я пришел с прогулки с обнаженной головой и руками.

В 5 часов ветер, после полного затишья, вдруг подул с юга с быстротой 40 миль в час, и с тех пор у нас метель. Ветер порывистый, от 20 до 60 миль. Никогда не видал я, чтобы буря нагрянула так внезапно. Из этого видно, как легко было бы заблудится, отойдя даже на небольшое расстояние от станции.

Сегодня Уилсон читал нам очень интересный доклад о рисовании. Он начал с объяснения своего метода: делать сначала набросок, записывая, какие потребуются краски. Этот способ он считает более подходящим для здешнего климата, чем цветные карандаши. Это практичнее для холодных пальцев, притом совершенствуешься по мере того, как совершенствуется наблюдательность. Он затем перешел к крайней важности точности в исполнении, и тут его объяснения и манера выражаться сильно напоминали Рёскина[55]. Не должно быть неосмысленных линий – каждая линия должна быть плодом наблюдения. Контраст света и тени, умение тонко оттенять и различать – все это невозможно без тщательности, терпения и обученного внимания.

Он вызвал в слушателях улыбку, выводя обобщения из принесенных ему для критики неудачных работ других членов нашей компании. Он указал, сколько в этих работах предвзятого. «Нарисует айсберг, – сказал он, – совершенно верно, такой, какой он сейчас, и изучает его, но море и небо игнорирует, считая, что дорисует потом, потому что думает: море и небо везде одинаковые». Гармоний природы нельзя ловить наугад. Он привел много цитат из Рёскина, затронул вопрос о компоновке и попутно вставил несколько сердечных слов о Понтинге.

Доклад был выдержан в обычном автору скромном тоне, но невольно был выражением его личности и глубокой искренности. Как человек Уилсон стоит очень высоко – до чего высоко, меня вполне научил только опыт последних месяцев.

Нет другого члена нашей компании, который пользовался бы таким всеобщим уважением; сегодня только, после этого вечера, мне стало ясно, с каким терпением, как неуклонно он посвящал свое время и внимание тому, чтобы помогать другим рисовальщикам в их работах, и так во всем: ни один доклад не состоялся без его участия; с ним советовались при разрешении практических и теоретических задач, возникающих в нашем полярном мире.

Достижение великого результата терпеливым трудом есть лучший в мире вид наглядного обучения человечества, тогда как то, что достигается гением, как оно ни велико, редко может быть поучительно. Глава нашего научного персонала подает могучий пример сохранения той добротоварищеской связи, которая составляет столь разительную и благодетельную характеристику нашей маленькой общины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.