4 Дом предков

4

Дом предков

У каждого курга есть свой дом предков. Без этого дома нет курга. Даже если он покинет родные края и пустится в погоню за изменчивым счастьем, потерпит неудачу и потеряет все, у него останется последняя надежда и пристанище — дом предков. И пока этот дом существует, спасительная ниточка связывает курга с родиной, давая ему возможность оставаться кургом. Дом предков — не просто здание о четырех стенах, это основа жизни курга, особенно мужчины, это, я бы сказала, главный устой его жизни. Дом предков — целый комплекс, с которым связано не только понятие крыши над головой, но и история предыдущих поколений. Это — кусок хлеба (иногда малый, иногда большой) и причастность к собственности. Это — чувство клановой солидарности, оберегаемой «духами» неутомимых предков. Вот что такое дом предков. Называется он на языке кодагу «айн мане».

Дома эти в основном разбросаны по деревням. В городах и городках их очень мало. Город с его современной жизнью чем-то враждебен дому предков и действует на него разрушающе. И это естественно. Ибо дом предков — один из устоев кургской деревни и прошлого феодализма. «Айн мане» и строился всегда по особому. Для строительства вызывали специальных плотников-малаяли с Малабара. Поэтому архитектура такого жилища напоминает конструкцию домов земледельческой касты найяров из Кералы. Среди самих кургов плотников не было. Достаточно солидных плотников не было и среди других общин местного населения. Малабарцы строили не за страх, а за совесть, выполняя требования своих заказчиков. А требования эти были весьма специфическими. Кургские земледельцы и землевладельцы, постоянно враждуя друг с другом, старались превратить свои дома в небольшие крепости. Поэтому дома предков напоминают родовые замки. Когда-то такой дом действительно являлся гнездом целого рода. В более поздние времена он превратился в укрепленное жилище родового клана. Чем состоятельней и богаче клан, тем толще делались, каменные стены дома, тем массивней ковались решетки на окнах-бойницах, тем глубже и хитроумней рылись защитные траншеи. Такие дома успешно противостояли не только враждебному клану, но и отрядам самого правителя Курга. Поэтому раджи этой горной страны, боясь соперничества глав мощных кланов, лично выдавали разрешение на постройку такого; дома-крепости, пытаясь ограничить число крепостей. Тех крепостей, которые в любой момент могли стать центрами феодальной усобицы.

Времена феодальных усобиц канули в прошлое, отряды воинов раджи больше не осаждают замки непокорных вассалов, а дома-крепости все еще стоят. В Курге вырастают новые дома. Но они уже другие. Однако живущие в этих новых современных домах все равно связаны с небольшими крепостями и замками, и чем старше такой замок, тем большее количество потомков он объединяет, тем шире его влияние на улицы и кварталы современных домов.

Традиционные дома предков напоминают старые замшелые дубы, чьи одеревеневшие корни незаметно и скрытно протянулись к молодым деревцам, создав сложное переплетение, в котором подчас трудно разобраться и понять, кто же чьими соками питается. А может быть, это происходит взаимно. Так ведь часто случается — прошлое питает настоящее, а настоящее нередко дает вторую жизнь прошлому…

Первый дом предков, который я увидела, стоял в деревне Баламури и принадлежал Айяппе. Он возник передо мной неожиданно на невысоком холме, вынырнув из дождливых сумерек. Холм был обнесен каменной стеной, поросшей мохом. От его подножия вверх вела лестница, сложенная из крупных каменных блоков. Лестница упиралась в каменные ворота, боковины которых были похожи на скругленные башни. Я поднялась по ступеням лестницы и оказалась в мощеном дворе, замкнутом четырехугольником побеленных строений под красными черепичными крышами. Во дворе стоял круглый цементированный колодец, и от него к центральному входу вела дорожка, вымощенная красным кирпичом. Мое вторжение в «замок» не прошло незамеченным. Сухонькая старушка в белой вдовьей одежде спустилась с веранды дома и сделала приглашающий жест.

— Добро пожаловать в наш дом предков, — сказала она. — Мистер Мутанна мне о вас уже рассказывал.

Мы поднялись на веранду.

Дом оказался старым и большим. Солнце село, и теперь отовсюду из углов наползала темнота. С веранды я попала в центральный зал. В нем было не менее ста квадратных метров. В середине зала темнело углубление, похожее на мелкий колодец. Из квадратного отверстия, проделанного в крыше, в «колодец» капала дождевая вода. Дождь был небольшой, и редкие его капли, срывавшиеся с крыши, гулко шлепались в воду углубления. Такой «колодец» существует в каждом традиционном доме предков. В далекие времена он спасал осажденных от жажды.

Старушка зажгла масляную лампу, и она тускло осветила темные деревянные колонны, поддерживавшие крышу зала, длинные деревянные скамьи между колоннами и детей, тихо сидевших на этих скамьях. Из кухни, примыкавшей к залу, тянуло дымом, и отсвет пламени очага плясал на каменном полу. Так было сто лет назад, так осталось и сейчас. На потемневшей от времени стене висел сундук, и он, конечно, привлек мое внимание. Я привыкла к тому, чтобы сундуки стояли. А этот почему-то висел. Старушка заметила мое недоумение, скользнула к сундуку белой тенью сквозь сумрак зала и коснулась тонкой морщинистой рукой поверхности сундука.

— Здесь все ценности нашей семьи. Они неприкосновенны и переходят из одного поколения в другое. Это наше достояние и наша гордость. Поэтому сундук должен висеть на видном месте. Чтобы все знали и помнили.

Я провела рукой по гладким, темным доскам сундука и почти физически ощутила ток долгих веков. Сундук был старинный, и даже хозяйка дома не помнила, кто из далеких предков заказал его малабарскому мастеру.

Разглядывая зал, я заметила, что в нем не было окон. Только двери — не менее двадцати. Двери вели в комнаты, отделенные одна от другой сплошными перегородками. В этих комнатах, как выяснилось, раньше жили сыновья и внуки старушки со своими семьями.

— Теперь они уже здесь не живут, — печально сказала старушка. — Времена настали другие, и дети разлетаются из своего родного гнезда. Кто работает в Меркаре, кто учится в Мадрасе, кто служит в армии. Но они часто сюда приезжают и недолго живут. Ведь это их дом. Каждый из них знает, что в доме предков их всегда ждет зажженная лампа, своя комната и блюдо с рисом.

— Смотрите, это канникомбре, — и показала на одну из дверей.

— Но я не знаю, что такое канникомбре.

— Как не знаете? — искренне удивилась старушка. Но через мгновение рассмеялась тонко и дребезжаще. — Совсем старая стала. Вы ведь не из Курга.

— Не из Курга, — подтвердила я.

Канникомбре была самой священной комнатой в доме. В этой комнате, как сказала старушка, «жили духи предков». Так первый раз я встретилась в Курге с духами предков. В этой комнате молились духам предков, испрашивали их благоволения и благословения, проводили церемонии в их честь. Канникомбре оказалась на удивление пустой. Рядом с небольшим решетчатым окном была расположена деревянная полка, на которой слабым огоньком мерцал светильник. Около светильника стояло несколько медных тарелок или блюд. Тут же лежала гирлянда засохших цветов. Вот, пожалуй, и все. Надо полагать, что духам в этой комнате было неуютно, зато просторно.

Из мира духов мы вернулись в мир земных дел. Самым «земным» помещением в доме был чердак. По широкой деревянной лестнице мы поднялись на него и попали в сложное переплетение стропил и перекрытий. Узкие чердачные окна были похожи на бойницы. И хотя было уже темно, я поняла, что сквозь эти окна-бойницы хорошо просматривается местность. И это было немаловажным обстоятельством в условиях осады. О прошлых осадах мне напомнило и большое количество продуктов, хранившихся на чердаке. На стропилах висели связки бананов, большие высокие корзины были наполнены неочищенным рисом — падди, а в массивных деревянных сундуках лежал очищенный рис, в корзинах, похожих на огромные горшки — хумы, были соль, перец и плоды мыльного дерева. В больших керамических горшках находилось топленое масло — гхи. На мой взгляд, на чердаке содержался не менее чем полугодовой запас провизии, рассчитанный на многочисленную семью.

Мы долго еще бродили с хозяйкой по этому большому старинному дому, и я все больше и больше понимала, что значит такой дом для традиционной семьи кургов. Веками здесь складывалась та лаконичная целесообразность, которая ясно отражала и образ жизни кургов и особенности их мышления и веры. Каждая деталь в доме имела свое название и точное предназначение. Нарушения этого предназначения никогда не допускалось.

Именно здесь, в доме предков, и протекает в XX веке та своеобразная жизнь прошлого, без которой, наверное, и не было бы Курга современного — такого, каким я его увидела. Наезжающие сюда временами члены семьи не приносят с собой свои заботы и хлопоты. Никому не приходит в голову устроить здесь контору или построить механическую мастерскую. Врач не станет принимать в этом доме своих пациентов, а адвокат не «осквернит» его стен папками с делами своих клиентов. Ибо дом предназначен не для делового и современного Курга, а для того, чьи связи с прошлым еще крепки и живы. Священна память о предках, священен их дом. И поэтому дом предков предназначен не только для жилья, но и для всего того, что имеет отношение к ритуальной стороне жизни кургов. Именно здесь, а не в другом месте, отмечаются и проводятся церемонии. Именно здесь семья собирается на традиционные праздники. Эти церемонии и праздники теряют свой смысл, если они происходят в другом месте. Только в доме предков есть все необходимое для ритуала. Перед канникомбре — комнатой духов предков на цепях висит медная лампа. Ее каждое утро зажигает старейшая женщина семьи. Лампа священна, ибо она символизирует единство и сплоченность семьи перед лицом ушедших предков. Лампе поклоняются и лампе молются. Лампа — участница и необходимая деталь всех церемоний. И не только церемоний. Если вы перед лампой даете или берете взаймы деньги или заключаете какое-то важное соглашение, вы не нуждаетесь ни в каких документах. Безмолвный «священный свидетель» надежно скрепляет вашу сделку. И после этого никто не смеет ее нарушить.

Огонь кухонного очага дома предков для кургов тоже священен. В его пламени заключена таинственная сила, которая превращает каменные стены здания в удивительное понятие «дом». Ибо здание еще не дом. Домом оно становится тогда, когда зажигается огонь очага. Этот огонь сопровождает курга всю жизнь. Он светит ему в темные ненастные ночи, о нем он вспоминает в дальней дороге. Этот огонь провожает его в последний путь: кремационный костер разгорается от его пламени. Пламя бережно, защищая руками, несут к месту погребения.

Входные двери домов предков повернуты на восток, в сторону восходящего солнца. Его лучи сродни и огню очага и колеблющемуся пламени священной лампы. Они должны сразу попасть в жилище. И каждый день они совершают путешествие по этому жилищу. Сначала лучи освещают веранду — «кайяле», ее резные деревянные колонны. Тогда на колоннах в сложном переплетении затейливых орнаментов появляются улыбчивые божества, тонкоклювые птицы, шагающие слоны, сплетенные змеи, цветы. Лучи веселыми зайчиками ложатся на широкие деревянные скамьи «аймара». Скамьи укреплены между колоннами и предназначены только для членов семьи и их родственников. Затем лучи проникают в открытую дверь, ведущую во внутренние помещения, и пробираются в центральный зал. Они выхватывают из полутьмы четыре массивные колонны по краям колодца — «мунду» и медленно ползут по дверям отдельных комнат, выходящих в зал.

Когда солнце поднимается над лесом, обитатели дома уже находятся на рисовом поле, которое примыкает к хозяйственным постройкам. Поля бывают разные. В пять-шесть акров у бедной семьи, в несколько сот акров — у богатой. Поле — это священная собственность семьи. Оно называется «полем предков». «Поле предков» не делится. Так повелось испокон веку. Что бы ни случилось, какие бы бедствия ни обрушились на семью, это поле должно оставаться неприкосновенным. Так завещали предки, и нарушать их завет никто не смеет. Это поле может поддержать семью в тяжелое для нее время. Большую объединенную семью, которая называется «окка». Вместе с домом предков на протяжении веков окка являлась (и до сих пор является) одним из устоев кургского общества.

Что же собой представляет эта большая объединенная семья? Во-первых, она действительно большая. По свидетельствам очевидцев, такая семья еще в XVIII и XIX веках насчитывала от ста двадцати до двухсот человек. Сейчас размеры этих семей меньше. Встречаются семьи в тридцать пять, пятьдесят и в сто человек. Последние много реже. Большие объединенные семьи можно найти и в других местах Индии, но в Курге они самые крепкие. Возникла окка в отдаленные времена из родовой организации и была своеобразной переходной категорией от рода к индивидуальной семье. Этот переход в Курге затянулся. И объясняется это теми историческими условиями, в которых оказались курги. А условия, как уже говорилось выше, были достаточно суровыми, и, чтобы выжить в них, требовались объединенные усилия многих родственников и их взаимопомощь. В любой момент из такой семьи можно было сформировать военный отряд, члены такой семьи могли вырубить солидный участок леса под пахотную землю, могли защитить от врага свое имущество. Чем больше была семья, тем больше она имела возможностей. Во времена феодальных усобиц раджи Курга опасались таких больших семей и всячески старались уменьшить количество их членов. Методы их были простыми: убийства, казни. Эти методы, естественно, не содействовали установлению сердечных отношений между центральной властью и такими семьями. Поэтому члены окки предпочитали оставаться за крепкими стенами своего дома предков и зорко следили за тропинками-траншеями, ведущими к дому. В опасные моменты семья превращалась в гарнизон, успешно отбивавший атаки противника.

Каждая окка имеет свое имя. Виранда, Паландира, Пиданда, Котера… Название окки не входит в имя собственное ее членов. Но это название должно быть упомянуто человеком во всяком важном деле, в каждой церемонии. Иначе, утверждают курги, духи предков не узнают своих потомков и не смогут им помочь.

У каждой окки был первый предок, который и положил ей начало. Первый предок был мужчиной, ибо основание таких кланов было мужским занятием. Иными словами, окка патриархальна. Времена материнского рода вместе с родовой системой давно отошли в прошлое.

Первый предок назывался «мула пуруша», что значит «основатель», или «ади каранава» — «первый предок». Это наиболее почитаемый предок, и в жертву его духу обычно приносится свинья. Остальные; предки довольствуются петухами. «Дух первого предка» практически занимает положение кланового божества. Вслед за ним наибольшим почетом пользуются «бира». Это те, кто пали на поле битвы, защищая свой клан, дом предков, свою деревню и родину. В каждой окке таких «бира» за последние века набралось порядочное количество. Все мужчины окки связаны родственными узами с первым предком. У женщин этих уз не было. Они уходили из своей окки в другие семьи, становились членами мужниной окки. Только при разводе или вдовстве женщины могли вернуться в родную окку. Но там они не имели никаких материальных прав. Собственностью семьи распоряжались мужчины. Они же и были главными наследниками этой собственности. Так остается и до сих пор.

Чем больше лет и веков проходило со времен славных деяний первого предка, тем отдаленнее становились родственные связи мужчин окки. Они оказывались троюродными, четвероюродными братьями, какими-то уже неясными племянниками, пятиюродными дедами. Вместе с этим росло и количество членов окки. Наступал момент, когда дом предков уже не мог вместить всей семьи, а поле предков не могло всех прокормить. Тогда из основной окки отпочковывалась ее производная. Но для того чтобы это произошло, нужны были «первый предок» и «дом предков». Достойный из старейших мужчин брал на себя роль «первого». Он же отвечал за сооружение дома предков. В доме поселялись те, кто был родственно близок этому первому, но еще живому предку. Когда бы это ни произошло, два ли века назад или в наши дни, члены обеих окк должны хорошо помнить время «исхода» и хранить эту память вечно. Между такими окками не должно существовать брачных отношений ни сейчас, ни потом. Окка экзогамна, и брачные отношения внутри нее запрещены. Как бы она ни разрасталась, сколько бы потом семей из нее не выделялось, клан накладывает табу на такие отношения. Для этого есть другие, неродственные окки. И если ничто не омрачало отношений с этими неродственными окками, то можно было отдавать туда дочерей или принимать из нее жен для сыновей и внуков.

Глава окки, которым является обычно старший мужчина, называется «корувукара». Младшие члены называются «кикарару». На корувукаре лежит ответственность за материальное положение и моральное состояние семьи. Эта ответственность компенсируется властью старшего над младшим. Младшие должны беспрекословно ему подчиняться. За неподчинение виновный несет наказание вплоть до изгнания из семьи. Но и корувукару должен быть всегда на высоте и соблюдать честь окки. Если он этого делать не способен, взрослые мужчины семьи могут его сместить и выбрать другого корувукару.

Мужчинам во всех делах принадлежит решающее слово. Мужчина — наследник и продолжатель рода. Кург всегда мечтает о сыне. Но случалось так, что наступали беспокойные времена, и война или усобица уносили жизни юношей и молодых мужчин. Окка оставалась без наследника. Однако пока в ней был жив хоть один мужчина, положение можно было поправить. Поправляли его путем усыновления мальчика или юноши из другой окки. Можно было договориться с этой другой оккой и взять оттуда мальчика, надежду вымирающей семьи. Можно было уговорить жениха очередной невесты стать членом окки будущей жены. На это иногда соглашались, иногда нет. Но всегда находился выход из положения.

Объединенная кургская семья всегда вела определенный традиционный образ жизни. Без этого образа жизни не было бы клана. Традиция предписывала обязанности. Мужчины совместно обрабатывали поле, вместе охотились, защищали дом и собственность. Женщины вели домашнее хозяйство. Мужчины и женщины, члены одной окки, обязаны быть вместе на свадьбах, похоронах, праздниках, танцах. Есть места, причастность к которым знаменует полноправную; принадлежность к клану. Это — общее поле, алтарь для духов предков и общее место кремации. Только изгнанный не имеет к ним отношения.

Дом предков и окка возникли в деревне. И все, что еще от них сохранилось, остается в деревне. Деревни же эти не похожи ни на другие индийские деревни, ни на наши. Когда мы говорим «деревня», в нашем представлении возникает тесная группа домов, окруженных полями и лесами. В Курге это представление ломается. Вы едете по пустынным лесным трактам и горам, а вам говорят, что это деревня. Вы начинаете оглядываться, ища глазами группу домов, но ничего подобного не замечаете. И только миль через десять появляется каменный массив первого дома предков. Через пятнадцать миль — второй. Через двадцать — третий. Еще через десять — четвертый. Это и есть кургская деревня. Четыре-пять домов, разбросанных на больших расстояниях и упрятанных в горных долинах. В каждом доме своя окка. В каждом доме свои заботы и беды. И какой бы большой ни была эта окка, ей подчас бывает трудно справиться в одиночку, без поддержки, со своими делами. Тогда на помощь приходит дружественная окка.

Дружба семей — это целый особый институт, носящий название «аруваме». Традиционные дружеские связи переходят из поколения в поколение. Глава дружественной окки носит титул «арува». Арува должен организовать помощь другой окке, если возникает в этом необходимость. Члены дружащих окк присутствуют на свадьбах и похоронах друг у друга, где выполняют традиционные обязанности. Между окками, связанными аруваме, существуют и брачные отношения. Рекомендованные арува жених или невеста охотно принимаются дружественной оккой.

Окка является основной ячейкой деревни. Главы окк в деревне образуют совет старейшин, возглавляемый традиционным и наследственным вождем. Правом выдвигать вождя обладают только определенные семьи. Это право сохраняется за ними и до сих пор. Полномочия и обязанности такого вождя, или, как его называют курги, «ур такка», довольно широкие. Он следит за чистотой в деревне, за тем, чтобы мосты и паромы были в порядке, заботится о путешественниках и паломниках, которые проходят через деревню (ведь через кургскую деревню можно идти целую неделю). Вождь руководит обработкой земли и организует помощь тем, кто в ней нуждается. В его обязанности входит чтение специальной молитвы и участие во всех церемониях. И наконец, он штрафует за проступки и может даже на определенный период исключить человека из общины. Исключенный по истечении срока должен совершить паломничество к священной реке Кавери и только после этого может вернуться в деревню.

Как видите, у вождей «ур такка» работы много. Но вожди — народ крепкий и привыкли справляться со своими обязанностями. Все семьи в деревне предоставляют вождю свою помощь. Но с каждым годом этой помощи становится все меньше, ибо традиционные кланы уменьшаются в числе, и дома предков постепенно пустеют. Традиция и современная жизнь приходят в непримиримое противоречие даже в Курге. Это противоречие приводит к медленному отмиранию большой объединенной семьи. Кургская окка-клан когда-то включала в себя множество индивидуальных семей. У каждого сына, внука, правнука, племянника, брата была своя жена, свои дети. И в доме предков каждая такая семья имела отдельную комнату. Получалось нечто вроде большой коммунальной квартиры, где все жильцы были родственниками друг другу. По этой роковой причине атмосфера ряда домов предков была отнюдь не мирной. Но тогда это не имело особого значения. Традиционная окка поглощала и подчиняла индивидуальную семью. Клан был главным, индивидуальная семья — второстепенным и чем-то незначительным. Настолько незначительным, что даже не существовало (и до сих пор не существует) в кургском языке специального термина для определения такой семьи. Клан владел земельной собственностью, индивидуальная семья была только совладельцем. Но новые отношения с жесткими законами частной собственности вторглись в Кург. Индивидуальная семья оказалась на гребне этих отношений. Она разрушает окку, лишая ее социально-экономической основы, и постепенно превращает клан в трогательную традицию любимого прошлого. Многие индивидуальные семьи, имея какой-то изначальный капитал, уходят из кланов, обзаводятся своей собственностью, поселяются в других местах, строят новые дома. Пустеют комнаты в домах предков, все чаще вместо людей в эти дома приходят письма из Меркары, с крупных плантаций, из других городов Индии.

Старый деша-такка, вождь высокого ранга (в Курге их всего восемь), написал мне об этом следующее;

«В течение XVIII века или даже раньше каждая семья, или окка, жила по системе объединенной семьи. Главой семьи являлся старший мужчина, руководивший младшими. Младшие преданно повиновались его распоряжениям. В наше прогрессивное время каждый пытается найти свой путь жизни, считая систему объединенной семьи неблагоприятной для индивидуального развития. Красивые, интеллигентные и энергичные молодые люди покидают кров в поисках собственной фортуны».

Так старый вождь определил в 1970 году процесс умирания окки. Однако традиция остается традицией, и поэтому вся семья собирается в доме предков на праздник или на церемонию. Но это уже не окка, не клан в его социальном смысле. Это просто разные семьи, связанные родственными узами. И среди собравшихся на годовой праздник в доме предков вы увидите и богатого плантатора, и преуспевающего врача, и владельца предприятия, и мелкого клерка, и человека, перебивающегося случайной работой или кормящегося толикой риса с «поля предков». Значимость индивидуальной семьи возросла. Она стала главной и своей имущественной дифференциацией уничтожила смысл окки. Эта дифференциация зависела от новых отношений, от количества капитала, оказавшегося в распоряжении той или иной семьи, а иногда и просто от везения. Дифференциация ввела новые понятия «богатый родственник», «бедный родственник». И только в очень глухих районах Курга (в так называемых отсталых) еще сохраняются многочисленные окки, их общая собственность и их живые традиции.

* * *

…Мы сидим с хозяйкой дома на широкой скамье в центральном зале. Мерно стучат дождевые капли по крыше, и вода стекает в «колодец». Пламя медной лампы перед комнатой духов предков колышется под ветром, который задувает в щели. В зале холодно и сыро. Открытые двери комнат зияют темнотой и пустотой. Тихо. Дети, которых оставили на попечение бабушки, уже спят.

— Вот так мы теперь и живем, — вздыхает старушка. — Одиноко и пусто. Даже не верится, что еще лет двадцать назад здесь было много людей, и их голоса наполняли этот дом. Все меняется.

И замолкает…