23 Изгнание

23

Изгнание

Мутноватые воды священного Ганга лениво набегают на каменные ступени, спускающиеся к реке. На ступенях, у самой воды, сидят паломники. Они приходят каждый день в этот город, чтобы прикоснуться к святости великой реки. Их очень много, и количество их никогда не убывает. Они приходят на рассвете и ждут. Они смотрят на противоположный берег, плоский и унылый. Там, над четкой линией горизонта, каждый день разгорается алая заря. Потом появляются первые лучи солнца. Они служат сигналом паломникам. Паломники, толкая друг друга, входят в красноватую от еще не остывшей зари воду.

Откуда-то из-за угла раздаются щемяще-тягучие звуки утренней раги. Он знает, что музыкант приходит каждое утро на это место, но он никогда не видит его. Окошко в толстой стене узко и забрано тесной железной решеткой. Музыкант не попадает в поле его зрения, а другой возможности увидеть его у него нет. Он только слушает, как перед рассветом музыкант настраивает инструмент. Потом раздаются эти привычные звуки. Но каждый раз знакомая мелодия звучит по-разному. Он знает, что это зависит от настроения играющего. Сегодня настроение у музыканта печальное. И поэтому его мелодия иногда похожа на плач ребенка. Грусть, изливающаяся в этих звуках, отвечает и его настроению. Оно такое же печальное, как и у музыканта. Печаль приходит к нему часто. Печаль и 6eзнадежность. Сколько лет прошло в этих тесных комнатах прибрежного замка? Кажется, одиннадцать. И каждый день одно и то же. Узкое окно — единственное, что связывает его с внешним миром. Он смотрит в него вот уже одиннадцать лет подряд. Он изучил каждый изгиб священной реки, помнит каждую выбоину па каменных ступенях-гхатах. Он узнает иногда даже паломников. Некоторые из них приходят сюда ежегодно, чтобы совершить омовение, освобождающее от земных грехов. Он просил разрешить и ему войти в эти священные освобождающие воды. Но ему ответили отказом. В чем смысл такого отказа? Месть? Возможно. Месть паршивых англичан. Тех, кто вторгся в его страну и отобрал у него Кург. Ему не разрешили посещать и храм. В Бенаресе много храмов. Они высятся над Гангом, совсем рядом с замком. Один из них посвящен богу Шиве. Тому богу, которому поклонялись его предки, первые раджи Курга. Он хотел сходить в храм к богу Шиве, а заодно и помянуть предков. Но ему не разрешили. Теперь он давно уже не просит ни о храме, ни об омовении.

Годы делают свое. Чем больше их проходит, тем меньше желаний остается в его сердце. Годы гнут его спину, делают расслабленной походку, серебрят волосы. Годы его старят. А сколько их еще будет впереди? Вот таких однообразных, похожих один на другой. Сколько раз он видел это поднимающееся над Гангом солнце? Можно, конечно, подсчитать. Но в этом подсчете он не видит смысла. Смысл многого уже утрачен. Потерян в этом шумном жарком городе, расположенном на плоской равнине. Даже солнце для него имеет смысл только утром. Утром, когда с реки еще тянет успокоительной прохладой. Потом и оно становится бессмысленным в своей яростной раскаленности. Жаркий воздух вползает в тесные комнаты, обволакивает собой все, лишает его тело движения, а его мозг — мыслей. Ему трудно дышать этим плотным, почти осязаемым воздухом. Ему и маленькой Гаурамме, которой нет еще и года. Гаурамма родилась здесь, в этом замке. И от этого она слаба и даже плачет тихо. У нее тоже нет сил. Он молил Шиву и всех кургских богов, чтобы она выжила. В Гаурамме, его дочери, заключена его надежда. Какая-то призрачная, иллюзорная, но все-таки надежда. Сейчас он слышит ее плач, и он тоже печален, как тягучие звуки утренней музыки.

Он следит за солнцем. Оно поднимается все выше и выше, и с этим неотвратимым подъемом внутри у него разрастается что-то щемящее и обессиливающее. Он хорошо знает, что это только начало. Начало того, что нельзя ни преодолеть, ни хотя бы приостановить. Вот уже сколько лет нарастающий зной несет на своих зыбких волнах черный парус тоски. Тоски, которая причиняет ощутимую физическую боль, которая слабеет только с заходом солнца. Он смотрит на зыбкие и призрачные волны зноя, трепетно переливающиеся над размытыми ярким светом полями противоположного берега. Эти призрачные волны затевают странную и обманчивую игру. Они сталкиваются, густеют, и в их дрожащем мареве нечетким миражом возникают синие горы. Сначала неясные, потом более ощутимые и реальные. Синие горы Курга. Такими он их видел в последний раз, когда проезжал через поверженную и молчаливую страну. Эти горы провожали его. Он щурит глаза, стараясь удержать их неверные очертания в расплывающемся зыбком зное. Он знает и почти уверен, что этот мираж — единственное, что осталось ему от Курга. Его гор он уже не увидит.

Если бы он знал тогда, чем это кончится, он бы поступил иначе. Он сделал все, чтобы они его убили. Написал оскорбительное письмо, поднял кургов на войну, издевался над «союзниками», когда ехал под их охраной в ставку их резидента в Бангалур. Там он спокойно ожидал казни. Но они не сделали это. Они придумали ему худшее, чем смерть. Пожизненное изгнание и заточение.

Из Бангалура его отвезли в веллурскую крепость Его слуги и женщины незаметно исчезли. Он не знал, уходили ли они добровольно или им приказали это сделать. Он остался почти один. Но в Веллуре режим заключения не был строгим. Он сумел связаться с теми, кто ему был нужен. Он не собирался складывать оружия. Мятеж в Веллуре оказался неудачным. Его предали свои же, индийцы. Мятежников казнили на площади, и он слышал из крепости их крики. Он ожидал что за ним придут тоже. И даже желал этого. Но они опять его обманули и не пришли за ним. Пришли позже, но только затем, чтобы отвезти его в далекий священный город Бенарес. Английский офицер так и сказал: «Ваше высочество, Британское правительство уважая ваш сан и заслуги, распорядилось поместить вас в самом священном городе Индии. Там для вас приготовлен самый священный замок на берегу самой священной реки». И засмеялся громко и непочтительно. Он ничего не ответил офицеру, но сердце тоскливо сжалось в предчувствии недоброго. И оно его не обмануло.

Вот уже одиннадцать лет он стоит у этого окна. Сокровища, которые он пытался вывезти, украли у него англичане. Почтенная Компания взамен этого назначила ему пенсию. На эту пенсию он должен содержать себя и свою семью. И годами — никаких известий из Курга. Он знает, что тех, кто осмелится связаться с изгнанным раджей, ожидает смерть. Английские офицеры, которые сторожат его, никого к нему не пропускают. Он слышит, как они за дверьми играют в карты, громко смеются и похваляются доблестью. Он знает эту «доблесть». Его не проведешь. Их «доблесть» можно купить вместе с ними. Он их покупал. Несколько раз. Когда из Курга к нему пробирались верные люди. От них он узнавал, что происходит в его стране. Там было неспокойно. Его враги подняли голову. Они ползали у ног англичан, стараясь выклянчить себе земли и привилегии. Они оговаривали его и обвиняли в том, в чем он никогда не был виноват. Чинна Басаппа и Деваммаджи вернулись из Бангалура. Но как они ни старались, у них ничего не вышло. Чинна Басаппа, этот презренный заговорщик, не стал раджей. А ведь когда он вернулся в Кург, он себя так называл. И потребовал себе дворец в Меркаре. Но он просчитался. Чинна Басаппу раджей не сделали, и дворца он не получил. Англичане без него могли управлять в Курге. Чинна Басаппа на них сердит и плетет паутину очередного заговора теперь против своих же покровителей. Вожди враждуют между собой, и англичане искусно их стравливают. Эти сыновья шлюх до сих пор боятся кургов и чувствуют себя там, у синих гор, неспокойно. Поэтому они там осторожничают. Завели при комиссаре магистрат и посадили там только кургов. И даже некоторые считают, что Кург имеет собственное правительство. Но он-то знает, что это не так. Магистрат безвластен, все решают сами англичане. И никого не спрашивают. Они превратили Кург в дойную корову. Земледельцы должны платить им высокие налоги. Лучшие земли Курга забираются под плантации. Плантации принадлежат тем же зловредным европейцам. Им все мало. Разве Кург не заплатил им в свое время за их «дружбу и союзничество»? Где эти деньги? Они должны были как честные люди вернуть их Кургу. Но они, грабители и убийцы, даже не подумали этого сделать. Они остались должны Кургу сотни тысяч рупий, а выплатили только какие-то жалкие проценты. А деньги Деваммаджи? Только не той Деваммаджи, которая была его сестрой и женой этого труса Чинна Басаппы, а той несчастной дочери Вирараджендры Старшего, которая десятилетней девочкой вступила на кургский престол. Той Деваммаджи, которая потом была убита вместе со своими детьми и мужем. Он знает, что Старший положил на ее счет пятьсот пятьдесят тысяч рупий в банк самой Компании и триста тысяч в Бомбейский банк. Это были деньги кургских раджей. Но англичане не желают выплачивать даже процентов с них. Они ограбили Кург и обчистили его раджей. Они поступили как подлые обманщики и мошенники.

«Деньги Деваммаджи» — эта мысль все чаще не давала покоя ему. Он смотрел на восходящее солнце и думал о них. Он слушал утреннюю рагу и вновь возвращался мыслью к ним. Восходы сменялись закатами. День ночью. Приходили и уходили паломники, совершавшие омовение в священном Ганге. Палящая жара сменялась затяжными дождями. Менялись английские офицеры у дверей его комнат. Шел год за годом. Каждый год приближал его старость.

Наступили сороковые годы XIX столетия. Все более отчетливо раджа понимал, что ничего не случится в этом прибрежном замке и никто не изменит его положения до самой его смерти. Никто, кроме него самого. Но он мог так мало. Без друзей, без верных слуг без кургов — что он мог сделать? Навсегда отрезанный от своей страны и ее гор, помещенный в тесную клетку с решетками на окнах, он был один во всем мире. Но неукротимый кургский дух, хоть и задавленный, продолжал жить в узнике. Мысль его работала. И наконец, стал складываться вполне определенный план. План был безрассудный и отчаянный. Он поедет в Англию — незнакомую далекую Англию, откуда приплыли первые корабли почтенной Ост-Индской компании. Той Компании, которая лишила Кург независимости, превратила его раджу в узника и ограбила его. Он поедет туда, откуда пришли эти незваные европейцы. Он слышал, что у них есть королева. Они все ее подданные. Он слышал, что в этой стране есть королевский суд, которому обязана подчиняться почтенная Компания. Он подаст на нее в суд. На всех сразу — на генерал-губернатора, на ее губернаторов, генералов, полковников. Он расскажет всем, как хитростью и обманом они лишили Кург независимости, а его, раджу, престола. Он расскажет о том, как они грабили и грабят Кург и какие суммы денег, не принадлежащих им, они присвоили. Он расскажет все и опозорит эту лживую Компанию с ее спесивыми губернаторами и тупыми генералами. Никто кроме него до этого не додумался. Разбитые поодиночке индийские князья уползали в свои норы, сидели там тихо и не пытались дать Компании по рукам. А ведь многие из них на свободе, которую они купили себе ценой унижений и раболепства. Нет, Вирараджа Младший не такой. В молодости он славился буйным характером. Должно же остаться что-то от этого и в старости. Он покажет и трусливым князьям, и Компании. Терять ему нечего, за свою жизнь он не боится. Вот только Гаурамма. Она уже подросла, но осталась такой же слабенькой. Гаурамма — его наследница. И он не хочет, чтобы ей досталось это горькое наследство: тесная комната в замке с толстыми стенами, офицерская стража за дверьми, удушающий зной и недосягаемые воды священной реки. Пусть что угодно, но только не это.

Он написал генерал-губернатору письмо с просьбой выпустить его в Англию. Он не объяснял причины. Он был предельно краток. Офицер, взявший письмо, удивленно посмотрел на узника и покачал отрицательно головой.

— Нет, сэр, — сказал он вежливо, — я не могу отправить это письмо. Вам запрещена переписка даже с английскими властями.

— Верните тогда письмо, — сказал раджа.

— Нет, сэр, — офицер снова отрицательно покачал головой, — раз оно попало ко мне в руки, я не имею права его вернуть.

Вечером он слышал, как офицеры смеялись, читая громко его письмо генерал-губернатору. В бессильной ярости он метался по душной комнате, не зная что предпринять. Его снова надули, грубо и даже бессмысленно. Что-то надо было предпринять. Потом он успокоился и перестал метаться. Если все время повторять попытки, то, может быть, что-нибудь и удастся. Не все еще потеряно, если под его дверьми находятся люди, и он слышит их голоса. Даже такие люди, как этот офицер.

В эту ночь он решил, что возьмет Гаурамму с собой. Более того, он выдвинет обоснованную причину своего отъезда — девочке надо дать европейское образование. Через полгода сменился офицер его охраны. Новый был туповатым и жадным малым. Он, правда, упирался, но золотое кольцо с рубином сломило его волю.

Письмо пошло по назначению. Генерал-губернатор долго удивлялся его содержанию.

— Здесь что-то не так, — сказал он. — Слишком непохоже на Вирараджу. Или он что-то замыслил или не в своем уме. Последнее предпочтительнее. Проверьте, были ли у раджи связи с Кургом за последние три года.

Проверили и выяснили, что связей не было. Но генерал-губернатор еще долго размышлял над этим странным письмом. Он надеялся, что за это время все-таки будет попытка у кого-либо из кургов связаться с заключенным раджей. Но и такой попытки не было сделано.

— И все-таки зачем ему понадобилось европейское образование для дочери? Никогда такого не слыхал. Явно старик не в своем уме, — сказал генерал-губернатор своему секретарю. — Впрочем… все эти раджи с причудами. Дайте ему разрешение. Пусть он будет подальше отсюда.

Разрешение пришло в марте 1850 года. Дорожные расходы предписывалось нести самому радже. Кроме этого он должен содержать сопровождающего его майора Драммонда с женой. Разрешение на какое-то время прекращало его пятнадцатилетнее заточение. Все остальное радже уже казалось пустяками.

Он прибыл в Лондон на корабле Ост-Индской компании в конце 1851 года. Он сошел по шаткому трапу, гордо и прямо ступая по его доскам. На нем был костюм кургского раджи, и он сразу привлек внимание уличных зевак. Они прыгали и кричали вокруг него, и Гуарамма испуганно жалась к нему. Он был первым индийским раджей, ступившим на берег Англии. Весть о его прибытии разнеслась по Лондону и достигла королевских ушей. Придворная знать и директора почтенной Компании были полны такого же любопытства, как и уличные зеваки в гавани. Его стали приглашать на приемы и банкеты. Его показывали как редкую экзотическую куклу. Его и Гаурамму. На него приглашали, как приглашают на спектакль. Но он держался с истинно кургским достоинством и не поддавался всей этой шумихе. Она его оглушала и утомляла. После долгих лет заточения он переносил ее с трудом. Ему хотелось остаться одному и сосредоточиться на том, главном деле, ради которого он прибыл в этот чужой для него и странный город. Он пытался избегать приемов и банкетов, но Лондон не хотел расставаться со своей новой игрушкой.

Ему нужно было поговорить с королевой, но та почему-то не спешила с аудиенцией. Лорды и директора Компании обещали устроить встречу, однако на следующий же день забывали об этом. Он опять остался один. Взгляд его новых знакомых становился рассеянным и непроницаемым, когда он заговаривал о королеве. Он сознавал, что без ее поддержки не сможет выиграть дело. Ему казалось, что от благосклонности королевы в этой стране зависит все, как зависело все от его распоряжений в Курге. Он не знал, что Кург и Англия очень разные страны. И такими же разными были их правители: королева Виктория и Вирараджа Младший. Он многого не знал и еще большего не понимал, но решил действовать. Надо было привлечь внимание королевы к своей особе. Он сделал это по-кургски широко, но принес в жертву собственную дочь.

В мае 1852 года он написал королеве письмо, в котором просил содействовать крещению его дочери и быть ее крестной матерью. Этим он отторгал свою дочь от себя, от Курга, но считал, что делал это во имя Курга. Жертва были принята. Через месяц в частной церкви состоялась церемония крещения. Архиепископ Кентерберийский лично взял на себя эту обязанность. Рядом с ним стояла дородная и царственная Виктория, Гаурамму нарекли Викторией в честь крестной матери. На церемонии присутствовал весь двор. Раджа был в центре внимания. Он плакал, когда архиепископ провозгласил здравицу в честь «новорожденной» христианки Виктории. Лондонские газеты писали, что от радости. Королева подарила крестнице жемчужное ожерелье и бриллиантовые серьги. К ней была приставлена в качестве попечительницы дама леди Логин. Она занялась ее здоровьем и ее образованием. Теперь раджа почти не видел дочь. Ее привозили к нему на час и снова увозили. Девочка начинала говорить по-английски-и быстро забывала свой родной язык. Отец видел это, но ничем не мог помочь. Придворные дамы не выпускали из цепких рук понравившуюся им куклу.

Ему казалось, что горечь утраты дочери теперь будет возмещена другим, более важным. Он надеялся на королеву, которую считал почти своей родственницей. Он мог подать в суд на ненавистную Компанию, лишившую его Курга и денег. Он отсудит наследство Деваммаджи и официально расскажет всем, как поступили с Кургом. Он, правда, пытался уже это рассказать в одну из коротких встреч крестной матери Виктории, но она почему-то его прервала и не стала слушать. Возможно, у нее были дела поважнее. Он подал в суд свой иск. Началось разбирательство;

— Раджа Курга против Ост-Индской компании. Раджа Курга против Ост-Индской компании! Читайте! — кричали по утрам мальчишки-газетчики.

«Раджа Курга против Ост-Индской компании! Против кого? Против гордости Британской империи? Против тех, кто дал Англии богатейшую колонию? Против тех, кто украсил королевскую корону сверкающие бриллиантом „кох-и-нур“? Да, против них. И один раджа Курга. Без свидетелей, без поддержки. Один в чужой стране, пытающийся добиться осуждения этой же страны. Раджа Курга против Ост-Индской компании! Порабощенный против поработителя.

Судебный процесс затягивался. Директора почтенной Компании, любезно принимавшие раджу, теперь не замечали его. Они сидели строгие и непреклонные в суде и бросали в его сторону презрительные усмешки Лорды тоже перестали его замечать. Но он продолжал ходить на судебные заседания и не снимал своего иска. Он пытался объяснить, как все произошло на самом деле. Но судья непочтительно прерывал его. Он требовал от раджи все новых и новых доказательств. И доказательств по всей форме. Неискушенный в казуистике суда раджа терялся и не мог понять, что от него хотят в таком ясном деле. Судебные заседания откладывались и переносились…

Над Лондоном повисал туман. Туман сменялся сырым снегом. Потом наступало холодное и короткое лето. А суд все не выносил решения. Процесс растянулся на несколько лет. Временами раджа чувствовал, что все безнадежно, что суд никогда не кончится. Ему советовали прекратить дело. Но он не соглашался. Он не понимал, как в стране, которая гордится своей справедливостью, могут происходить такие вещи. Он не понимал, что эта же страна и породила Ост-Индскую компанию. И не даст ее осудить ни радже Курга, ни всем индийским князьям, вместе взятым.

Он несколько раз пытался встретиться с королевой, но получал вежливый отказ. Из Индии доходили вести о большом антианглийском восстании. Оно вселило в него надежду, но он был далеко от своей страны. От причалов английских портов уходили корабли с солдатами. К 1859 году восстание подавили. Королева издала указ: Индия полностью переходит под власть английской короны. Отныне Виктория — королева Индии. Все дела Ост-Индской компании переходят в ее ведение. Казна тоже. Суд по королевскому указу прекратил дело раджи. Тогда он и понял, что королева и почтенная компания — одно и то же. Но понял слишком поздно. Годы были потрачены на бесплодную борьбу. Борьбу, которую он проиграл. „Раджа Курга против Ост-Индской компании“ — газетный заголовок. Вот единственный результат.

…В тот день он не выходил из дому. Он стоял у узкого окна, чем-то напоминавшего то окно в Бенаресе. Шел унылый осенний дождь. На голых ветвях висели прозрачные капли. На город и грязную полосу Темзы опускался туман. Он почувствовал какое-то странное стеснение в груди. Стало трудно дышать. На лбу выступил холодный пот. Стараясь продохнуть, он кашлянул и поднес к губам носовой платок. На тонкой ткани расплылось кровавое пятно. Он вызвал слугу и послал его за доктором. Затем присел у стола и, держа платок у рта, достал пачку голубой бумаги с водяными знаками. „Завещание“, — вывел он на верхнем листе. Оно кончалось словами: „Прошу меня кремировать в Курге“. Через месяц, когда раджи не стало, его похоронили на Лондонском кладбище.

Через год Гаурамма-Виктория была обвенчана с полковником Кэмпбеллом, братом леди Логин. Никто не знает, как она жила потом. Известно только, что в один прекрасный день полковник вышел из дому с саквояжем и не вернулся. В саквояже были драгоценности последней рани Курга. И те, которые ей дарила крестная мать, и те, которые ей были оставлены отцом. Англия отобрала у нее последнее. Гаурамма умерла через четыре года после венчания двадцати лет от роду. Перед смертью она просила отвезти ее в Кург, который она никогда в жизни не видела. Она его так и не увидела, ибо ей, как и ее отцу, в просьбе было отказано…