XVII век

XVII век

В 1606 году по повелению Лжедмитрия «была построена против царского дворца на льду на Москве реке подвижная на колесах крепость»: «„Она была прекрасно сделана и вся раскрашена, на дверях были изображены слоны, на окнах вход в ад, извергавший пламя, на небольших окнах, имевших вид чертовых голов, были поставлены маленькие орудия“. Другой современник описывает это подробнее. „И сотвори себе… потеху… — ад превелик зело, имеющу себе три головы, и содела обоюду челюсти его от меди бряцало велие, егда же разверзает челюсти своя, и извну его яко пламя предстоящим ту является, и велие бряцание исходит из гортани его, зубы же ему имеющу оскабленны и ногты ему яко готовы на ухаппление, и из ушию яко же пламени распалявшуся“. Дмитрий хотел употребить это сооружение против татар и этим пугать и их самих, и их лошадей. Москвичи назвали эту крепость „адским чудовищем“ и, после смерти Дмитрия, сожгли ее вместе с ним». [Цит. по: Всеволодский-Гернгросс В. История русского театра: В 2 т. Т.1. Л.;М, 1929. С. 357–358.]

В 1630-х годах Адам Олеарий, наблюдая в Москве выступления скоморохов, отмечает: «Подобные срамные дела уличные скрипачи воспевают всенародно на улицах, другие же комедианты показывают их в своих кукольных представлениях за деньги простонародной молодежи и даже детям, а вожаки медведей имеют при себе таких комедиантов, которые между прочим тотчас же могут представить какую-нибудь штуку klucht (шалость), как называют это голландцы, с помощью кукол. Для этого они обвязывают вокруг своего тела простыню, поднимают свободную ее сторону вверх и устраивают над головой своей, таким образом, нечто в роде сцены (theatrum portatile), с которою они и ходят по улицам, и показывают на ней из кукол разные представления». [Олеарий А. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах. М., 1870. С. 178–179.]

В первой половине XVII века демонстрирование движущихся фигур входило в репертуар скоморохов, которые «соединяли в себе разные художества». Как отмечает М. И. Пыляев: «Скоморохи носили на голове […] простые доски с подвижными куклами, придавая им различные забавные положения — такие скоморохи, как говорит тот же Олеарий, были как русские так и голландцы; представляемые ими фарсы были в духе и характере народного вкуса, и все они носили на себе яркий отпечаток сальности и цинизма. На такие неблагопристойные представления стекалась большая толпа, и на них не только с жадностью смотрела молодежь, но и дети, и женщины. Цинизм фарсов заключался в передаче движениями марионеток речами и даже телодвижениями скоморохов сладострастных сцен, причем не стеснялись изображением их в самых грубых формах, оскорбляющих стыдливость обоих полов». [Пыляев М. И. Старое житье. СПб., 1897. С.107, 109–110.]

В 1676 году в перечне костюмов и реквизита, необходимых для спектаклей С. Чижинского «Комедия о Давиде с Галиадом» и «Комедия о Бахусе с Венусом», значатся: «Галиаду кафтан большой из пестрых выбоек, латы большие ж от головы до колен, да ему же сделана голова большая клееная полотняная с накладными волосы и с бородою, да на голову большой шелом белого железа, да для вышины подделаны ноги большие деревянные и обиты кожею красною, да руки большие же, да копье деревянные. […] Бахусу бочка на колесах, а в ней на питье мехи кожаные, да на него ж голова большая клееная полотняная, да от головы в бочку две трубки большие и с бородою, да на него кафтан выбойчатой, да штаны большие волчьи, а на верх штаны крашенинные, да шапка большая рогожная, опушена медведем». [РГАДА, ф.159, д.943, л.128.]

В 1697–1699 годах, описывая свое пребывание в Венеции, стольник П. А. Толстой отмечает: «На той же площади многия бывают и по вся дни забавы: куклы выпускают, собаки пляшут, также обезьяны пляшут […]. В других анбарах делают комедии куклами властно как живыми людьми…». [Цит. по: Путешествия русских людей за границу в XVIII веке. СПб., 1914. С. 35–36.]

Осенью 1699 года по прошению датского посланника Павла Генца было заведено дело на «иностранца, комедианта» Ивана Антонова, «прибившего человека оного посланника» Готфрида Каулица. Антонов, живущий «на старом Посольском дворе, что на Покровке», был сыскан и подвергнут допросу. «На допросе сказал, в прошлом (в двести седьмом) годе недель тому с одиннадцать прошли, а именно которого месяца и числа сказать не знает, потому что он грамоте неумеет, приходили Дацкого посланника люди — четверо, а как их зовут незнает, с куклами на двор некоего Дашкова, а как того Дашкова зовут неведает. И при них был иноземец Готфрид и они куклами играли, а в то время и он Иван на том дворе <притулился>, и как играли те куклами видел он тех кукол штук тридцать. И играв у того Дашкова разошлись порознь. А он Иван пошел домой. И после того в скором времени приходил к нему с посольского двора тот иноземец Готфрид. И говорил ему Иван, что ему те куклы надобны. И он у него их купил бы и заплатил два червоных золотом. И он Иван с ним Готфридом пошел на Посольский двор. И за те куклы заплатил он Иван два золотых. И заплатил тое цену неосмотря в той коробке тех кукол, всель они, тое коробку с теми куклами взял […], а он Иван пошел после не с ним Готфридом с Посольского двора <к себе>, и придя домой ту коробку он Иван вскрыл. И почал те куклы осматривать. И в коробке ладились куклы не все, токо ладилось штук шесть, а не все тридцать штук, которые видел. И он Иван почал ему Готфриду говорить. Говорит, для чего ты кукол дал не все? И он Готфрид помолчал немного и сказал ему, что тех кукол токо было, и он Иван начал отдавать тех кукол ему Готфриду назад, а золотых своих, которые дал за куклы, просить назад. И он Готфрид ему сказал, что его золотые деньги на Посольском дворе. И чтоб он шел с ним на посадский двор и те золотые он ему отдаст. И он Иван взяв те куклы пошел на посадский двор. И как он пришел на посадский двор […] Готфрид тех кукол назад не принял и золотые ему не отдал. И бранил его Ивана […] И он Иван, видя что почал его тот Готфрид бранить, сошел с Посольского двора. И как тот Готфрид его Ивана <и жену> его бранил в то время то слышал Дацкого посланника секретарь, а как того секретаря зовут не ведает. А немного после того приходила жена его Иванова на Посольский двор. Говорит о тех золотых ему Готфриду, чтоб он отдал. И он Готфрид тех золотых не отдал. А на великую силу ту кукол все тридцать штук с его женой прислал к нему. И с того времени за той враждой он Иван к нему Готфриду, и Готфрид к нему Ивану нехаживали. А октября <в> первый день ныняшнего <года> был Иван с женой своей у боярина Андрея Ивановича Голицина ради потехи. И будучи у него пришел домой. И как он пришел домой, пришел к нему тот Готфрид на двор не ведомо для чего. И взошел к нему на крыльцо. И он Иван ему говорит зачем он пришел. Намедни он его бранил, а теперь к нему пришел. А он затеял брань. С ним знаться не хочет и начал его со своего крыльца гнать. И он Готфрид не пошел. И стал чинится силой…». [РГАДА, ф.139, д.5, л.3–5.] См.: 1700, 1701, 1702.

На рубеже XVII–XVIII веков в Киеве «во время Праздника Рождества Христова отборные студенты и ученики ходили по домам со звездами, с вертепом или райком, представлявшим куклами Рождество или Воскресение Христово: но после сии представления предоставили цеховым мастерам». [Евгений. Описание киевософийского собора и киевской иерархии с присовокуплением разных граммат и выписок, объясняющих оное, также планов и фасадов константинопольской и киевской софийской церкви и ярославова надгробия. Киев, 1825. С. 215–216.]