А. Цессарский В ШАХТИНСКОМ УЕЗДЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

А. Цессарский

В ШАХТИНСКОМ УЕЗДЕ

Темнело, когда начальник Старобельской ЧК Дмитрий Николаевич Медведев постучался в маленькую избушку лесника. Лесничиха, приветливо улыбаясь, впустила его.

— Здесь, здесь. Сейчас только явился. Переобувается.

Яким, сидя на лавке у печки, навертывал портянку.

— А-а, садись, садись, Митрий Николаич. Зараз побегём. — Яким никогда не говорил: «Я шел по лесу», а всегда: «Я бёг лесом». И правда, по лесным дорогам он шагал удивительно быстро. — Вот замечаешь, портяночка размоталась. Завсегда меня тыи портяночки подводют. Сколько раз говорил Пелагее, жене то есть (это он не забывал уточнять Медведеву вот уже третий месяц их знакомства), нарежь подлиньше. Жалеет. А до чего это приводит? — Балагуря, он быстро и ловко наматывал одну, вторую портянку, осторожно натягивал сапог. — Вот до чего приводит. Третьего дня набежал на молодого лосеночка. Припустил он от меня. Я за им. Он дале. Я дале. До озера добежали. А лосеночек, не разувшись, в воду. Плыветь. Чего делать? И я за им. До середки доплыл — и что же? Портянка сбилась, сапог свалился. А? Нырнул. Присел на камешек, перемотал портяночку, сапог натянул. Вынырнул. А лосеночка и не видать — убёг! Вот, у Пелагеи — жены — на глазах было. Верно, Пелагея? — Говорил он все это с серьезным лицом. И только у самых уголков рта играли веселые морщиночки. А Пелагея молча и невозмутимо ставила на стол миску с картошкой, подавала ложки.

Мужчины наскоро поели, вышли. Только тогда Яким сказал:

— Сбирается главарь банды Каменюка. Видать, переселяться будет: хозяйство в повозки укладали. Я сейчас прямо оттуда.

Наконец! Значит, Каменюка поверил! Ведь главное было — выманить его из волчьего логова. План Медведева начинал осуществляться.

Яким в лесу был неразговорчив, не любил, когда и другие шумели.

Присели на поваленное дерево, послушали хрусты, шорохи и шелесты наступающей ночи. Опустился туман, словно стекая но влажным стволам осин. Стало сыро. Остро запахло грибами.

— Идут, — сказал Яким.

Через несколько минут на дороге показался сотрудник ЧК Афанасий Иванович Харьковский. Медведев так неслышно подошел к нему, что тот вздрогнул, когда услышал его голос.

— Тьфу, черт! — плюнул с досадой Афанасий Иванович. — Ты и ходишь-то неслышно, как рысь или тигра…

— А ты их видел когда-либо? — улыбнулся Медведев.

— Уберег господь. Ну, люди здесь. Что дальше?

— Идите лесом к переправе. Выставь дозоры и ложись в засаду. Часа через два Каменюка будет там. Наш Мурзин пойдет по его следам, отрежет им путь назад. А на тебя они напорются. Стойте крепко, к переправе не пускайте. Их надо в кольцо зажать. Скажи хлопцам, чтоб патроны жалели. Живьем брать надо.

— А ты разве не с нами? — удивился Афанасий Иванович.

— У переправы встретимся, — успокоил его Медведев.

Он подождал, пока бойцы ЧОНа двинутся вдоль опушки к переправе. Окликнул Якима, и они пошли прямиком в глубь леса, к землянкам, в которых еще недавно хоронилась банда Каменюки.

* * *

Не все произошло так, как задумал Медведев. Каменюка оказался хитрее: выступив, оставил у землянок группу, которая обстреляла отряд Мурзина. Сам Мурзин был ранен в плечо и руку первыми же выстрелами. Но его уже увлекла радость боя. Мелочные соображения, терзавшие его весь день, исчезли, как только он воскликнул: «Вперед!», увидел, как устремились по его зову чекисты. И он бежал вперед, перескакивая через поваленные деревья и пни, забыв о своей одышке, не чувствуя ран, пока не ворвался в крайнюю землянку.

Там и нашел его Медведев. Кто-то из товарищей неумело перевязывал Мурзина, а он морщился от боли, вырывался и все кричал:

— Окружай! Окружай!..

Мурзин не удивился, увидев над собой лицо начальника.

— А-а, Дмитрий Николаевич, — проговорил он, пытаясь приподняться. — Взяли Каменюку, взяли мы их, взяли?

— Лежи, лежи, все в порядке, — успокаивал его Медведев. — Ты молодец, все хорошо…

Взошла луна, стало совсем светло.

Отправив носилки с Мурзиным и нескольких пленных бандитов под охраной в город, Медведев повел чекистов вдогонку за бандой, к переправе. Оттуда уже доносились выстрелы.

Светало. Яким бежал впереди, выбирая кратчайшие, еле заметные тропинки, и они поспели вовремя.

Д. Н. Медведев.

Когда, наткнувшись на засаду, бандиты повернули назад к лесу, с опушки взвилась красная ракета. Заметавшись между двух огней, вся масса людей, тяжело груженные повозки, вьючные лошади — все бросилось вправо, в редкий кустарник. Но там было болото. Началась паника. Лошади вязли, утопая по брюхо. Повозки со скрежетом опрокидывались, ломая колеса о коряги. Бандиты, прижатые к реке, пытались уйти вплавь. Их вылавливали в прибрежных камышах. Кое-кто отстреливался из болота до последнего патрона. Потом вылезали, облепленные грязью и водорослями, словно лешие, с ненавидящим взглядом исподлобья. Большинство сдавалось сразу, бросая оружие и понуро бредя к куче пленных, окруженных красноармейцами.

Тридцать пять бандитов полегло убитыми. Двести шестьдесят взято в плен. Банда Каменюки перестала существовать.

Но самому атаману удалось скрыться. Полдня разыскивал Медведев своего разведчика комсомольца Мишу. По пояс в воде излазил болото, обшарил прибрежные камыши. Под предлогом поисков Каменюки организовал прочесывание леса, пробороздил баграми прибрежный ил. Все было тщетно — Миша исчез. Удалось только выяснить, что до последних минут какой-то паренек был вместе с Каменюкой у переправы. Куда они делись потом, не мог сказать никто.

* * *

В Старобельске победителей встречали с восторгом. Бандитов под конвоем провели через весь город в тюрьму. В тот же день уком выпустил обращение, в котором предлагал всем, кто был связан с бандитизмом, явиться добровольно с повинной. Было обещано полное прощение и право вернуться к мирному труду.

Мелкие банды распались буквально в несколько дней. Один из крупных атаманов — Гавриш лично привел свою банду к дверям ЧК, сдал все оружие, снял шапку, перекрестился и объявил:

— По домам, хлопцы!

Не дождавшись ни помощи, ни пополнения, известный бандит Махно бежал от отряда Германовича в Купянский уезд, где ему с трудом удалось набрать несколько десятков самых отпетых головорезов. Вскоре его настиг автобронеотряд и прижал к Днепру. С немногими приспешниками Махно удалось пробиться в район Балты и уйти в Румынию.

…Утром следующего дня Медведев выехал из Старобельска в Бахмут для доклада руководству.

Тревожно было на душе у Медведева, когда старый, с заплатанным кожаным верхом экипаж вез его по пыльной дороге в Бахмут.

И однако он решился ненадолго отклониться от прямой дороги, завернуть к Якиму.

Лесник готовился к осенней охоте: сидя на полу, чистил ружье. Заулыбался Медведеву.

— Заходи, заходи, Митрий Николаич! В лесу потише стало, можно и поохотиться. Я тут выследил волчью лежку.

— Спасибо, Яким, не до охоты мне сейчас.

Яким отложил ружье, поднялся:

— Чем пособить, Митрий Николаич?

Медведев рассказал ему о Мише.

Яким подумал-подумал, потом повесил на гвоздь ружье, прибрал масло и щелочь.

— Езжай. Мишку твоего, если он разом с Каменюкой пропал, разыщу!

* * *

Миша действительно был вместе с Каменюкой. Выполняя поручение Медведева, он с самого начала боя у переправы ни на минуту не отходил от атамана. Когда же над лесом взвилась ракета — стало ясно, что банда окружена, — Каменюка с небольшой группой ускакал в лес. Миша бросился за ними.

Стремительно уходили они на восток. Вскоре бросили лошадей — пошли, хоронясь, обходя села, перебираясь вплавь через речки, и к вечеру остановились в низкорослом кустарнике на берегу Калитвы. Часть ночи просидели молча, не двигаясь, у самой воды. Никто не спал. Каменюка, маленький, с лисьим лицом, в темноте так и сверлил всех горящими глазками. А едва темнота сделалась прозрачнее, вскочил и погнал их снова, как пастух, впереди себя. Он никому не верил.

Когда повернули на юг, Миша понял, что они идут к Дону, в казачий край.

* * *

Дзержинский, возвращаясь из поездки по Донбассу, решил побывать в комсомольском общежитии, известном в городе Бахмуте под названием «Комсомольская коммуна».

Председатель губернской ЧК Петерсон и Медведев отправились туда по приглашению Феликса Эдмундовича. Коммуна размещалась в небольшом одноэтажном здании бывшей духовной семинарии — от губчека ходьбы минут пятнадцать. Всю дорогу Петерсон угрюмо молчал, а у входа остановился и торжественно произнес:

— Прошу тебя помнить, товарищ Медведев, перед тобой Дзержинский! Его перебивать нельзя, как ты это делал в моем кабинете, буквально не давая мне рта раскрыть. Ты опять что-то хочешь сказать?!

Феликса Эдмундовича они нашли в столовой. Его плотно окружили комсомольцы. На другой конец стола были сдвинуты тщательно вылизанные и вытертые хлебом тарелки, — очевидно, только что кончили обедать.

Поверх голов Дзержинский увидел вошедших, кивнул им и продолжал кому-то отвечать:

— Ростки коммунизма повсюду. И в том, что вы, комсомольцы, создали свою коммуну, живете сообща.

— Да, но ведь мы — это не масса, это всего только аппарат губкома! — возразил худощавый юноша с африканской шевелюрой. Медведев узнал в нем секретаря губкома комсомола Сережу Горского.

Дзержинский поднялся и, радостно смеясь, воскликнул:

— Вот что вас огорчает! Да это же чудесно, что вы, руководители, не думаете о пайках и прочих благах для себя лично! Я утверждаю: пойдет молодежь восстанавливать шахты. Без сапог пойдет, раз их нет, товарищ Горский. За вами следом пойдет. Потому что ростки коммунизма живут в вас и в них тоже. И трудностей не бойтесь — без них жить не стоит. Каждый из нас должен жить так, чтобы остаться в памяти поколений рыцарем революции.

Он остановился возле тщедушного всклокоченного паренька, неожиданно мягко спросил:

— Вот вы, например, пойдете в шахту?

— Пойду! — ответил паренек.

Но тут девичий озорной голосок предательски выкрикнул:

— Борька знаете почему пойдет? Он писателем хочет быть. Он для того только и пойдет, чтоб потом нас описать. Писатель!

Раздался смех. Паренек покраснел мучительно, до слез.

— Ну что ж, — серьезно сказал Дзержинский, — и это тоже чудесно! — И ободряюще кивнул будущему знаменитому писателю, которого тогда еще все в Бахмуте называли просто Борькой Горбатовым.

Все вокруг зашумели, разгорелся спор.

Дзержинский простился с комсомольцами и быстро зашагал по коридору в отведенную ему комнату. Петерсон и Медведев едва поспевали за ним.

Разговор был недолгим, Дзержинский торопился в губком партии. Он присел на застланную серым колючим одеялом кровать, оперся руками, остро приподняв плечи, — и стало заметно, как он устал.

— Жалуется на вас товарищ Петерсон, — проговорил Дзержинский. — Действовали самовольно, поручили операцию человеку, которого вы же сами характеризовали отрицательно…

— Мурзину, — сказал Петерсон, — которого мы давно решили выгнать!

— И в результате главаря банды упустили.

Медведев смотрел в глаза Дзержинскому и молчал.

— Мурзин уволен? — обернулся тот к Петерсону.

— Я прошу Мурзина оставить на работе в органах, — глухо сказал Медведев.

Петерсон удивленно хмыкнул.

— Да. Он ранен. Он действовал смело… Он будет настоящим человеком, Феликс Эдмундович!

Петерсон укоризненно покачал головой, но глаза его ласково смеялись.

— Эх, Дмитрий Николаевич, чекист не должен так быстро менять мнение о человеке.

— А Каменюку я возьму! — проговорил Медведев. — Разрешите только мне действовать в Шахтинском уезде. Он там.

— Оперативные данные? — поинтересовался Дзержинский.

— Да, мне сегодня сообщили.

— Я думаю, мы можем поручить это Шахтинской ЧК, — полувопросительно проговорил Петерсон.

— Я очень прошу поручить мне!

— Вопрос самолюбия? — щурясь, спросил Дзержинский.

— Нет, Феликс Эдмундович. С Каменюкой ушел мой уполномоченный. Почти мальчик. Я… я тревожусь за него… — совсем тихо закончил Медведев, чувствуя, как неубедительно звучат его доводы.

Дзержинский поглядел на Петерсона.

— На вашем месте я бы разрешил. — Быстро добавил: — Однако председатель губчека не я, а вы, решайте сами. — И, прощаясь с Медведевым, сказал ободряюще: — А все же банду взяли, уезд очистили — хорошо! Теперь новые задачи и у страны, и у нас, чекистов. Пора думать об этом. Пора! — Взглянув на часы, заторопился к выходу, уже в коридоре на ходу надевая шинель. Петерсон поспешил за ним.

* * *

Весь сентябрь и октябрь в Шахтинском уезде шли розыски Каменюки. Не было никаких известий и о судьбе Миши. Но присутствие Каменюки ощущалось. В окрестных поселках стала пошаливать банда, которой командовал атаман по прозвищу Ленивый, побывавший до того под Харьковом и на Старобельщине, давний приятель Каменюки.

После неоднократных просьб, напоминаний и рапортов Медведева Петерсон наконец перевел его в Шахты.

Медведев приехал туда в начале ноября, когда уже гуляли по степи холодные ураганные ветры. Большинство шахт было затоплено и бездействовало. Там же, где велась добыча, работа шла с перебоями. То и дело со стороны Каменска банды устраивали набеги на рабочие пригороды. Шахтеры спускались под землю с оружием и шли в забой, оставляя винтовки у ствола. По тревоге они откладывали кайла, разбирали винтовки, поднимались на-гора и бросались в бой. Отогнав бандитов «за бугор» — в степь, снова возвращались к своему «угольку». Часть особого назначения, сформированная из шахтеров, ночи проводила в казарме, оборудованной в бывшей кондитерской Ефимова. Нелегко доставался стране уголь!

Сколько раз за эти осенние месяцы мог Миша погибнуть! Но хотя никаких вестей о нем не было, в глубине души Медведев надеялся, что Миша жив.

И он был прав: в ту пору Миша еще был жив. Весь последний месяц прожил он в Черном лесу, недалеко от поселка Сулин. Там, в чаще, скрывались бежавшие с севера жалкие остатки некогда грозных банд со своими главарями — Каменюкой и Ленивым.

Миша сразу понял, что ему не доверяют. Его определили помощником к кашевару, и он целыми днями пилил и колол дрова, жег костер, чистил картошку, а за ним следили в шесть глаз, не разрешая одному отходить даже от шалаша, где он спал. Кашевар же был мрачный, неразговорчивый человек, и все попытки Миши сблизиться с ним ни к чему не привели. Приходили мысли о бегстве, но всякий раз Миша обвинял себя в малодушии и отказывался от этого. Ведь многое еще нужно разузнать, чтобы не стыдно было вернуться к Медведеву. И главное, что за люди являются время от времени к Ленивому и Каменюке и какие беседы ведут они, укрывшись в шалаше? Одетые по-городскому, они обычно приезжали на бричке ночью и уезжали до рассвета.

Однажды при свете костра Миша рассмотрел их. Одному было лет за шестьдесят. Еще крепкий, с одутловатым лицом и маленькой бородкой клинышком, он походил на купца и держался хозяином. Другой, помельче, поживее, весь округлый, как приказчик при нем, будто катился рядом.

После их посещений бандиты отправлялись на какие-то таинственные операции, откуда возвращались мокрые и злые, без обычных трофеев, но всегда привозили много спиртного и потом пили несколько дней.

Как-то вечером, когда Миша чистил картошку, грея спину у костра, — наступил ноябрь, пошли дожди, и в лесу было уже зябко и неуютно, — знакомый голос над самым ухом с веселым удивлением произнес:

— Вот где ты объявился, добродию!

Миша поднял голову и обмер. Возле него в багровых отблесках костра стоял, ухмыляясь, бандит Гриць. Он подмигнул Мише:

— Счастье твое — батько за Днестром! — и пошел в шалаш Ленивого.

Миша понял: нужно сейчас же бежать! Чтобы не вызвать подозрений, он заставил себя с беззаботным видом повозиться у костра, подкинуть поленце. Потом взял ведро, не спеша пошел к колодцу. Здесь он лег плашмя на землю, опустив ведро, погремел им, бросил конец веревки и отполз в кусты. Обдирая колени и локти, он полз еще несколько минут, затем вскочил и побежал во весь дух прочь от мерцающего среди поредевшего леса костра. Вскоре сзади послышались возбужденные голоса, крики, шум — его хватились. Он бежал все быстрее, натыкаясь на кусты и ветки, спотыкаясь, падая и снова вскакивая, бежал долго, пока не вырвался на опушку. Перед ним открылся бескрайний черный простор степи, запахло влажной землей и мятой, и он бросился туда наугад, в ночь, к своим!..

* * *

Ранним утром 10 ноября Медведеву позвонили, что в городке Сулин произошло страшное убийство и его просят срочно приехать. Через несколько минут он мчался туда на старом полуразбитом «пежо».

У кирпичной стены металлургического завода молча стояла большая толпа. Рабочие, идя на смену, останавливались у ворот, присоединялись к толпе и снимали шапки.

Люди расступились, пропуская Медведева.

Миша сидел, прислоненный к стене, с кровавыми зияющими ранами на месте глаз, с разорванным ртом. Рубаха была изодрана и отвернута, чтобы открыть черную, запекшуюся звезду, вырезанную на груди. Но самое страшное — это ступни обеих ног, отрубленные вместе с ботинками и поставленные рядом. На стене над ним было нацарапано углем: «Уполномоченный ЧК».

На короткое мгновение Медведев увидел Мишу еще живым, еще чувствующим нечеловеческую боль пыток. Он повернулся окаменевшим лицом к толпе и сказал — старожилы поныне помнят:

— Клянусь перед матерью этого мальчика, клянусь перед городом, они заплатят за это!

Имел ли он право посылать Мишу на смерть? Все ли сделал, что должен был, что мог, чтобы спасти мальчика, так решительно доверившего ему жизнь? Найдется ли ему оправдание за безутешное горе матери?

Тяжелые дни переживал Дмитрий Медведев.

Обычно жизнерадостный, всегда склонный пошутить, посмеяться, он теперь словно постарел, словно сразу выцвели синие глаза. Он стал совсем мало спать, работал днем и ночью, разослал людей во все концы уезда, всех замучил. А через неделю после убийства заявил, что на несколько дней уезжает на охоту. Передавали, будто к нему приехал какой-то приятель — охотник, веселый балагур, с серьезным видом рассказывающий самые невероятные истории, и Медведев уехал с ним.

* * *

Пять дней Медведев и Яким без устали бродили по Черному лесу, неслышно пробираясь звериными тропами, часами лежа неподвижно на холодной, сырой земле, наблюдая и слушая.

На шестой день Медведев неожиданно появился в ЧК, по тревоге собрал чекистов и повел их на операцию.

На рассвете следующего дня банда Ленивого была окружена в лесу и захвачена полностью. Ленивый и Каменюка убиты во время боя. Медведев первый ворвался в атаманский шалаш. Взятый им здесь махновец рассказал все.

Значит, Миша тогда скрыл, какая угроза нависла над ним! Скрыл для того, чтобы пойти сюда, пойти почти на верную смерть. И он, Медведев, не заметил, что творилось в душе мальчика. А ведь должен был прочесть правду в его глазах, уберечь его…

Неделю после этого Медведев пролежал прикованный к постели мучительными болями в пояснице. Врачи предсказывали, что больше месяца он не сможет подняться. В ноябре часами лежать на сырой земле — такое не проходит даром!

Как-то зашел навестить его Яким. Весело блестя глазами, рассказал, что Пелагея, жена то есть, серчает на него за отлучки и решила самостоятельно записаться в лесники. А потом упомянул, что подозрительный охотник, замеченный ими, когда они выслеживали банду Ленивого, оказался частым гостем здесь, в городе, в одном домике на Донецко-Грушевской улице.

Ночью Медведев рассматривал издали небольшой кирпичный домик, наполовину скрытый разбитым во дворе фруктовым садом. Там жил улыбчивый, всегда внешне приветливый Гавриченко, управляющий шахтой «Пролетарская».

Как хорошо, что тогда в лесу, возле базы Ленивого, он не поддался искушению захватить охотника, оказавшегося приятелем Гавриченки, а отрядил Якима проследить за ним, думал Медведев. Конечно, может быть, тот действительно охотился и случилось простое совпадение… Но если это не совпадение, тогда, значит, все неизмеримо сложнее, чем простая схватка с бандитами в лесу… Дух захватывало от массы предположений, одолевавших его. Может быть, не случайно с разгромом банды прекратились аварии на шахтах. Может быть, Миша знал о связи бандитов с городом…

Сотрудники были поражены тем, что Медведев, вопреки докторским предсказаниям, уже через неделю пришел в ЧК. Он сразу обрушил на них ураган срочных заданий, вопросов, поручений, за которыми угадывались какие-то новые планы.

Через несколько дней Медведев располагал подробными данными обо всех многочисленных авариях на шахтах уезда за последние три месяца.

На своем стареньком, дребезжащем и дымящем авто он заехал за управляющим. Было раннее утро, и Гавриченко катился к нему через сад, румяный, свежий, округлый, как спелое яблочко.

— А мне говорили, вы болеете! — еще издали разводя руками и радостно улыбаясь, говорил он. — Враки?

— Болел! — приветливо кивнул ему Медведев, приглашая в машину. — Болел, да вдруг выздоровел и вот вздумал проехать с вами на шахту.

— Не щадите вы себя, товарищ Медведев, — пыхтел Гавриченко, устраиваясь на заднем сиденье. — Ведь у вас что — прострел? И в шахту — в сырость! — Поерзал, уютно расположился. — Что? вдруг под землю потянуло?

— Служба, товарищ Гавриченко. Чекисту полагается на версту под землей видеть, — пошутил Медведев. Потом, обернувшись назад, заговорил серьезно и доверительно: — Здоров, здоров! Так просто, насморк был. Я уже месяц в уезде, а о шахтах не имею никакого представления. Надо же познакомиться. Вот в порядке коротенькой экскурсии. Не возражаете, что потревожил?

— Очень рад! — с подобострастной улыбкой отвечал управляющий. — Шахту я люблю. И показывать свежему человеку — удовольствие, даже радость, верите ли! Ведь я, можно сказать, родился и вырос с этим бассейном. Вся родня моя — шахтеры. Козодуба знаете?

— Управляющий Ново-Азовской шахтой? — вспомнил Медведев представительного, одутловатого мужчину с темной маленькой бородкой, которого видел мельком на каком-то совещании.

— Мой тесть, — скромно сказал Гавриченко. — Прекрасный специалист!

Широкая бадья неустойчиво покачивалась под ногами. От напряжения поясница болела так, что, перелезая через борт бадьи, Медведев чуть не вскрикнул. Но разве больной человек полезет в шахту так просто, из любопытства! И когда после быстрого спуска днище бадьи вздрогнуло и заскрежетало, он, преодолевая боль, ловко выпрыгнул и стал с интересом озираться по сторонам.

У ствола тускло мерцала небольшая электрическая лампочка. Узкие рельсы уходили в туманную глубь, где неясно чернел вход в главный штрек. Под ногами поблескивали черные лужи и хлюпала грязь. Брезентовые куртки и брюки, надетые перед спуском, тотчас покрылись пятнами от капели.

Стоял непрерывный, глухой шум падающей воды.

Навстречу из мрака вышли несколько чумазых парней в невообразимых лохмотьях. У одних сапоги сплошь в дырах, из которых торчат мокрые лоскутья, у других ноги обернуты кусками кожи или резины поверх грязных тряпок и похожи на безобразные обрубки. Но измазанные углем лица были молоды, сверкали глаза и зубы, и странно живо звучали веселые голоса. Они что-то бурно обсуждали, а завидев Гавриченко, дружно расхохотались.

— На ловца и зверь!

— Здоро?во, товарищ начальник!

— Чи то дощ вас сюды загнав, чи що?

И, пошептавшись, окружили Гавриченко. Тот, с улыбкой оглядываясь на Медведева, пошутил:

— Сейчас митинг будет!

— Митинг не митинг, — серьезно сказал долговязый парень, — а когтями больше скрести уголь не можем. Давайте инструмент!

— Они правы, — вздохнул Гавриченко. — Голыми руками уголь не возьмешь. Видите, инструментов Москва не дает, раздеты-разуты, на одном энтузиазме держатся. Герои ребята! А тут мы — давай на-гора. И ругаем. Тяжелое время.

— Да, понимаю, — сочувственно произнес Медведев. — А мы управляющего ругаем: мало угля.

— Вот, вот! — подхватил Гавриченко.

— И все-таки уголь нужен, ребята! — обратился Медведев к шахтерам.

— Вы нас за революцию не агитируйте, — помрачнев, ответил долговязый. — Мы сюда по комсомольской путевке пришли. И если надо, зубами уголь выгрызем. Только выгрызать негде — все забои затоплены. Топчемся без дела!

— Да, да, военная разруха… Пошли, Дмитрий Николаевич! — заторопился управляющий.

Но Медведев продолжал беседовать с комсомольцами.

— Кое-какие участки все же есть?

— Та булы! — в сердцах сказал круглолицый украинец. — А недели две тому завалило вентиляционный шурф на последнем участке…

— Завалило?! — взорвался долговязый. — Сволочь какая-то обвал устроила, контра проклятая!

— Неужели нельзя восстановить?

— Пытали! — махнул рукой круглолицый. — Начальство кажуть, машин у нас таких нема, щоб восстановить. А мы разве понимаем?

Медведев взглянул на управляющего, тот утвердительно кивнул и пожал плечами.

Они долго шли по темному туннелю, светя себе шахтерскими лампами. Гавриченко, показывая дорогу, все объяснял, что такое крепления, что значит штрек, шурф, штольня. В стенах жирно поблескивала полоса угля. Воздух становился тяжелее. Вода доходила уже до щиколотки.

— Вот, собственно, и все в таком роде, — остановился Гавриченко и, подняв лампу, посветил Медведеву в лицо.

Управляющий смотрел на него выжидающе. Но Медведеву нужно было дойти до пятого ходка, и он решительно пошел вперед, все время слыша за спиной тяжелое дыхание Гавриченко.

Наконец впереди тускло мелькнул огонек. К ним шагнул могучего сложения человек.

— Ты что здесь делаешь, Старцев? — с удивлением, почти испуганно воскликнул Гавриченко.

— А-а, здравствуйте! — протянул Старцев. — Вот разбираюсь, нельзя ли чего сделать, чтоб осушить шахту.

— Понятно, понятно, — одобрительно проговорил управляющий и пояснил: — Старый, шахтер, профсоюзный деятель. Ну, разобрался?

Старцев поманил их, осветил ходок, опускающийся под воду. В расходящихся веером туннелях, словно нефть, чернела вода, из нее кое-где торчали обломки искореженных труб.

— Разве тут разберешься без образования! — с досадой сказал Старцев. — Уж если товарищ управляющий не могут ничего сделать…

— Да, сколько времени провозился я здесь по горло в воде! — вздохнул Гавриченко. — Погибла шахта!

Обратно шли все вместе. Молчали.

Когда забирались в бадью и Гавриченко, заговорившись с кем-то из шахтеров, отстал, Старцев шепнул Медведеву:

— Рассмотрели? Там выпилена часть системы. Нужно только четыре аршина шестидюймовой трубы, чтобы осушить шахту.

Наверху, щурясь от солнца, Медведев как бы невзначай спросил:

— Значит, ничего нельзя сделать? Ведь вы, товарищ Гавриченко, еще до революции на этой шахте работали управляющим, знаете ее хорошо?

— Да, я старый шахтер! — отвечая лишь на второй вопрос, сообщил Гавриченко, и в его глазах появился тревожный блеск.

«Эх, если б я разбирался в технике!» — досадовал Медведев, возвращаясь с шахты. Только сейчас глубоко понял он слова Дзержинского о новых задачах. Завершался целый период борьбы за Советскую власть. Враги меняли оружие. Мы защищались маузером, винтовкой, гранатой. Наступала пора защищать свою Республику знаниями.

Думая об улыбчивом Гавриченко и его представительном тесте, Медведев понимал, что борьба будет нелегкая…

Но в его кабинете навстречу поднялся со стула незнакомый человек с проницательным взглядом и представился новым председателем уездной ЧК.

— Петерсон переводит вас в губернию, — сказал он без улыбки, передавая запечатанный в конверте приказ. — Я знаю, вы тут многое сделали, многое, вероятно, не завершили. Что ж, я буду продолжать. Когда передадите дела? Сейчас? Вот и хорошо, Начнем сразу.

А через два дня Медведев уже ехал по широкой степи, плывущей в предвечернем тумане, и думал о том, что, вероятно, он очень привязчив к людям и местам, если так грустно уезжать, и что жизнь будто нарочно подшучивает над ним и не дает нигде прирасти…

Петерсон встретил его сурово-доброжелательно, поворчал, что Медведев фантазер и чересчур доверчив, и объявил, что он, Петерсон, все же любит его и оставляет при себе. А затем, приберегая приятное к концу, вынул из ящика стола золотые часы с выгравированной надписью и, подавая Медведеву, обнял его за плечи.

— Ну, и поздравляю с наградой. Это тебе от ЧК Украины, за успешную борьбу с бандитизмом.

Окончился первый год самостоятельной работы — трудный первый год. Медведев думал о Мише и не прощал себе ни одной ошибки. Он думал и о том, что несправедливо отнимать радость довести до конца начатое, выстраданное и отдавать другому продолжение дела, когда ты полон сил и можешь завершить его сам. Но тут же бранил себя за эти чувства, обвинял в честолюбии. Не все ли равно, кто сделает? Главное ведь в том, что и Гавриченко, и Козодуб не уйдут от возмездия, что шахты будут жить!

Глядя в честные глаза Петерсона, он еще думал о том, что прошедший год доказал: вера в людей — это великая сила и счастье.