ЭТО БЫЛО В КИЕВЕ… В. Дроздов, А. Евсеев

ЭТО БЫЛО В КИЕВЕ…

В. Дроздов, А. Евсеев

Появление Максима

С чего начинается рассказ о разведчике? С его детства? У Максима оно прошло где-то под Борисполем. Рос без отца. Батрачил, учился в школе, работал слесарем в МТС и никогда не помышлял о работе разведчика.

А может быть, рассказ о Максиме следует вести с той минуты, когда вступил он в первое соприкосновение с врагом? Но это было бы не совсем правильно, потому что ее предваряли месяцы и годы пограничной службы и учебы, смысл которой и заключался в том, чтобы первые минуты в тылу врага не отличались от всех других. Чтобы и тут разведчик чувствовал себя, ну, пусть не совсем как дома, но все же более или менее спокойно. Вот почему мы бы начали с того дня, когда Иван Кудря стал Максимом.

Произошло это в первых числах августа 1941 года в Киеве. Гитлеровские войска находились уже близко от столицы Украины. Кудрю вызвал полковник Сергей Романович Славченко, один из руководителей НКВД Украины.

— Как вы отнесетесь к тому, Иван Данилович, — спросил он и посмотрел внимательно ему в глаза, — если мы оставим вас в Киеве?

— Я согласен, — без колебаний ответил Кудря. Он помолчал немного и добавил: — В Киеве я работаю недавно, и меня здесь мало кто знает.

— Мы хотим перед вами поставить сложные задачи разведывательно-диверсионного характера. Справитесь?

— Я коммунист. Сделаю все от меня зависящее, — сказал Кудря.

Полковник вышел из-за стола, крепко пожал ему руку.

— Другого ответа не ожидал от вас, — проговорил он и добавил: — Товарищ Максим.

Так Иван Кудря получил новое имя, под которым он станет известен только узкому кругу лиц, посвященных в тайну предстоящей операции. С того дня он перестал посещать наркомат, снял форму, стал носить украинскую сорочку и шляпу, отпустил усы — словом, изменил свою внешность.

…Как-то в беседе с С. Р. Славченко мы спросили, почему выбор пал именно на Кудрю.

— Это был прирожденный разведчик, — ответил он, — хладнокровный, не терявший головы даже в самой сложной ситуации, отважный, терпеливый, великолепно знавший язык. Кроме того, Иван отлично умел уживаться с людьми, быстро завоевывал симпатии. Не знаю человека, который не был бы дружественно настроен к этому обаятельному, жизнерадостному, всегда улыбавшемуся красивому парню.

Первый подарок

19 сентября 1941 года наши войска оставили Киев и перешли на левый берег Днепра. Было очень тихо. Когда подрывники уже получили приказ рвать переправы, на Дарницкий мост вбежал последний, запоздавший солдат. В подоткнутой за пояс шинели, задыхаясь от напряжения, он простучал сапогами по деревянной обшивке и ловко свалился в окопчик подрывников.

Раздался взрыв. Словно бы нехотя, оттягивая последнюю минуту расставания с опорами, поднялись и упали на дно Днепра казавшиеся вечными стальные фермы моста.

В городе наступило безвластие. И тогда вся нечисть, все, что таилось, прозябало и лелеяло надежду на возвращение старого, все, что двадцать лет вынашивало звериную злобу к Советам, ненавидело и боялось, выплеснулось на улицы. Жиденьким ручейком грязи потекло оно по мостовым, останавливаясь у витрин магазинов, чтобы бросить в них камень. В городе начались грабежи. Враг номер два, подлый, безжалостный и трусливый, привыкший хитро маскироваться под советского человека и потому опасный вдвойне, впервые показывал себя во всей красе.

Это из таких оккупанты набирали полицаев и карателей, управдомов, следователей, провокаторов.

Кудря шел с Марией Ильиничной (хозяйкой квартиры) по Крещатику и с болью наблюдал, как выползают наружу эти слизняки. Появились первые солдаты в темно-зеленой форме. Жалкая кучка отщепенцев, одетых по-праздничному, направилась к Бессарабскому рынку, чтобы приветствовать представителей «нового порядка». Видел Кудря и хмурые лица молодых парней, враждебные взгляды рабочих.

— Ну эти им еще устроят прием, — подумал он вслух.

Вернувшись домой на Институтскую, Кудря еще раз осмотрел квартиру. Все было в порядке. Документы, оружие, деньги были надежно спрятаны. Вечером он передал радисту текст первой радиограммы, сообщавшей об обстановке в Киеве.

Максим и его группа начали действовать.

На следующий день был объявлен первый приказ немецкого военного коменданта: «Всем гражданам города Киева и его окрестностей немедленно, в течение 24 часов, сдать в комендатуру огнестрельное оружие, приемники и противогазы. За невыполнение — расстрел!» Но принять радиоприемники в течение суток для немцев оказалось невозможным — так их было много. Легенда о том, что в России нет радио, была опрокинута тем фактом, что даже пять дней спустя люди еще стояли, прислонившись к фасадам домов, и терпеливо ожидали очереди сдать приемники. Рассказывают, что проходившие мимо гестаповцы с жадностью посматривали на красавцы СВД-М, ТН-6 и другие классные по тому времени радиоприемники.

24 сентября, когда приспособленный под склад магазин «Детский мир» уже был заполнен, в очередь встал плечистый коренастый мужчина лет сорока в простой рабочей одежде. Одним из последних вошел он в глубь магазина, аккуратно поставил свой приемник подальше от входа. А когда наступил комендантский час и все жители Киева находились уже дома, в складе радиоприемников раздался взрыв. И тотчас же второй, еще более мощный удар потряс воздух. Это сдетонировала взрывчатка, хранившаяся в соседнем здании, где располагалась немецкая военная комендатура. Здание взлетело на воздух. Под обломками погибло много гитлеровских офицеров, работников комендатуры и гестапо. Сам комендант города Киева вылетел в окно. Чудом он остался жив: протез, который был у него вместо руки, амортизировал его падение.

Первый «подарок» Максима и его товарищей фашистским захватчикам был преподнесен.

Вслед за комендатурой на воздух взлетел кинотеатр, в котором немецким солдатам демонстрировали фильм о взятии гитлеровцами городов на востоке Франции. Мы еще не знаем, кто совершил этот акт возмездия и справедливости, может быть, Максим, может быть, какая-нибудь иная группа, действовавшая в киевском подполье, Но главное было сделано — все, кто находился в Киеве, почувствовали: немцы здесь только командуют. Подлинным же хозяином был и будет советский народ.

Неожиданный помощник

Гитлеровцы поняли, что Киев не покорился, и стали вести войну с гражданским населением. Под видом борьбы с пожарами они начали уничтожать лучшие здания в городе. К «смерти» был приговорен и «Дом Гинзбурга», в котором жили Кудря и Мария Ильинична. Его оцепили солдаты, жителей выгнали на улицу. «Дом заминирован большевиками, немцы будут искать мины», — объявлял дворник, обходивший квартиры. Однако людям не суждено было вернуться под родной кров. Мощный взрыв потряс воздух, пламя взметнулось в небо. «Дома Гинзбурга» больше не существовало.

Не существовало больше и оружия, шифров, паспортов, денег, адресов, продуктов — всего того, что с таким трудом подбирал себе Кудря для подпольной работы.

Все надо было начинать сначала. Вскоре с помощью знакомого управдома Кудря получил небольшую отдельную квартиру по Пушкинской улице в доме № 37. Квартирка была незавидная — тесная и холодная, но имела второй выход на черную лестницу.

С жильем дело устроилось. Остальное восполнить было много трудней.

Слепая судьба разведчика готовила Максиму еще одно испытание. Оно пришло к нему на Пушкинской улице, в двух шагах от дома, где он поселился. Навстречу ему быстро шагал одетый в полувоенный костюм коренастый мужчина лет сорока пяти с длинными украинскими усами (дальше Усатый).

— Иван Данилович, — осклабился мужчина. — Вот и свиделись! Как живете-можете? — Он достал из кармана повязку гестаповца. — Остались, значит?

— Остался, Тарас Семенович, — негромко сказал Кудря, пристально глядя ему в глаза. — А живу ничего, не жалуюсь.

Случилось то, чего он боялся больше всего: его опознали. Он наткнулся на человека, по делу которого вел следствие и, больше того, освобождения которого сам же и добился, когда выяснилось, что улик против него мало. Конечно, этот петлюровец-эмигрант знал, что своей свободой обязан Кудре, но отплатит ли он ему добром?

— Что ж, — сказал Усатый, — когда-то вы меня допрашивали, теперь я буду допрашивать вас. — Он поиграл повязкой. — Могу вас арестовать, могу повесить. Вы тут остались работать?

— Конечно, работать, — улыбнулся Максим.

Они молча посмотрели друг другу в глаза. Максиму показалось, что гестаповец чуть иронически улыбается. «Негодяй, — подумал он. — Смейся, смейся, а мне ты все равно ничего не сделаешь, побоишься».

Вслух же он как можно спокойнее и рассудительнее сказал:

— Не пугайте меня гестапо, Тарас Семенович. Это не в ваших интересах. Вы понимаете, что допрашивал вас я не зря и мне тоже есть что сообщить гестапо.

Усатый насторожился.

— Что именно?

— Ну, вы достаточно рассказали нам в свое время…

Главное для разведчика — самообладание. Это — единственное оружие, которое у него всегда в руках. Утратить его — значит утратить способность работать. И в эту опасную минуту Кудря не потерял над собой контроля. Он дал гестаповцу понять, что даже здесь, на территории, занятой врагом, он сильнее.

— Вас повесят, — сказал он как можно спокойнее, — лишь только СД получит документы, которыми я располагаю. А что это будет именно так, не сомневайтесь! Наши люди работают и в гестапо.

В глазах Усатого промелькнула растерянность.

— Вы не сделаете этого, — тихо сказал он. — Я служу у немцев не потому, что предан им, а в силу сложившихся обстоятельств.

— Не хитрите, Тарас Семенович. Я вас хорошо знаю. Вы должны понимать, что армия, которая не щадит даже детей, которая грабит и угоняет народ в рабство, плохо кончит. Вы, конечно, знаете о Бабьем Яре?

Усатый уныло кивнул. Уже весь Киев говорил о том, как шевелилась земля над рвами, в которых штабелями лежали десятки тысяч расстрелянных ни в чем не повинных советских людей.

— Я был там, — сказал Усатый. — Такое же творилось и в Виннице.

Он прикрыл глаза руками, словно стараясь отделаться от чего-то очень тяжелого.

— Ну так вот, — сказал Кудря. — То же ждет и украинцев. Вспомните когда-нибудь мои слова.

— Пугаете? — усмехнулся Усатый.

— Нет, хочу, чтобы вы поняли. Если украинец действительно любит свой народ, ему с фашистами не по пути. Восемнадцатый год, как вы знаете, и то не принес лавров немецким оккупантам на Украине, а сейчас положение не то. Украинская земля будет гореть под ногами оккупантов еще жарче, чем в гражданскую войну. Взрыв военной комендатуры — это только цветочки.

Они помолчали. Усатый задумался, потом осторожно сказал:

— Ладно, не бойтесь, я вас не выдам.

— А я этого и не боюсь, — дружелюбно отозвался Кудря. — Больше того, я рад встрече с вами и рассчитываю, что вы поможете нам.

— Вряд ли, — отрицательно покачал головой Усатый.

— Подумайте, — посоветовал Максим.

— Хорошо, подумаю.

— Тогда давайте встретимся завтра.

И они договорились о встрече.

Работа разведчика всегда связана с риском. Рисковать без ума глупо, но рисковать для дела — необходимо. Без риска, умного, оправданного, разведчик успеха добиться не может. Да, гестаповец мог выдать Кудрю в любую минуту, но Максим шел на вторую встречу с ним потому, что тот был ему крайне нужен и наверняка знал такое, что интересовало нашу разведку. И, кроме того, Максим в случае успеха имел бы своего человека в одном из важных немецких разведывательных органов.

И Кудря поступил правильно, приняв решение пойти на встречу. Но он был достаточно осторожен и, когда на следующий день направлялся к Тарасу, сказал Марии Ильиничне:

— Понаблюдай, не следит ли кто за нами. Увидишь что-нибудь подозрительное, взмахни носовым платком.

Тарас ждал на бульваре в том месте, где договорились. Поздоровались, посидели немного на скамейке. Мимо прошла Мария Ильинична, в руках — ничего.

— Ну что ж, погуляем, — предложил Кудря.

Они встали и пошли к центру города…

Навстречу им шагал длинный седой немец. Поравнявшись, окинул их холодным взглядом.

Тарас подтянулся и подобострастно поклонился ему.

— Хайль! — гаркнул тот.

— Кто это? — спросил Максим.

— Гауптман Клейман из городской полиции. Прибыл в Киев прямо из Гамбурга. Вся охранная полиция и жандармерия для Киева формировались по указанию Гиммлера за счет гамбургской полиции. Эти ищейки имеют большой опыт.

— Ну вот, видите, вы уже помогаете нам, — улыбнулся Максим. — Спасибо за первое донесение.

— Я думал над вашими словами, — сказал Усатый. — Вы что, всерьез верите в победу Советов?

— Конечно, всерьез.

— Но ведь немцы уже подошли к Москве.

— Подошли, но не взяли.

— Возьмут, — заметил Усатый. — Скоро возьмут.

— Этого не будет никогда, — покачал головой Кудря. — Никогда.

Даже в эти смертельно опасные для его Родины дни, когда только считанные километры отделяли передовые части гитлеровцев от Москвы и в ставке фюрера уже вовсю трубили о победе, он не сомневался в разгроме гитлеровской Германии. И он сумел своей верой посеять сомнения и в душе Усатого. Прошло несколько дней, и тот наконец решился помогать Максиму.

— Мы сейчас зайдем в подъезд, — как-то сказал Усатый, — я передам некоторые заметки об агентуре, которую готовят по заданию шефа для заброски в тыл Красной Армии. Это главным образом предатели, оставшиеся на оккупированной территории. Учтите, что сейчас немецкую разведку очень интересуют потенциальные возможности Красной Армии. Поэтому основная агентура получает задания проникнуть поглубже — на Урал, в промышленные районы Сибири. Много шпионов засылается в Москву, Подмосковье, Поволжье. Для этого в специальных школах готовят шпионов из числа военнопленных. Самая крупная школа в Варшаве, она проходит под шифром «Штаб Валли». В ней готовятся группы по три — пять человек. Их засылают на территорию Советского Союза почти ежедневно.

Он подумал и добавил:

— Может быть, я ошибаюсь, но, по моим наблюдениям, какая-то часть людей идет в эти школы с одной целью — вернуться на Родину. Учтите и это. Немцы, кстати, это тоже имеют в виду и делают ставку далеко не на всех шпионов. «Если хотя бы один из десяти будет работать на нас, и то хорошо»,— говорил при мне один деятель нацистской разведки.

Они вошли в подъезд.

— Мне сюда, — сказал Тарас. — Тут живет моя знакомая. Третий этаж, квартира семь. Ганна Григорьевна. При утере связи обратитесь к ней. Она наша, полтавчанка.

Потом он вынул из кармана пачку сигарет.

— Курите, — предложил он, передал ее Кудре и тихо добавил: — По этим фамилиям и надо разыскивать их.

Когда Максим пришел домой и внимательно осмотрел пачку, то оказалось, что по краям коробки с внутренней стороны были сделаны надписи. Он достал лупу и прочитал имена руководителей двух крупных разведывательных групп, переброшенных на территорию Советского Союза. Против одной фамилии было написано «Мск», против другой — «Члб». Кудря понял — речь шла о Москве и Челябинске.

Максим тут же закодировал текст для передачи в радиоцентр. Потом записал на папиросной бумаге только ему понятными знаками эти фамилии и спрятал бумагу в тайник. Впоследствии, переписанные им в серую школьную тетрадь, эти фамилии открыли список шпионов и предателей, действовавших на территории СССР. Список постепенно пополнялся Максимом, а затем его помощниками. В нем 87 фамилий и адресов. Если бы Максим сделал только это, то и тогда он мог бы считать свое задание выполненным.

Через некоторое время они увиделись снова, и Тарас сообщил о том, что в Борисполе находится немецкий военный аэродром, забитый самолетами, а в районе Дарницы — еще 50 бомбардировщиков и что гитлеровцы усиленно оборудуют аэродром в Броварах. Но самое интересное, о чем он сообщил Максиму, — это то, что вокруг Винницы в районе сел Стрижавка, Михалевка и других населенных пунктов, расположенных неподалеку от шоссе Винница — Житомир, ведется строительство особо секретных подземных сооружений.

— Почему вы считаете эти сооружения секретными? — спросил Кудря.

— Потому, что ни один из военнопленных, работающих на этом строительстве, больше не вернется в свой лагерь, — лаконично пояснил Тарас.

Кудря только зубами скрипнул, но промолчал.

— Вам, наверное, деньги нужны? — спросил Тарас после паузы.

— Нет, — отказался Кудря. Он не хотел показывать Тарасу, что советский разведчик нуждается в деньгах.

— Будьте осторожны, — предупредил его Тарас. — Каждый день к нам поступают заявления на коммунистов и работников НКВД. Я по возможности стараюсь уничтожать их, но, поймите, все заявления я порвать не могу. Поэтому какая-то часть честных людей гибнет по доносам предателей.

Тарас куда-то уезжал, и они договорились встретиться через две недели.

Самолет уходит в ночь

Когда солнце уже было на закате, их привезли на аэродром — большое поле, перепаханное колесами «дугласов», неподалеку от Москвы. Трое надели парашюты, а четвертый помог им затянуть лямки и проверил, хорошо ли пригнали вещевые мешки. Трое несли на себе килограммов по двадцать груза: радиостанцию, батареи, оружие. Было очень тихо и холодно, и в этот апрельский вечер они поеживались в своих тонких демисезонных пальто.

— Через четыре часа будете на месте, — сказал майор. — Там уже тепло. — И он вынул из кармана шинели пачку папирос: — Покурим перед дорогой?

Покурили.

— Пароль еще не забыли? — улыбнулся майор.

Трое засмеялись и ответили хором:

— «Чи тут живе Иван Данилович?»

— Так. Адрес?

Каждый назвал адрес Максима.

В Центре узнали, что Кудря сидит без рации, и подготовили ему радиста и двух связников. Они везли ему деньги и важные инструкции.

Самолет помигал бортовыми огнями, приглашая их в кабину. И трое пошли к трапу, помахав майору рукой. Он еще долго стоял на краю аэродрома с маленьким листиком картона в руке — фотокарточкой разведчиков, которую ему положила на ладонь, прощаясь, Лидия.

И потом, поздно ночью, сидя в своем кабинете в высоком сером доме в центре Москвы, он смотрел на этот фотоснимок и размышлял о радиограмме, только что переданной с борта «дугласа». Летчик сообщал, что в районе Белой Церкви был встречен сильным зенитным огнем и вынужден выбросить разведчиков далеко от Киева, под Могилев-Подольском. И майор подумал: удастся ли ему когда-нибудь еще увидеть этих ребят: веселую девушку Лидию, Анатолия и Алексея.

Сколько их, таких же смелых, сильных, влюбленных в жизнь юношей и девушек, полегло той весной на холодной земле Украины, застигнутых безжалостной автоматной очередью! Пусть же несколько эпизодов, рассказанных Лидией и Анатолием о том, как шли они к Максиму, напомнят и о тех, кто никогда не сможет поведать о себе, — о славных чекистах-парашютистах, погибших в годы Отечественной войны.

Приведенные ниже эпизоды мы прочитали в одном из томов «Дела Максима». Сначала слово Анатолию Трусову.

«Я приземлился на окраине села Политанок Могилев-Подольского района Каменец-Подольской области и попал прямо во двор на проволоку, к которой была привязана собака. Она подняла страшный лай. Груз дернул меня назад, и я упал на какие-то бревна, ушиб позвоночник, но сознания не потерял. Поднялся и начал резать лямки, чтобы освободиться от парашюта, который зацепился за вершину тополя. На лай выскочило несколько мужчин. Они стояли возле хаты, но подойти близко не решались и вполголоса переговаривались между собой: «Смотри, человек!», «Да он не один, их еще много летит». Я же в это время тащил за стропы парашют. Трещали, ломаясь, ветки, отчаянно лаял пес, но я все никак не мог стянуть парашют. Сил не хватало. Хотя, впрочем, и без него было достаточно ясно, что я прибыл сюда не совсем обычным путем. Об этом говорили и моя каракулевая новая шапка, и городское пальто, и борода. Весной в этом районе в шапке никто не ходит, кроме того, немцы издали приказ, запрещающий носить бороду, и в каждом небритом подозревали партизана. Пришлось уходить, оставив парашют на дереве».

Почти три недели продолжался поход отважного связного. Его ловили, он пробирался лесами, обходя населенные пункты, ловко избегая полицейские кордоны. Несколько раз ускользал от облавы и наконец, больной и измученный, добрался до Киева.

Еще тяжелее пришлось Лидии и Алексею.

«…Спускаемся к реке. Идем почти по колено в воде, — рассказывала потом Лидия Росновская. — Алексей в носках, так как, приземляясь, потерял один полуботинок. У меня буквально через каждые двадцать шагов с хрустом подвертывается нога, и я падаю в леденящую воду. Алексей вправляет мою ногу, относит на несколько шагов мой груз и возвращается за своим, одновременно помогая идти мне. Чтобы перейти через речку с очень быстрым течением, Алексею приходится раздеться, и, стоя по пояс в воде, он перебрасывает сперва весь наш груз, а затем переносит меня. Дальше двигаться невозможно, так как становится светло и появляются крестьяне, идущие в поле.

Прячемся в кустиках лозы. Закапываем оружие, деньги, рацию и фонарь, а сами накрываемся сухой травой и ожидаем, пока можно будет двинуться на поиски Анатолия.

Ужасно холодно, одежда и обувь совершенно мокрые. Невыносимо болит распухшая нога. Но отдыхать некогда: находиться здесь небезопасно. Надо искать Анатолия.

На следующий день меня постигло еще одно несчастье — началась лихорадка, поднялась температура. Сильное головокружение и слабость еще более замедлили наше движение. Продукты наши пропали во время приземления, и «питались» мы только грязным снегом и веточками деревьев и листвой. Вдали показался лес. «Здесь отдохнем», — решили мы. Но километра за полтора услышали выстрелы и увидели, как оттуда выходят патрули. Идти дальше я была уже не в состоянии. Вырыли в стоге соломы глубокую нору и решили отдохнуть там часа два, восстановить силы.

Только устроились, слышим, едут две подводы, мужские голоса. Бежать — поздно и некуда. Ожидаем, приготовив оружие. Оказывается, крестьяне приехали за соломой, и одна из подвод останавливается в двух шагах от нас, двое молодых мужчин не торопясь нагружают солому.

Через час подводы уехали, но здесь нас постигло новое несчастье: началась облава — слышен шум множества мотоциклов и лошадиный топот, голоса людей и лай собак.

Сидеть в соломе рискованно. Принимаем решение пробираться, немедленно уходить как можно дальше.

…Спим в дубовом кустарнике на земле, покрытой остатками оттаявшего снега, без теплой верхней одежды, мокрые, усталые, голодные (правда, днем мы уже подкрепились березовым соком). Проходим через несколько деревень, расположенных в этом же лесу, и в одной из них встречаем первого «фрица», оказавшегося румынским солдатом. Вынырнул он из-за поворота с автоматом и направился прямо к нам. Шепнув Алексею: «Держись», я изобразила на лице кокетливую улыбку и первой поздоровалась с солдатом. Он также улыбнулся и, ничего не спросив, прошел своей дорогой.

Идем дальше, пользуясь только компасом, так как спрашивать путь чрезвычайно опасно. Идти приходится полями, рвами и небольшими рощами, избегая дорог и возвышенностей. Осложняет передвижение целая сеть наблюдательных вышек, устроенных с таким расчетом, чтобы вся площадь от вышки до вышки была в поле зрения патруля, причем при каждой вышке сторожевая собака.

Ночью эти патрули открывают сильную стрельбу в воздух, что должно было подбадривать их. А мы, сидя где-либо под кустиком или под клоком утерянной кем-то соломы, не имеем возможности сомкнуть глаз. Да и, откровенно говоря, ночью становится немного жутко.

Многие обращают на нас внимание. И губит больше всего наш вид и моя нога. Напрягаю все силы, чтобы не хромать. От невыносимой боли кусаю губы.

Так мы дошли до Буга. Тут оказалось, что переправа через него невозможна: переправиться нам не на чем, пуститься вплавь также невозможно — я плохо плаваю, кроме того, болит нога. Мы были почти в отчаянии.

И вдруг на помощь нам, как в сказке, пришел кудесник.

Лежим на солнышке на берегу и видим: направляется к нам старенький дедушка. Разговорились. Рассказываем, что пробираемся домой, а как преодолеть реку, не знаем. Старик, помедлив немного, сказал, что есть у него один человек, который поможет. Уговаривать того человека пришлось долго. Узнав о его материальных затруднениях, посулили большую сумму денег, а он не соглашается — повернется и уйдет. Наконец сказал, что подумает. Если сможет что сделать, придет вечером к стогу соломы.

Пошли часы напряженного ожидания. Кто знает, куда он пошел, не заявит ли оккупантам? Часа через два заметили бегущую из города к нам большую собаку, за которой идет человек, за ним — еще один. Решили — полиция. Отползли, закопали в разных местах деньги, ждем. Куда бежать, да и разве убежишь от собаки!

Когда человек приблизился, оказалось, что это старушка, а за ней на почтительном расстоянии — «в целях конспирации» — наш знакомый дедушка. Бабушка рассказала, что она уж не одну подобную нам душу спасла и нас спасет, а денег не надо, хотя они и очень нуждаются, так как сейчас носят на спине бревна, чтобы построить хотя бы какую-нибудь хижину: их сын — негодяй, дезертировал из Красной Армии и отобрал у них дом.

Вскоре показался из-за горы еще один человек, причем, когда мы недоверчиво покосились в его сторону, бабушка сказала: «Не бойтесь, детки, он только сверху полицейский, а в душе наш». Подошедший дружелюбно поздоровался и, заявив, что ему ясно, чего мы хотим, предложил следовать за ним.

И вот, когда зашла луна, мы на маленькой лодке по одному были переброшены через Буг. Немного отошли, но, услышав окрик патруля, залегли в куче прошлогодней свеклы. Застрочил автомат, и снова все стихло. Недалеко был виден лес, но нас предупредили, что приближаться к нему нельзя…»

Через несколько дней после прихода Анатолия, преодолев 650 километров пешком, Лидия прибыла в Киев. Алексей до места не дошел…

В оперном театре

У Кудри был большой праздник — связь с Москвой была установлена. Он надежно запрятал своих гостей: поселил их у Капитолины Васильевны Ритво, дальней родственницы Жени Бремер, смелой распространительницы листовок. Она в течение двух недель ухаживала за больными, оберегала их покой ночами, давая возможность подкрепиться и отдохнуть. Потом Кудря проводил их из города, передав важные сообщения Центру. Между прочим, он докладывал, что 1 мая одна из его групп организовала крушение эшелона с боеприпасами и войсками на перегоне Киев — Жмеринка, а вскоре еще более крупное крушение в Дарнице. Он сообщил также о других диверсиях, в том числе о том, что им удалось испортить тормоза и пустить с откоса к Подолу трамвай, переполненный гитлеровскими офицерами. К сожалению, мы не знаем подробностей этих смелых операций, не знаем имен тех, кто их осуществил. Такова уж специфика чекистской работы — участники ее не всегда могли быть знакомы друг с другом. Максим был опытным конспиратором, и даже близким ему людям не было известно и половины того, чем он занимался. А ведь живы многие участники этих событий, живы и, вероятно, не подозревают, что работали под руководством советского чекиста Ивана Кудри. Как много интересного могли бы они рассказать!

…Максим получил сведения о том, что в Киев прибывает крупный руководитель нацистской партии, министр оккупированных областей Розенберг. Оккупанты собираются усилить вывоз в Германию рабочей силы, продовольствия, металла, ценностей — всего, в чем нуждалась Германия. Прилетел также гаулейтер Украины Эрих Кох. На совещание были вызваны все гебитцкомиссары, штадткомиссары и другие высшие административные чиновники Украины. Артисты оперного театра готовились к большому концерту, на котором должны были присутствовать Розенберг и Кох. Получалось так, что вся гитлеровская верхушка, бесчинствовавшая на Украине, сама шла в руки к Максиму. Он поручил своей надежной и активной помощнице, ведущей артистке оперного театра Рае Окипной, достать побольше билетов в партер и на балконы для того, чтобы расставить боевиков с гранатами. Вместе со своими разведчиками Митей и Жоржем он разработал подробности покушения.

Все было готово. Но неожиданное обстоятельство изменило ход событий: накануне концерта все проданные билеты были отменены, войти в театр можно было только по специальным пропускам, выданным генеральным комиссариатом и СД.

Раиса Окипная в тот вечер пела особенно хорошо. Напыщенные холеные офицеры и чиновники подобострастно посматривали в ложу, где восседали их главари, стараясь угадать — понравилась ли их «выдвиженка».

Через несколько дней Максим узнал о том, что в Виннице заканчивается строительство каких-то очень важных военных сооружений, дорог и аэродромов. Ему стало известно, что по обе стороны шоссе Винница — Киев очищена от жителей большая зона. В селах Стрижавка и Михалевка уничтожены все ненадежные, по мнению гитлеровцев, люди, а остальные жители выселены из своих домов. Неподалеку от Стрижавки строятся какие-то подземные сооружения. От станции Винница к лесу подведены железнодорожная ветка и шоссейная дорога. Вокруг усиленно патрулируют конные жандармы. Построена мощная радиостанция. Резко усилены средства противовоздушной обороны. Установлены зенитные орудия большой мощности, мелкие автоматические пушки. На зданиях — крупнокалиберные пулеметы.

В самой Виннице расположились части отборной дивизии СС «Великая Германия» и бронетанковое соединение «Зигфрид». Введены особые пропуска для прохода в эту тщательно охраняемую зону. В городе почему-то появилось много гестаповцев, полицейских, жандармов.

Максим вспомнил разговор с Тарасом. Надо было наконец выяснить, чем там занимаются немцы. «Пожалуй, придется поручить это Рае», — решил он. Когда-то она пела в винницком театре, у нее было там много знакомых, и если учесть ее успех в среде гитлеровских офицеров, то лучше Раисы для такого задания никто не подходил.

— Найдите предлог для поездки в Винницу, — попросил ее Максим на очередной встрече.

— Завтра же начну хлопотать, — коротко ответила она.

Максим тогда еще не знал, что посылал ее в логово Гитлера, в секретную штаб-квартиру фюрера, которая была построена неподалеку от Винницы, и что одно лишь слово «Винница» вызовет повышенный интерес гестаповцев к его разведчице.

Через несколько часов после того, как Рая осторожно намекнула шефу оперного театра, что хотела бы дать концерт в своем родном городе, один из руководителей службы СД Киева вызвал к себе в кабинет особо секретного агента «Нанетту» и дал ей задание: сблизиться с Окипной, выяснить, кто ее окружает, с какой целью она едет в Винницу, что она думает о немецких властях и как настроена.

Офицер порылся в бумагах, достал анкету Окипной:

— Она из Винницы. Отец — священник Копшученко. Был репрессирован советскими властями. Сейчас живет вместе с ней. Чкалова, 32…

Где живет студент?

В израненный город пришла весна. Люди с надеждой смотрели на голубое небо, на покрытые зеленым пухом деревья. Рая медленно шла по улице Короленко к театру. Кто-то тихонько тронул ее за руку. Невысокая, черноглазая, довольно, миловидная женщина поздоровалась с ней.

— Не узнаете? — улыбнулась она застенчиво. — А я вас узнала. Вы Рая Окипная, наша винничанка, дочь священника Копшученко. Теперь вы знаменитость, от вас в восторге киевляне. А ведь когда-то мы были знакомы, знали друг друга!

Рая попыталась вспомнить, видела ли когда-нибудь прежде это лицо.

— Простите, не припоминаю…

— Мы с вами виделись в семье… — И незнакомка назвала фамилию человека, жившего в Виннице по соседству с Окипной. — Что поделаешь — война. Люди даже о близких забывают.

И они заговорили о том, о чем в те дни говорили женщины Киева: о своих бедах и заботах, о том, как трудно с продуктами…

Когда Рая рассказала Максиму о враче Наташе (Нанетте), своей новой знакомой, он заинтересовался:

— Говоришь, заведует лабораторией городской поликлиники? Узнай, что за человек. Нам бы она очень пригодилась.

Люди Максима доставали в полиции новые паспорта, пропуска, справки. Нужны были химикаты, чтобы изменить в документах фамилии.

Так на пути Максима и его товарищей встала Наталья Францевна Грюнвальд (впрочем, это только одна из ее фамилий) — доверенный агент СД. День за днем втиралась Нанетта в доверие к Раисе. Стала чаще бывать у нее дома. Вместе ходили к портнихе, по магазинам. По просьбе Раи Наташа принесла ей химикаты, раздобыла медицинскую справку об освобождении от занятий ее друга студента.

Этот друг Раисы — студент-медик Иван Кондратюк (так представила Окипная Максима своей новой знакомой) особенно заинтересовал шефа Нанетты, и он сразу же начал действовать.

— Обязательно выясните адрес студента, — требовал гитлеровец. — Это основное, что вы должны сделать в ближайшее время. Без этого не являйтесь ко мне. Адрес квартиры студента — любой ценой, любыми средствами и чем скорее, тем лучше.

Адреса Максима Нанетта так и не узнала, но черное свое дело довела до конца — Иван Кудря и Раиса Окипная были схвачены гестапо.

Тетрадь Максима

Марии Ильиничне Груздовой удалось бежать из Киева. Она ушла, чтобы выполнить последнее поручение Максима: добраться до Москвы и рассказать о работе организации, об обстановке в Киеве. Так было условлено на случай ареста.

Несколько месяцев пробиралась она к партизанам отряда Попудренко, имевшим авиасвязь с Большой землей.

В Москве ее уже ждали в штабе партизанского движения. Рассказ о делах группы Максима продолжался семь часов. Всю ночь рассказывала отважная соратница Максима о жизни и борьбе своих товарищей.

Но и она не могла знать всего.

Остальное дополнила обыкновенная школьная тетрадь в серой обложке, о которой упоминалось в начале нашего рассказа.

Летом 1942 года предусмотрительный Максим передал пакет, в котором лежали тетради и другие документы, своей разведчице М. В. Сушко.

— Берегите его наравне с шифром, — предупредил он.

Когда Максим был схвачен, Мария Васильевна отнесла пакет к одному из помощников Максима — Дмитрию Соболеву. Соболев дополнил записи новыми именами, на одной из страниц вкратце изложил обстоятельства гибели Максима и назвал имя предательницы.

После гибели Соболева тетрадь попала в гестапо.

Как же она снова оказалась в наших руках?

По планам своего верховного командования немецкие войска собирались оставить Киев 15 ноября. Город должен был быть взорван.

В течение десяти дней с истинно немецкой педантичностью гитлеровцы завозили в Киев взрывчатку. Но их каннибальскому плану не суждено было осуществиться.

Войска 1-го Украинского фронта 6 ноября освободили столицу Украины. Киев был взят с ходу. Немцы не успели даже вывезти архивы гестапо. Так сохранилась и тетрадь, затерявшаяся в одном из ящиков стола в комнате № 127 дома № 33 по улице Короленко. Она о многом поведала украинским чекистам, помогла им разоблачить не одного шпиона.

На тыльной стороне обложки тетради почерком Дмитрия Соболева написано:

«Ко всем, нашедшим эти записи. Прошу советских патриотов хранить эти записи и, в случае моей гибели от рук врагов моей Родины — немецких фашистов, с приходом Красной Армии передать их соответствующим органам. За что я и наша Родина будут вам благодарны».

Советское правительство высоко оценило подвиг отважных разведчиков. В мае 1965 года Указом Президиума Верховного Совета СССР большая группа боевых соратников Максима была награждена орденами и медалями СССР. Ивану Даниловичу Кудре посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.